Карнавал - Сергей Герасимов

– Но я ни в чем не виноват!

– Конечно, не виноват. Но именно поэтому ты и умрешь. Когда умирают виновные, это неинтересно. Говори свои последние слова и радуйся, что умер в такой красивый вечер, при свете свечи.

– Я… – сказал доктор Д., – я всегда был слабым, слишком слабым. На прошлой неделе один из подчиненных рассказал очень неприличную историю о девочке, которая умерла от лейкемии. Мне было неприятно слушать, но я смеялся вместе со всеми. С тех пор меня преследует ощущение вины. Та девочка мне всегда нравилась, мне всегда было ее жаль, но когда рассказывали, я смеялся.

– Продолжай, – сказала Одноклеточная.

– Но мне не в чем каяться. Единственный грех – это моя слабость.

– Плюс то, к чему эта слабость привела. Ты знаешь, чем определяется качество человека?

– Чем?

– Теми поступками, которые он не совершит ни при каких обстоятельствах. Ты же способен на все.

– Разве?

– Расскажи о том, как ты получил этот дом.

– Но это было очень давно.

– Тогда я освежу твою память.

– Я скажу сам. Эту дачу мне подарили за одну услугу. Те люди были богаты и уезжали за границу, они же не могли взять дачу с собой.

– Они могли ее продать.

– У них не было времени.

– И ты оказал им услугу. Рассказывай.

– Я попытался спасти их сына.

– Неправда.

– Я попытался спасти их сына и действительно спас. Мальчик был наркоманом и принял слишком большую дозу.

– Неправда.

– Хорошо, он хотел покончить с собой. Я сделал все, чтобы его спасти. Но он остался, на всю жизнь остался идиотом.

– Это уже ближе к правде. А за что тебе заплатили?

– За молчание. Если бы эта история стала известна, им бы не позволили уехать. Тем более такая обуза… Мне очень больно, мне нужно принять лекарство.

– Обойдешься, – сказала Одноклеточная, – ты еще не все рассказал.

– Да, не все, – согласился доктор Д., – но мне заплатили за молчание. Я не могу об этом говорить.

– Тогда я сломаю тебе еще несколько костей. С которой начать?

– Не надо, я скажу. Там была еще и девочка. Эти дети покончили с собой вместе. Я должен был сделать так, чтобы девочка умерла.

– Зачем?

– Они все-таки надеялись, что я спасу их сына. А девочка им мешала.

– Поэтому ты не стал ее спасать.

– Нет, – сказал доктор Д., – стал, я не мог с этим согласиться.

– Ты меня удивляешь, – сказала Одноклеточная. – Если ты меня удивишь еще раз, я оставлю тебе жизнь.

– Она жива.

– До сих пор?

– Да.

– Но ведь ее похоронили.

– Похоронили не ее, а легенду. Похоронили даже двоих, хотя никто не умер.

– Что с ней?

– То же самое – неизлечимое поражение мозга и психики.

– Ты сможешь ее отыскать?

– Наверное, это можно сделать, но не нужно.

– Я даю тебе месяц на лечение и еще неделю, чтобы ее найти. Через пять недель ты либо найдешь ее, либо умрешь.

– Вы мне дадите…

– Нет, лекарства ты не получишь. Сиди и страдай. Страдания очищают душу.

– Душу?

– Правда, что это я о душе заговорила, – сказала Одноклеточная, – просто мне нужна твоя плачущая физиономия. Для большего эффекта.

– Я ничего не понимаю, – сказал доктор Д.

– Не нужно ничего понимать, сейчас ты все увидишь своими глазами. Сейчас начнется самое интересное. Бог играет сонату нашей жизни на клавишах случайных совпадений – я сказала это просто так, чтобы сбить тебя с толку, и вдруг – такой аккорд.

– Какой аккорд? – снова не понял доктор Д.

– Я не знала, что ты спас ее жизнь, – пояснила Одноклеточная, – оказывается, что не все могу предугадать. Но это делает жизнь гораздо интереснее.

– Я больше не могу, мне больно.

– Номер телефона, – сказала Одноклеточная.

– Чей номер?

– Не притворяйся, что не понял. Их номер.

– 427—214-15.

Одноклеточная набрала номер.

– Они вас убьют, – сказал доктор Д.

Она не обратила внимания на его слова. Номер был занят. Она набрала снова и кто-то поднял трубку.

– Слушай меня, тварь, – сказала Одноклеточная. – Я звоню от доктора Д. Он не станет делать операцию. Я сломала ему обе руки. Ты понял?

На другом конце линии прикрыли трубку рукой.

– Сейчас они будут здесь, – сказал доктор Д., – они вас убьют.

«Я слушаю», – сказал голос в трубке.

– Есть единственный хирург, который сможет сделать операцию вовремя, – сказала Одноклеточная. – Моя цена – сто тысяч. Сто тысяч, или он умрет.

