Дорога цвета собаки - Наталья Гвелесиани

Он не вошел в храм. Мартин не вошел бы в него потому, что отказывал в уважении миру, где полагаются на неисповедимые пути. Годар же не вошел потому, что не хотел попасть на глаза пастору. Кроме того, ему было безразлично, входить или нет: он не знал, есть ли Бог. Территория церкви была необходима ему как укромное место в деревне. Опустившись на скамейку у задней стены, он схватился за место на ремне, где должен был быть пистолет. Но и пистолет, и сабля с портупеей болтались у седла лошади, которую он оставил за оградой.

Пока он дойдет до ограды, импульс погаснет и он не решится совершить такое безрассудство. Взамен отмененного решения Годар нашел себе другое утешение: его испепелит огнедышащий змий – да так, чтобы и костей не осталось. А если дракона убьет он, то уйдет в безлюдную степь, где отдаст себя на растерзание волкам. Годар жаждал умереть среди шума: лязга зубов, треска пламени, рокота жестокой крови – такого же жуткого шума, что стоял у него в ушах. Странно, что выходя из Скира на поиски дракона, он совсем не думал о смерти, словно пребывал в стране, где о ней не имели представления.

Теперь даже смерть дракона не могла смыть тень, которую он бросил на имя Аризонского. И это в стране, где большинство страшится и не понимает значения тени. Убить дракона и умереть – единственное, что может сделать он для друга.

"О, как это много!" – дошло до сознания уже спустя минуту. Безрассудные его мысли, вытекая одна из другой, постепенно сводили, как это часто с ним случалось, безрассудство на нет. При условии, если все это не прерывалось пиком нового безрассудства, которое он совершал импульсивно, устав от раздумий. "Смогу ли я справиться с драконом в одиночку?" – подумал Годар, корчась на скамейке от сокрушений и опять оглушил сам себя стоном. Когда он сгорит в огненном дыхании змия, дракон отыграется на возлюбленной Мартина – это было ясно, как суэнский день. И это была мышеловка. Она с грохотом захлопнулась, хотя сил Годару еще хватало с лихвой. Получалось, что ему дан единственный выбор: умереть в безлюдной степи, покрыв себя позором беглеца. Это означало, что Мартин никогда не узнает, почему он так поступил.

Нет, только не это,- сейчас важнее всего не оставить Зеленого витязя один на один с разочарованием в друге. Во что бы то ни стало он разыщет его – все остальное решится потом. Возможно, те силы в Скире, что подтолкнули его, Годара, к западне, как раз и добиваются, чтобы витязи никогда не встретились.

"Господи, помоги этому человеку, даже если он не приемлет Тебя!" – воскликнул Годар в душе. Просить у Бога помощи еще и себе казалось ему недостойным. Однако такая просьба подразумевалась, хотя Годар ни за что не хотел сказать о ней. Выпрямившись, словно был снова в седле, он начал мысленный монолог, обращенный к Царю небесному, а глаза всматривались сквозь стекающее с полей шляпы проливное золото в лицо Мартина – неясное, колышущееся в изжелта-красном мареве. "Ну почему ты не оглянулся, почему оставил меня в моем заблуждении? Как ты не понял, какому подверг меня искушению?" – вырвалось у Годара среди горячих слов раскаяния, которые он говорил, облегчая себе душу.

Он не запомнил, ел ли в тот день и поил ли коня. До самого вечера Годар продолжал поиски, а потом вернулся на поле перед пустырем, надеясь, что сюда же придет и Мартин. Ночью он лежал, укрывшись с головой плащом, без палатки, кляня себя за то, что она досталась не Мартину. Он был в полном обмундировании и прислушивался сквозь завывание волков к каждому шороху, чтобы услышать шаги, если Мартин придет среди ночи.

К вечеру следующего дня он нашел Мартина. Это было то же озерцо с песчаным островом, что повстречалось им после первого ночлега в степи. Только на месте утеса, похожего на вершину скалы из его снов о Дон Жуане, вытянулась из песка тонкоствольная, ветвистая аркала. Под нею и сидел Мартин: боком к стороне, откуда приехал Годар.

Он был в сорочке, китель по-домашнему небрежно накинут на плечи. В пальцах – дымящаяся папироса без мундштука. Шелковая лента, портупея с саблей и пистолет лежали тут же, на походном мешке. Остальное снаряжение находилось на берегу, возле пасущегося коня.

Годар безошибочно нащупал брод и прошел на остров так проворно, что издали могло показаться – он идет по воде.

Он остановился возле взлохмаченного пучка травы – самого ближнего к Мартину. Весь остров был в невидимых издали пучках, что торчали, сторонясь друг друга, в разные стороны.

– Я не говорил всего этого, Мартин,- сказал он потерянно,- я только спросил совета у Нора… Это тоже было гадко – наводить у кого-то справки о тебе. Я должен был разрешить свои сомнения сам. Но я так усомнился в тебе…

– Дорогой, ты разгласил пункт нашего назначения,- холодно прервал Мартин и затушил папиросу.

Их взгляды встретились. Годар мог смотреть в глаза Зеленого витязя бесконечно, потому что все-таки добрался до него, застал живым и здоровым, донес смысл происшедшего… Теперь Мартин волен был убить его. Но – как в тот вечер, когда их руки стояли локоть к локтю на бугорке и Зеленый витязь подался Годару потому, что тому нельзя было испытать горечь поражения,снова во взгляде Мартина появилась податливость, и ледок стал тоньше – на немного, совсем на немного. Но и этого хватало Годару, чтобы у него перехватило дыхание.

– Присядь. Мне не нужно, чтобы ты оправдывался. Я бы хотел просто поговорить с тобой. Знаешь ли ты, что такое слово – как оно может ранить, становиться перевертышем? – Мартин говорил осторожно, просто, стараясь не выказывать глубины своего разочарования.- Разве ты не понял, что представляет собой Почта Попугаев?

– Да, я уже понял это – больше, чем кто-либо,- Годар опустился на песок и неожиданно для себя улыбнулся: – А знаешь, я все-таки обрадовался, когда узнал, что подлецы – другие, а не ты. Пусть пал я, зато не ты.

– Эх, Годар, таким как ты, я мог бы быть десять лет назад. А за прошедшие сутки стал старше еще на десять лет.

– Да, Мартин, я инфантилен. Я давно должен был признаться тебе в этом. Я пошел с тобой на битву с драконом, а между тем уклонился у себя на родине от обязательной службы в армии. Мне двадцать пять, а я еще нигде не работал. Я путешествовал или сочинял рассказы. Но я всегда старался быть справедливым – не так, как вчера.

– Я заметил, что у тебя нет боевых навыков. У нас их нет ни у кого – это дело практики. Но я не мог предположить, что… чувство внутренней правоты идентично у тебя понятию чести. Не так важно, что случилось потом в Скире, хотя и это крайне неприятно. Нашу дружбу оскорбило первое, что ты подумал обо мне.

– Но, Мартин, как же ты уехал один, не дав мне знака? Ведь мы так не договаривались. Вспомни, в наши планы не входило такое начало, когда мы выверяли перед тем днем дорогу.