Дело дАртеза - Ганс Носсак

10

И все же протоколисту пришлось еще раз возвратиться к прежней деятельности, хоть и ради Эдит.

Утром он позвонил своему бывшему коллеге из другого отдела и спросил, не могут ли они встретиться в обеденный перерыв.

Человек этот, кстати сказать по фамилии Майер, имел дело не столько с политикой, сколько с торговлей наркотиками. Но так как торговля наркотиками располагает превосходно функционирующей международной организацией, достаточно часто вторгавшейся в политику, то служба государственной безопасности считала своей обязанностью держать под наблюдением и эту область.

Протоколист попросил господина Майера не распространяться об их свидании, почему тот и предположил, что увольнение протоколиста всего-навсего искусно разыгранная комедия, чтобы ввести в заблуждение каких-то подозрительных лиц. Протоколист просил господина Майера справиться, не сохранились ли документы об аресте д'Артеза в 1941 году. Тот сразу же припомнил это имя.

- Был, кажется, запрос из Парижа. Я видел циркулярное письмо. Хотя в связи с наркотиками это имя у нас не проходило.

Протоколист пояснил ему, что речь идет не о недавно убитом в Париже человеке, а об известном немецком артисте, миме, пользующемся этим псевдонимом, настоящее его имя - Эрнст Наземан, он родственник владельцев фирмы "Наней". Господин Глачке интересуется этим делом из политических соображений.

- Да на кой пес твоему Глачке старый хлам нацистских времен? - удивился господин Майер.

- Арест более чем двадцатилетней давности позволит, быть может, судить о личности этого человека и его нынешней деятельности. Мы блуждаем в потемках, да еще с оглядкой на фирму "Наней".

- Так этот тип марксист?

- Напротив, господин Глачке предполагает правоэкстремистские связи. Между нами, я считаю, что тут какая-то ошибка. Но циркулярное письмо позволяет тебе по меньшей мере навести справки, не упоминались ли как основание для ареста наркотики. Такое и в те времена случалось. Фирма "Наней" была предприятием оборонного значения, как тогда называлось, и компрометировать ее гестапо наверняка не собиралось. Вероятно, можно установить также, кем был сделан донос.

- Донос! - презрительно воскликнул господин Майер. - Да кто ж выдает так называемых доносчиков!

Однако намек на наркотики воодушевил Майера. Он даже поблагодарил протоколиста, который со своей стороны просил его держать дело в строгой тайне и ни единым словом не обмолвиться о нем в Управлении, чем лишь подстегнул рвение господина Майера.

Сразу же после разговора протоколист стал изводить себя упреками за то, что подобным образом вновь установил связь с Управлением безопасности, а в особенности за то, что возвел на отца Эдит новые подозрения. К счастью, все его хлопоты ни к чему не привели. Документов по этому делу, относящихся к 1941-1942 годам, больше не существовало. Не удалось обнаружить их и в досье так называемых переговоров по возмещению ущерба после войны. Различными официальными учреждениями и тайными полициями было документально подтверждено, что Эрнст Наземан вновь объявился в конце июля 1945 года. Этим случаем тогда занимались весьма усердно.

В конце июля 1945 года патруль американской военной полиции задержал в Берлине человека в изодранной одежде, вконец изможденного и ослабевшего. Он едва ли протащился бы еще с десяток шагов. На симуляцию состояние это не походило. Человек, по всей видимости, не имел крова, хотя и утверждал, что разыскивает свою квартиру, которую до сих пор найти не может. Как отмечено в документах, показания он давал на довольно чистом английском языке с оксфордским произношением, что, естественно, возбудило особое подозрение. В комендатуре человек рассказал, что идет из концентрационного лагеря, а так много времени ему потребовалось, потому что добирался он до Берлина через советскую зону оккупации. Он назвался д'Артез, он же Эрнст Наземан, да, именно в такой последовательности, а не Эрнст Наземан, он же д'Артез. И указал профессию - артист. Бумаг никаких при нем не имелось.

Ввиду того что здоровье задержанного внушало серьезные опасения, американская администрация поместила его первым долгом в тюремный лазарет.

Три месяца, прошедшие между ликвидацией концлагерей и появлением д'Артеза в Берлине, в документах ни единым словом не упоминались. Американцев это, видимо, и не интересовало, что, впрочем, вполне понятно. В ту пору подобные факты, когда человек, преодолев долгий, немыслимо тяжкий путь, внезапно вновь объявлялся, встречались сплошь и рядом.

Власти интересовались единственно опознанием личности бездомного. Требовалось установить, не был ли он функционером нацистской партии, пытающимся под чужим именем избежать правосудия. Кроме того, уже в ту пору тщательно проверяли, не заслан ли данный субъект как советский шпион.