«Кто со мной говорит?» – спросил голос.

– С тобой говорит Инфузория. И еще, в журнале есть ошибка. Ее сделали намеренно. Если кто-либо станет оперировать, используя записи, то пациент умрет. Моя цена – сто тысяч.

Она положила трубку.

– Боже мой, – заплакал доктор Д., – они убьют нас обоих!

Одноклеточная широко открыла окно. В комнате стало темно – ветерок задул почти догоревшую свечу. Все так же плакали падающие иголки. Вечер стал совсем синим. В сравнении с любыми нагромождениями человеческих дрязг природа все равно остается громадной.

– Смотри, – сказала Одноклеточная, – кажется, поднимается ветер. Сегодня был очень хороший день. Кто та женщина, которую я встретила у крыльца?

– Моя жена.

– Она некрасива.

– Я знаю.

– Вы просто привыкли друг к другу, да?

– Да.

– Когда она вернется?

– Она останется у соседей надолго. Она любит поговорить.

– Почему вам не о чем говорить?

– Не знаю, нам всегда было не о чем говорить, когда мы оставались вдвоем. Вначале я думал… Нет, не знаю.

– Ты прожил половину жизни, – сказала Одноклеточная, – зачем?

– Я не знаю.

– Смысл жизни в тех людях, которых ты любил и продолжаешь любить несмотря ни на что. Кто эти люди для тебя?

– Я не знаю.

– Что тебе нравится больше всего?

– Мой дом. Мне нравится этот лес, запах сосен.

– И все?

– И все.

– Мне жаль тебя.

– Не нужно этого говорить.

– Нет, – сказала Одноклеточная, – мне действительно жаль тебя. Я могу тебя убить без всякой жалости, но мне жаль твоей зря уходящей жизни. Это странно. Я не знала, что так может быть.

– Сейчас они приедут, – сказал доктор Д.

– Да, – ответил Одноклеточная, – сейчас они приедут.

32 

Это могущественные существа, играющие в истории и метаистории роль столь же огромную, как и их телесные размеры. Если бы голову этого создания вообразить на месте Москвы, щупальца его дотянулись бы до моря. Они передвигаются с захватывающей дух быстротой, обладают даром речи и немалой хитростью. Происхождение их сложно и двойственно… Размножение этих крайне агрессивных и глубоко несчастных существ происходит путем, напоминающим почкование. Пола они лишены. Каждое детище становится тотчас смертельным врагом своего родителя и потенциальным его убийцей. Так возникли в метакультурах как бы династии уицраоров, преемственно наследующих друг друга после того, как умерщвлен родитель и пожрано его сердце. В большинстве метакультур существует одновременно лишь один уицраор либо один уицраор-родитель и одно или несколько его детищ, ведущих с отцом отчаянную борьбу. Борьба и уничтожение уицраорами друг друга – одно из самых чудовищных зрелищ метаистории…

Благоговение перед своим государством, переживание самого себя как участника в грандиозной деятельности великодержавия, культ кесарей или вождей, жгучая ненависть к их врагам, гордость материальным преуспеванием и внешними победами своего государства, национальное самодовольство, воинственность, кровожадность, завоевательный энтузиазм – все эти чувства, выявляющиеся уже в пределах человеческого сознания, могут расти, распухать, гипертрофироваться лишь благодаря уицраориальной энергии.

Роза Мира 

Протерозой, 21 апреля. 

Дом стоял посреди старого абрикосового сада. Двадцать первого апреля на корявых деревьях появились первые цветки – рано утром еще розовые, но быстро, за несколько часов, взрывающиеся белизной – на концах веток зажглись первые весенние свечи. Из-за дальних тополей то и дело взлетали голуби; голуби поднимались очень медленно, натужно трепыхая ожирелыми крылышками, затем, устав от подъема, плавно скользили вниз. Некоторые голуби самонадеянно пытались лететь против ветра, но даже самый слабый ветерок легко сдувал их, будто пушинки одуванчика.

Дом стоял посреди старого абрикосового сада. Внутри дома были просторные и тихие комнаты первого и второго этажа и стальные трубы двух подземных этажей: на верхнем подземном этаже размещались лаборатории – стальные комнаты со стальными дверями, с гудящим голубоватым освещением, на нижнем были две операционных. Дом прокалывался насквозь четырьмя лифтами, спрятанными в стенах каждой из комнат верхнего этажа. Может быть, в доме было еще что-либо интересное, но Одноклеточная об этом не знала. Дом был пронизан не только шахтами лифтов, но и современной компьютерной сетью. Еще дом был насквозь фальшивым: он изображал старину (или, по крайней мере, почтенный возраст), будучи построен за последний год. Фальшь просвечивалась в каждой вещи, но была незаметна невнимательному взгляду.