Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. - Юрий Жуков

На первый взгляд текст циркуляра выглядит слишком одиозным, вполне характерным для всех документов, исходивших с Лубянки, и не только в то время. Но если не принимать во внимание непременные далекие от действительности определения как «контрреволюционные», «террористические» да отбросить столь же нарочито использованные понятия «подпольные», «формирования», то оставшееся выглядит достаточно серьезным и вполне возможным. Сторонники Троцкого и Зиновьева стремятся к консолидации, к созданию уже не невозможной в существующих условиях фракции, а вполне самостоятельной собственной партии. Такой же, какие уже начали возникать во многих странах Европы под воздействием призыва Троцкого для объединения в своих рядах всех тех, кто по-прежнему считал себя твердыми марксистами-ленинцами и революционерами, не способными к противоестественному соглашению или компромиссу с явно ревизионистской, оппортунистической, с их точки зрения, группой Сталина.

Ну а если новая партия и не возникнет, то у троцкистов и зиновьевцев все же достанет влияния для того, чтобы скрытно выдвинуть собственных кандидатов в депутаты, может быть, провести их на выборах в Верховный Совет СССР и получить тем самым трибуну для свободного выражения своих политических взглядов. В этом и таилась опасность для сталинской группы реформаторов.

Циркуляр, естественно, достиг предусмотренной цели — подъема новой волны репрессий (к 1 апреля было арестовано уже 508 человек)[3]. Среди «изъятых», по образному выражению Прокофьева, оказался сотрудник Коммунистической академии некий И.И. Трусов, хранивший личный архив Троцкого, относившийся к 1927 г. Эта весьма важная находка дала Сталину основание провести 27 февраля через ПБ заурядное решение, оказавшееся не только непредсказуемым по своим отдаленным последствиям, но и послужившее своеобразной стартовой площадкой для быстрого карьерного взлета Н.И. Ежова. Решение гласило: «Предлагаю весь архив и другие документы Троцкого передать т. Ежову для разбора и доклада ПБ, а допрос арестованных вести НКВД совместно с т. Ежовым»[4].

Выполнить со всей ответственностью новое, столь серьезное поручение Ежову ничто не мешало, ибо весь последний месяц он занимал всего две должности — секретаря ЦК и председателя КПК. От обязанностей же заведующего ОРПО его, как бы предвидя близкое будущее, освободили еще 4 февраля, утвердив вместо него его заместителя ЕМ. Маленкова[5]. Следующий виток активных действий НКВД пришелся на конец марта, что, несомненно, было связано с демонстративным замалчиванием интервью Сталина от 1 марта. 25 марта Ягода, обобщая результаты следственных материалов, предложил в докладной записке на имя Сталина (вполне возможно, подготовленной совместно с Ежовым) ссыльных троцкистов отправить в отдаленные лагеря, туда же направить и тех, кто был при последнем обмене партбилетов исключен из партии за принадлежность к троцкизму (их численность составила 308 человек)[6]. Уличенных же в «причастности к террору» следовало расстрелять[7]. Эта рекомендация наркома была передана на заключение Вышинскому, который с оговорками, присущи ми юристу, одобрил ее. 31 марта генеральный прокурор сообщил свое мнение Сталину:

«Считаю, что т. Ягода в записке от 25 марта 1936 г. правильно и своевременно поставил вопрос о решительном разгроме троцкистских кадров. Со своей стороны считаю необходимым всех троцкистов, находящихся в ссылке, ведущих активную работу (выделено мной — Ю.Ж.), отправить в дальние лагеря постановлением Особого совещания при НКВД после рассмотрения каждого конкретного дела… С моей стороны нет также возражений против передачи дел о троцкистах, уличенных в причастности к террору, то есть подготовке террористических актов, в Военную коллегию Верховного суда Союза, с применением к ним закона от 1 декабря 1934 г. и высшей меры наказания — расстрела…»[8].

Излишне поторопившись, Ягода в тот же день подписал циркуляр, в котором требовалось от региональных управлений НКВД «немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование всех троцкистов-двурушников»[9]. Однако ни узкое руководство, ни Сталин не спешили санкционировать столь решительные действия. У них имелись иные, видимо, казавшиеся им более важными дела.

