Повесть о самурае - Дмитрий Иванович Богуцкий

моих плеч – ящик ударился о дорогу, палка носильщика выпала из рук. Я и сам едва не упал. Стражники не двинулись с места, молча глядя на меня. Если и было сочувствие в их глазах, они его хорошо скрывали. И то верно. Служба есть служба. Тут не до сочувствия всяким проходимцам.

Княжества Какэгава больше нет? Нашего княжества?

– Как же так? –  проговорил я.

Они не ответили мне.

«Что теперь будет?» – спросил я себя. Нашего княжества – и нет. Что бы это значило?

Некоторое время я видел только забитые бревнами ворота, в которые мне не удастся пройти. А куда тогда идти? Мне же некуда… Я здесь никого не знаю!

Княжество распущено.

И мне действительно некуда идти.

Как же так? Почему распущено? За что? Вели же переговоры об усыновлении молодого человека, дальнего родственника господина нашего князя, я сам слышал…

Не договорились?

Мне-то теперь что делать? Куда?

Как же так? Куда я здесь пойду? Как так получилось? Я же не знаю тут никого…

– Попробуй обратиться к прежним союзникам Какэгава, –  вдруг произнес один из стражников, тот, что справа, постарше. –  Может быть, они помогут. Или дождись новых хозяев. Возможно, они будут набирать людей в новые имения.

– Да, –  проговорил я. –  Возможно. Но когда это будет?

– Этого я не знаю, –  ответил тот, что постарше. –  Может, через месяц, может, дольше.

– Вот как, –  проговорил я.

Я, видимо, очень долго еще там стоял, собираясь с мыслями. Потому что молодой сказал:

– Тебе лучше идти. Или мы должны будем тебя прогнать.

Да. Действительно. У них же служба.

– Спасибо, простите, –  пробормотал я, озираясь. Подобрал палку, вскинул ящик на плечо – какой же он тяжелый. Мгновение постоял, собираясь, и пошел прочь, туда, откуда пришел.

Прочь от места, которое так и не стало мне своим, куда-то туда, где не было ничего моего…

* * *

Наше княжество распущено.

Я шел по улице, придавленный тяжестью ящика с деньгами, и думал, куда мне теперь податься, где теперь мое место в этом неласковом городе. Близился вечер. Следовало подумать о пристанище.

Надежном – где я мог бы оставить на время ящик… И отдохнуть. И баня. Да. И поесть. Последний переход дался очень нелегко. Я уже недостаточно молод для таких походов.

А потом тщательно подумать. Как быть дальше.

Нет. Я пока еще не ронин. Я еще не готов. У меня есть ящик. У меня есть задание от господина. Его нужно выполнить. Все еще образуется…

Мне стало немного легче, хотя ящик оставался тяжелым…

Мой путь вывел меня обратно к мосту Нихонбаси. Уже вечерело, лодки, полные огней в бумажных фонарях, несло по темной воде вместе с их отражениями в плесе, в толпе появились люди с зажженными фонарями на палках. Нужно решить, куда идти.

Я перешел Нихонбаси в обратную сторону. Это были единственные места в городе, знакомые мне, и идти туда, где уже было что-то знакомое, оказалось обнадеживающе.

Рыбный рынок давно уже свернулся, набережная опустела, только крепкий запах чищеной рыбы остался. Я пошел вдоль отделанного крупным булыжником берега реки.

Нужно что-то решать. Ночлег и ужин. Именно. Ночлег и ужин.

Я ушел не слишком далеко, прежде чем нашел небольшую приятную гостиницу недалеко от берега реки, и не без некоторых колебаний оставил денежный ящик в своей комнате в конце длинного коридора на втором этаже, и спустился утолить первую телесную нужду – чего поесть.

Я устал беспокоиться об этом ящике. Пусть попробуют его утащить – а я тогда посмеюсь или наконец зарублю кого-нибудь…

Радушная немолодая хозяйка усадила меня за столик. Я попросил мисо, рис, крупно резанный дайкон, несколько вареных креветок к рису. Отказался от саке, предложенного радушной хозяйкой, чем несказанно ту огорчил, и тогда чай мне принесли за счет заведения. Вздохнул, вспомнил, как я далек от дома, и начал есть.

И не было ни одной мысли, как быть дальше.

В воздухе пахло горящим древесным углем в жаровнях и морем – ветер дул с залива.

– Хозяйка! Еще саке! –  раздался пьяный дерзкий выкрик. Я, повернувшись на крик, сам того не ведая, ступил на дорогу без возврата.

Молодец, сидевший напротив, в странно белом, неприятно напоминающем мне об одеянии для самоубийства распахнутом кимоно, пивший по-черному, скорее юный, чем молодой, буйным неуместным поведением привлек мое раздраженное внимание. Рукава кимоно задраны почти до локтей, руки голые, крепкие, длинные волосы падают с головы, не собраны, лежат на плечах, гербов не видно, сословие раздражающе неясно. Столичные нравы. У нас молодежь так себя не вела. Опасалась бы.

Тут, похоже, опасались самого юного молодца. Хозяйка вне очереди обслужила буяна, принесла согретый кувшинчик, налила в чашку, добавила закуски. А молодец-то, похоже, пил давно и обстоятельно. Один, как ни странно. У нас неприлично одному пить, а тут, видимо, можно. Столица…

Вместо цубы на его лежавшем рядом мече между рукоятью и лезвием была зажата тонкая крупная золотая монета, я и не видел даже таких, может, и целый кобан, –  храбрый наглец, носит напоказ целый рё золотом…

А потом к молодцу нагрянули незваные гости и почти сразу началась ссора. Было гостей трое, молодых развязных здоровяков, в таких же белых несвежих кимоно, и им было на все плевать. Я видел, как выглянула из кухни хозяйка, в отчаянии всплеснула руками и быстро скрылась.

– А кто это тут у нас теплое пьет вдали от друзей? –  воскликнул один из ватаги, по-простому завалившейся в заведение прямо с улицы под занавеси. –  Нагасиро, приятель! Один, и без нас. Нехорошо это.

– Идите куда шли, –  угрюмо ответил Нагасиро с чашкой саке, застывшей у рта, исподлобья глядя на обступившую его стол невежливую компанию. –  Проходите мимо.

– Ой, неласков наш старшой с утра. Неужто ночка не задалась?

– Не гневи меня, Дзентиро, –  буркнул молодец в белом, опорожнив чашку в глотку. –  Тебе не стоит.

– Ой, да ладно, что это мне и не стоит? Напугал-напугал.

– Валите, я сказал. –  Нагасиро опустил руки на стол, уперся в него так, что аж мышцы на голых руках пошли узлами. Он в них столом, что ли, кинуть хочет? Так ведь не выйдет – видно, что стол к полу прибит.

Вот кстати, а мне как поступить? Прочие посетители вон тишком разбегаются, видать, знают некоторые обстоятельства и не обольщаются, доброго не ждут.

У нас, в нашем сонном княжестве, ничего подобного даже начаться не могло, а если бы началось – я бы первый и вмешался. Но тут на меня даже внимания не обращают, словно меня нет. Не боятся или пьяные до потери страха? Или есть