Личность д'Артеза, или Эрнста Наземана, была установлена относительно быстро и без каких-либо трудностей. В документах сохранились имена более двадцати свидетелей, стоящих вне всяких подозрений, которые опознали его с первого же взгляда, среди них старый привратник театрального училища, прежние соседи, лавочники и один из бывших заключенных концлагеря. Имя Сибиллы Вустер, давнишней коллеги д'Артеза по театру, также встречалось в этих бумагах.

Но самое большое значение имело опознание д'Артеза его братом, генеральным директором Отто Наземаном, руководителем фирмы "Наней". Этот последний проживал в те годы в Бад-Кенигштейне и вел переговоры с американской военной администрацией и банками по поводу перевода дрезденских заводов в окрестности Франкфурта. Потому-то военная администрация и помогла ему вылететь в Берлин, что в то время было далеко не просто.

Отто Наземан узнал брата, который лежал еще в тюремном лазарете и только после этого был переведен в частную клинику. И выказал большую радость. При свидании присутствовали представители прессы, в папках хранились фотографии Отто Наземана - он стоит в изножии кровати, а в ней, на заднем плане, лежит истощенный д'Артез. Фотографии и относящиеся к ним интервью были опубликованы также и в иностранных газетах, столь характерный для того времени документ вызвал, вне всякого сомнения, всеобщий интерес, тем более что речь шла еще и о промышленном предприятии международного значения.

Из интервью, которое с готовностью дал Отто Наземан, можно было узнать, что семейство Наземанов многие годы ничего не слышало о своем сыне и брате Эрнсте и уже потеряло надежду увидеть его живым.

- Увы, господа, события военных лет, бомбардировки - сколько людей пропало без вести, надо ли об этом говорить. Тем большую радость испытываю я, найдя здесь своего брата. Слов не нахожу, чтоб должным образом поблагодарить американскую администрацию, принявшую в нем участие. Когда пришла телеграмма, я с величайшей осторожностью сообщил эту счастливую весть нашей престарелой матушке. Ей, в ее годы, с подорванным к тому же вследствие вынужденного переезда на Запад здоровьем, подобное радостное потрясение могло оказаться не по силам. Об одном лишь приходится сожалеть, что отцу нашему не дано было дожить до этого счастливого часа. Именно поэтому мы, его сыновья, видим свою первоочередную задачу в том, чтобы восстановить и в дальнейшем развивать в духе покойного отца основанное им предприятие. Это будет нам стоить самоотверженного труда, и мы заранее благодарны всем, кто своим несокрушимым оптимизмом поддержит нас в нашей работе.

Такая мешанина из человеческой судьбы и воли к промышленному восстановлению была, несомненно, превосходнейшей рекламой для фирмы "Наней". Отто Наземан таким образом искусно предвосхитил ныне принятые методы в рекламном деле. В экономических отделах тогдашних газет появились оптимистические прогнозы по поводу повышения курса акций фирмы "Наней" и намеки на иностранные капиталовложения в это предприятие.

Чрезвычайно выразительно лежавший на заднем плане второй брат Эрнст Наземан интервью не давал. Зато по обе стороны кровати стояли врач и сестра, словно бы ограждая больного от назойливости репортеров.

Сейчас, задним числом, нам прежде всего бросается в глаза, что в тот момент о концлагере и речи не было. Видимо, Отто Наземан считал, что упоминание о подобных чисто личных обстоятельствах несвоевременно и не в интересах его предприятия. То были эпизоды жизни частного лица, никак не касающиеся общественности, события, которые могут случиться в любой семье. Отто Наземану не дано было знать - да так далеко вперед он и не загадывал, - что и его брат, хоть и по совсем другим причинам, согласен с его тактикой умалчивания. Возникает вопрос, уж не в те ли минуты, когда д'Артез молча лежал в постели, прислушиваясь к бьющей на эффект фразеологии брата, созрела в нем идея его будущей пантомимы?

К тому же сейчас, оглядываясь назад, нам кажется вовсе невероятным, что семейство Наземанов якобы ничего не знало о местонахождении пропавшего сына. Фирма "Наней" принадлежала к оборонным предприятиям и располагала обширными связями в самых высоких военных инстанциях. Завод среди прочего поставлял вермахту парашютный шелк и маскхалаты. Между тем благодаря злопыхательским сообщениям левой прессы, так и оставшимся неопровергнутыми, стало известно, что фирма "Наней" не без успеха хлопотала в гестапо, добиваясь заказа на поставки прочного типового материала для тюремной одежды. Вот было бы забавно, если б д'Артез более двух лет носил куртку, материал для которой сработала отцовская фирма.