Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая - Алексей Хренов

— Похоже итальянцы решили взять Мадрид самостоятельно… — мысль о войне ненадолго перебила мысли о Хренове.

В Москве у НКВД была в руках громадная власть, но здесь, в Испании, его влияние было ограничено. Как-то воздействовать на Кузнецова было проблематично. Оба его моряка тоже пока были вне досягаемости Орлова.

Оставался… Орлов снова скривился, как будто проглотил пяток лимонов.

Оставался этот лётчик — Хренов.

Его мысли опять начали крутиться вокруг вопроса: как заставить Хренова говорить?

13 марта 1937 года. Аэродром Альбасете.

В середине марта 1937 года началось наступление мятежников на Гвадалахару. Как снег в Москве ежегодно удивляет коммунальные службы в декабре, так и республиканцы оказались не готовы к четвёртому наступлению на Мадрид, казалось бы, всем известному и давно запланированному.

Итальянский диктатор Бенито Муссолини, вдохновлённый успехом регулярных итальянских частей при захвате Малаги и мечтавший превратить Испанию в итальянскую провинцию, отдал своим войскам приказ действовать самостоятельно, не особенно оглядываясь на планы и амбиции Франко.

К 11 марта ситуация для республиканцев стала поистине критической — судьба столицы повисла на волоске.

Смушкевич лично собирал по крохам все способные подняться в небо бомбардировщики и позвонив Кузнецову выпросил у него Лёху и самолёт.

— Николай Герасимович, извините, нужен этот ваш хреновый самолёт с его хреновым экипажем. На неделю или даже две. И срочно, итальянцы почти прорвали фронт под Гвадалахарой, — как мог Яков Владимирович постарался пошутить и смягчить свою безапелляционную просьбу.

— Хреновый? Хорошо, дам Алексею сейчас указание, постарайтесь вернуть его как сможете, очередной «игрек» на подходе на следующей неделе, — задумчиво согласился Кузнецов, представляя в уме график прихода судов из СССР.

— Очень нужен ваш Хренов, все боеготовые машины собираю в Альбасете, восемь мои перелетают, ваш девятый, — коротко ответил Смушкевич.

Кузнецов не стал спорить. Тем же днём самолёт Хренова был отправлен на сухопутный фронт.

Нагрузившись словно ишак в душманском караване и забив всё свободное пространство топливом, маслом и патронами к пулемётам, подвесив камеру, «Хреновый» самолёт тем же днем взлетел с родного аэродрома Лос-Альказарес. Через полчаса полёта его бомбардировщик приземлился на бетонной полосе аэродрома Альбасете — единственного аэродрома, способного принимать и, главное, выпускать самолёты в дождливую и сырую погоду испанской весны, которая стояла уже больше недели.

Когда Лёха Хренов вывел самолёт на посадочную полосу аэродрома Альбасете, плотный серый дождь заливал потоками ветровое стекло, едва давая какую-нибудь видимость. Колёса ударились о бетон, чуть подскочили и опустились на полосу, машину слегка стало заносить, отработав педалями Лёха выдержал направление. Самолёт замер, казалось он со остановился со мокрым всхлипом. Кузьмич, что то бубня в рацию про хороших хозяев, собак, этого идиотского лётчика и поганую погоду, открыл верхний люк и высунувшись по пояс, стал сигнализировать руками Лёхе, куда рулить.

На стоянке его уже ждали авиационные техники, скрывающиеся под плащами и протекающими под дождём навесами из брезента.

К вылезшему в накрапывающий дождь Лёхе подошёл Смушкевич, кутаясь в прорезиненный плащ:

— Молодцы, быстро сработали, — сказал он, осматривая самолёт. — Самолет в порядке?

— Все на месте, товарищ генерал Дуглас, — Лёха не преминул подколоть высокое начальство, кивая на вылезающего из своей норы и плюющегося на весь белый свет Кузьмича, — сейчас припасы выгрузим и вперёд.

Техники тут же принялись разгружать канистры с топливом, ящики с патронами и маслом и тащить к самолёту кассеты с бомбами.

Смушкевич кивнул:

— Отдыхать времени нет. Взлетаешь через два часа. Итальянцы прут на Гвадалахару, как наскипидаренные. Там природа скалистая, ущелья, надо будет отработать по их колоннам, пока они на марше.

Лёха посмотрел на небо, где тяжёлые тучи, казалось, нависали прямо над аэродромом.

— В такую то погоду? — спросил он, не скрывая сомнения, — да по ущельям?

— А выбора нас нет, — устало ответил Смушкевич, — Если не остановим их сегодня, завтра итальянцы будут в Мадриде.

Два часа пролетели, как мгновение. Лёха успел только наскоро перекусить остывшим обедом и выпить крепкого кофе, который один из механиков передал ему в жестяной кружке. Самолёт снова загрузили. Обычно общительные испанские механики работали молча. В бомбовый отсек затолкали шесть самодельных кассет с десятком маленьких десятикилограммовых бомб в каждой.

Перед самым взлётом к нему снова подошёл Смушкевич:

— Придётся вываливать почти с бреющего, — сказал он. — Облака слишком плотные, и видимость дерьмовая. Хороших зениток у итальяшек отродясь не бывало, а их истребители не летают сегодня с раскисшей травы. По испанским сведениям итальянская бронетехника сосредоточена на дороге от Торихоса. Ударишь туда.

Лёха скривился и кивнул, на практике зная точность испанских сведений он высказался с сарказмом:

— Честно говоря данные ОБС меня совсем не вдохновляют.

— Какие данные? — удивился Смушкевич.

— Одна баба сказала… — пояснил Лёха.

Кузьмич прослушав задачу, уточнил:

— Ты выходи со стороны Гвадалахары на пятистах метрах над дорогой, скорость подсбрось, я как увижу колонну, подкорректирую и жму на кнопки электро-сбасывателей с интервалом в секунду. Тут не до точности, накроем этих камадрилью Муослини горячей колбаской!

— Кузьмич! Он Муссолини! И дуче! А каудильо это Франко! — впервые за день посмеялся Лёха.

— Ну я говорю — Му-ослини! — и уже тише, почти про себя добавил, — Хуючи! Комадрильи итальянские! Ослини они и есть ослини. Нормальный человек разве может управлять этими макаронниками! — пробурчал Кузьмич.

Глава 39

Хреновый электрошокер

13 марта 1937 года. Небо над Гвадалахарой.

Через час полёта Лёхин самолёт вошёл в зону боевых действий в районе городка Ториха. Низкие облака, казалось, прижимали самолёт к земле. Лёха пилотировал машину, стараясь идти по нижнему краю облаков. Пейзаж под ним превратился в узкий каньон с крутыми склонами. Вьющаяся по дну каньона дорога была забита итальянскими войсками.

Увидев, какой бардак устроили на дороге под Торихой воины Рима, Лёха неожиданно вспомнил давний эпизод из своей прошлой жизни. Тогда он путешествовал по Италии, наслаждаясь пейзажами солнечного побережья. В районе Сорренто два туристических автобуса пытались разъехаться на узкой горной дороге. Дорога была забита кое-как припаркованными автомобилями, чей беспорядок казался частью местного пейзажа.

Весь спектакль не обошёлся без участия местных жителей: казалось, всё население деревушки выбежало наружу. Люди жестикулировали так яростно, будто именно махание руками могло каким-то образом раздвинуть скалы и расширить дорогу. Они вопили на разные голоса, напоминая стадо ослов, стараясь перекричать друг друга, и отдавали настолько противоречивые команды, что никто уже не понимал, что делать и