Клон-кадр - Павел Тетерский

— Может быть. Никогда не думал об этом.

— И какой же будет новая реальность, на твой взгляд?

— Не знаю. Наверное, в ней будут другие законы, может, даже физические. Может, она всем действ ительно понравится больше. Я уверен только в одном — она будет более циничной. Скорее всего там все будут ходить голые, гадить друг на друга и трахаться в извращенных формах прямо на улицах. А еще они будут много убивать, есть трупы и не париться о потере родных и близких.

— Блин, откуда такие страшные картины?

— Из творческого наследия ЭйчАр Гигера! Шутка. Здесь тоже смайлик можно поставить… На самом деле все идет к этому. Потому что именно это и называется абсолютной продвинутостью. Как у Чарли Мэнсона. Никаких табу. Я хочу сказать: абсолютно никаких. Хочешь секса — сексуйся. Хочешь расчлененки — убивай и режь. Хочешь анального удовольствия — ходи по улицам с вибратором в жопе. Красота! А если у продвинутой мамы убьют продвинутое чадо, она не будет пылать гневом и требовать наказания продвинутого убийцы, потому что она тоже продвинутая и понимает, что человек всего лишь осуществлял свои потаенные желания, о которых она так часто и с упоением читала в книжках продвинутых писателей. Это ведь именно то, к чему она стремилась — выворачивать наизнанку и смаковать все самые гадкие и преступные комплексы. Она всегда называла это нарушением табу, она всегда боролась за всеобщее равенство и вседозволенность. Поэтому она не будет плакать, не будет париться. Буддизм такой. Она просто скажет: так получилось, он же был свободен, этот маньяк. Мы сейчас называем это цинизмом, но изначально люди жили именно так: жрали, срали, трахались и не парились, когда кто-нибудь из них подыхал. Як тому, что это вполне в духе человеческой природы. Правда, тогда у них не было мозгов для того, чтобы называть это цинизмом.

— Но у продвинутых людей той реальности, о которой ты говорил, мозги будут. Поэтому это не будет новым первобытным обществом…

— По поводу мозгов можешь не беспокоиться. Они очень быстро атрофируются. Уже сейчас есть множество способов.

— Это ты про наркотики?

— Это я про обстоятельства, при которых не хочется шевелить мозгами. Когда у тебя все есть и ты работаешь извилинами только тогда, когда думаешь, чего бы этакого тебе еще пожелать. Или когда с детства в тебя вбивают компьютерную программу do what I toldya, и к окончанию школы ты становишься реальным корпоративным роботом Вертером. А уже после работы вполне подойдут и наркотики. Именно так многие и делают. Потому что зачем думать, когда можно просто получать кайф и материальное вознаграждение.

— Ты напоминаешь какого-нибудь полоумного местечкового мессию на паперти.

— Отнюдь. Мессии все время кого-то куда-то агитируют. Я никого ни к чему не призываю — ни за нового бога, которого вы считаете Сатаной, ни за старого. Я просто отвечаю на твои вопросы, разве нет? Я просто живу во всем этом, и единственное мое отличие от тебя или от моих соседей по подъезду — в том, что я понимаю, как, где и среди кого я живу. Хотя нет, извини, я наврал: теперь у меня нет соседей по подъезду.

— Ну и среди кого ты живешь?

— Среди дубоголовых патриотов, с одной стороны, и людей, которые читают зеленые книжки про женский пердеж — с другой. Первые готовы мочить вторых (а также тех, кто, по их мнению, внешне похож на вторых) на благо Родины, а вторые борются за легализацию, потому что постоянный торч поможет им абстрагироваться от первых. Это все, в принципе. Любая другая классификация только в рамках подвидов.

— Что, все так просто?

— Именно. Многие вещи вообще обстоят гораздо проще, чем людям приятно считать.

— А где тогда твое место — среди первых или среди вторых?

— Я долгое время в силу природной глупости и понтов пытался быть третьим — тем, кто сочетал бы в себе их лучшие качества. Но у меня не получилось. Поэтому мое место — на параше. Только не воспринимай это буквально. Специально для патриотов в тексте поставь смайлик.

— А почему не получилось?

— По двум причинам. Первая: потому что я слабый человек. Вторая: потому что человек вообще слаб.

— А что должен делать человек, чтобы быть сильным?

— Быть одиноким циником. И при этом жить в мире и согласии со своим одиночеством и цинизмом. При этом не быть христианином, потому как сила противоречит христианству.

— Ты недавно говорил о каких-то гадких и преступных комплексах. Я не вижу логики. Если, как ты говоришь, нет вселенского зла, а есть только новое и непонятное, значит, нет и деления вещей на хорошие и плохие. В таком случае почему ты называешь эти комплексы гадкими?