В течение четырех дней, с 17 по 19 и 22 апреля, Сталин вместе с Яковлевым, Стецким и Талем обсуждали «Черновой набросок» проекта конституции, вносили в него последние исправления. Так, определение советского общества как «государства свободных тружеников города и деревни» заменили на более отвечавшее марксизму — «социалистическое государство рабочих и крестьян». Ввели отсутствовавшую ранее статью, устанавливавшую, что политическую основу СССР «составляют советы рабочих и крестьянских депутатов», а экономическую — «общественное хозяйство», «общественная социалистическая собственность». При корректировке текста усилили роль союзного государства в ущерб правам союзных республик, расширив компетенцию Верховного Совета СССР. Кроме того, изменили нормы представительства в Совет Союза и принцип формирования Совета Национальностей. Новый вариант, возникший в результате напряженной работы, получил название «Первоначальный проект конституции СССР» и 30 апреля был разослан членам ПБ и Конституционной комиссии[10].

Заседание последней состоялось 15 мая. Она официально одобрила проект основного закона страны и единогласно постановила «внести его на рассмотрение ближайшей сессии ЦИК СССР». Тогда же комиссия избрала секретарем Я.А. Яковлева вместо И.Л. Акулова[11]. Но еще за два дня до того, 13 мая, ПБ приняло традиционное в таких случаях решение, где среди прочих имелись пункты: «1. Назначить пленум ЦК на 1 июня. 2. Утвердить порядок дня пленума ЦК: 1) Конституция СССР (докладчик т. Сталин)»…[12]. Лишь затем узкое руководство вернулось к проблеме превентивной самообороны. Предложение Ягоды с небольшими изменениями 20 мая было оформлено как решение ПБ[13].

…Как и предусматривалось, пленум ЦК ВКП(б) открылся 1 июня. Перед началом первого заседания все его участники получили проект новой конституции и наконец познакомились с ним. И даже при беглом чтении не могли не заметить того, что отличало его от достаточно хорошо знакомого всем старого основного закона.

Исчез важнейший первый раздел «Декларация об образовании Союза Советских Социалистических Республик», наиболее идеологизированная часть конституции, подчеркивавшая исключительность политического строя страны, объяснявшая ее изолированность нескрываемой устремленностью лишь к одному — к мировой революции с ничем не подкрепленной уверенностью в ее победе.

«Со времени образования советских республик, — провозглашала первая же фраза старой конституции, — государства мира раскололись на два лагеря: лагерь капитализма и лагерь социализма». Создание СССР объяснялось прежде всего военной угрозой: «Неустойчивость международного положения и опасность новых нападений делают неизбежным создание единого фронта советских республик перед лицом капиталистического окружения». Завершалась же «Декларация» вызывающим лозунгом, который и давал основание для негативного отношения к СССР, боязни его на протяжении всего времени его существования: «Новое союзное государство… послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительном шагом на пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику»[14].

Изъятием «Декларации» коренные перемены не ограничивались. В проекте новой конституции трансформировалась суть того, что содержалось и во втором разделе старой. Особенно необычной выглядела 11-я глава «Избирательная система», о которой столько раз заявляли как о самом главном Молотов и Сталин.

Согласно статьям 9 и 10 Конституции 1924 г., верховный орган власти, Съезд советов СССР, составлялся «из представителей городских советов и советов городских поселений — по расчету 1 депутат на 25 000 избирателей, и представителей сельских советов — по расчету 1 депутат на 125 000 жителей»[15]. Таким нескрываемым неравенством юридически закреплялся классовый характер политического строя, диктатура пролетариата, его правовые преимущества и руководящая роль по отношению к крестьянству.

Избрание же делегатов на Съезд советов СССР проводилось не населением страны непосредственно, а своеобразными выборщиками:

«а) непосредственно на съездах советов союзных республик, не имеющих краевого и областного деления; б) на краевых и областных съездах советов в союзных республиках, имеющих краевое и областное деление; в) на съездах советов советских социалистических республик Азербайджана, Грузии и Армении и па съездах советов автономных республик и областей, как входящих, так и не входящих в состав краевых и областных объединений»[16].