— Воспитание. Интельское, христианское и не-продвинутое. Я не могу с ним бороться. Я понимаю, что в природе нет гадких вещей, но понимаю только мозгом. При этом мне не нравятся книжки про женский пердеж. Мне не нравятся герои телешоу «Деньги — говно!». Мне не нравится трахаться в задницу ножкой от табуретки, а также наблюдать за тем, как это делают другие. Мне не нравится внутрисемейный секс и насилие над детьми. Моя беда в том, что в пику мозгу и всем его доводам я считаю, что все это суть гадкое дерьмо. Так что в новой реальности мне места не будет. Я знаю, что сейчас говорю как старый пердун, но меня уже не переделать. Я и хотел бы стать более продвинутым, но не могу. Это проверено. Я же говорю — из меня не получится нового бога. Из меня не получилось даже третьей категории населения. Яне тешу себя иллюзиями насчет своей персоны: я — никто. Поставь в тексте смайлик.

— Ладно, последний вопрос. Что с твоими руками?

— Я только сегодня утром вернулся из Владикавказа, где дрался с тамошними гопниками. А по дороге домой мы пили контрабандный спирт. Тот, которым люди обычно травятся. Но я не отравился. А еще сегодня утром я был в интерактивном кино и подрался там с какими-то работягами. А потом я подрался у себя на лестничной клетке.

— Ты всегда так часто дерешься?

— Я дерусь нечасто. В мире очень много людей, которые делают это в тысячу раз чаще, чем я. Просто за последние три дня я выполнил норму нескольких месяцев. Не знаю, почему так произошло. Обстоятельства.

— Спасибо!

— Всегда рад помочь студенту жур…

Щелчок. Запись обрывается.

— …fucka.

— Да, я слышал истории про то, как ты помогал студентам с дурью.

— Было дело. Давно, правда. Странно, что кто-то еще помнит.

— Нам об этом рассказывал Факинберг.

— Еще более странно. Он закончил fuck намного раньше, чем я начал там барыжить. А ты что, работаешь у него?

— Да нет, не совсем. Он нам пару лекций читал. Даже не то, чтобы лекций. Это… ну, знаешь, когда приглашают именитых выпускников для общения со студентами. Типа, папик пришел и рассказывает малолеткам, как состояться и преуспеть в этой жизни.

На самом деле ничего странного. Абсолютно. Думаю, у моей (его) жены было время рассказать ему и этот, и другие эпизоды из моей биографии. Непонятно, правда, зачем — не думаю, чтобы он так сильно интересовался личностью ее бывшего супруга. Он вообще не особо интересовался личностями. Во всех контекстах этого слова. Он имел дело не с ними, а: с подчиненными, клиентами, потребителями, покупателями, телезрителями, соискателями, рекламодателями, фокус-группами, героями шоу, целевой аудиторией, на крайняк — для имиджа — со студентами.

— Ладно, — сказал один из оных студентов, — тут автобус идет. Я почалил. И еще раз спасибо.

— И еще раз пожалуйста, дружище. Говна не жалко.

…Когда Клон перебинтовал мою руку, мы двинулись вперед по ходу (изначальному ходу) движения автобуса. Он теперь четкому определению не поддавался: автобус, следующий за тем, из которого мы выписались (красно-белый, спартаковских цветов «Мерседес» турецкой или еще какой-нибудь развивающейся сборки), ехал тоже задом. Интервьюировавший меня студент как ни в чем не бывало запрыгнул в его нутро — как раз тогда, когда Клон показался из дверей аптеки (зеленых) под зеленым же крестом, — и исчез из поля моего зрения.

Я поднялся со скамьи и двинулся (для экономии времени, хотя времени у нас было — хоть отбавляй) навстречу Клону.

Шпиль этого почти сразу показался из-за пыльных крон и теперь дамокловым мечом нависал над нашими головами. Ни одна скульптура Церетели (включая квинтэссенцию мирового дурного вкуса — памятник Петру I) не производила на меня такое гнетущее впечатление. Я хочу сказать: от него действительно вставляло, от него начинался какой-то мини-бэд-трип.

Еще раз: не каждое здание способно таким же отталкивающим образом демонстрировать превосходство архитектуры над людьми — превосходство как в плане вечности, так и в плане своей массы и физических параметров. Если замыслом безумных проектировщиков было именно это — что ж, оно им удалось.

Мы молча шли по направлению к назойливо маячившему над улицей шпилю, даже не обсуждая то, что оное направление как-то само собой выбралось из всех возможных (а их всегда бывает огромное количество — даже больше, чем количество градусов в развернутом углу) траекторий.