Люби и властвуй - Александр Зорич

Отстучав зубами с час, Вербелина и Авор все-таки решились на то, чтобы снять с себя платья и остаться в исподнем. Стыдливо удалившись от остальных, они выкручивали свое тряпье. А затем, беспомощно озираясь, спрятались в щели между камнями. Матросы, как водится, бросали на них бесстыдные взгляды. Дотана-гела, Эгин, Знахарь, Самеллан и Иланаф ― благородный костяк «Зерцала Огня», ― вдохновленные примером Вербелины и Авор, тоже разоблачились до полной наготы, разложив свои вещи на валунах.

Уцелевшие матросы сделали то же самое.

Кое-кто еще боролся с волнами и, то и дело поскальзываясь на прибрежных камнях, пытался выбраться на берег. Кто-то уже карабкался вверх ― туда, где собрались те, кому повезло остаться в живых и доплыть до берега первыми. Но Эгину было понятно, что их отряд увеличится от силы на пять-десять человек. Те, кто еще не выбрался на берег, скорее всего уже не выберутся никогда.

Сам Эгин чувствовал себя сравнительно неплохо.

Несколько ссадин на ногах, разодранный до кости локоть, вкус моря во рту, соленая юшка из носа и шум прибоя глубоко-глубоко внутри черепа. Как он ни старался, а не наглотаться воды было невозможно. В отличие от большинства коллег, Эгин сразу сообразил, что доплыть до берега с оружием невозможно, а потому, поднырнув в толщу очередного вала, отстегнул пояс с мечом и кинжалами. А затем на тот же манер избавился от камзола. Сандалии, которые были легки и вдобавок трудно расстегивались, он пощадил. Равно как и штаны с батистовой рубахой. Все это сейчас окружало его благородную наготу напоминанием о той огромной дистанции, которая пролегла между людьми и, предположим, дельфинами. Едва ли последним пришло бы в голову изобретать одежду, милостивые гиа-зиры.

Эгин сидел к морю спиной. Откровенно говоря, один вид этой затихающей, пристыженной солнцем стихии теперь внушал ему бескрайнее, непреодолимое отвращение. Он глядел на малиновую печать восходящего солнца, а иногда ― на серьги Овель. Не будь он таким сентиментальным дураком, каким казался себе в тот вечер, когда вещал сапфировые клещни на шнурок, а шнурок на шею, последнее напоминание о ней ушло бы на дно вместе с «Зерцалом Огня». Не то чтобы Эгин видел в этих клешнях хоть какой-то прок в их настоящем положении. Но уж, по крайней мере, он не сомневался в том, что с серьгами обсыхать на диком и бесприютном берегу враждебного Цинора гораздо приятней, чем делать то же самое без них.

Как ни странно, все те, с кем Эгин трапезничал в «капитанском зале» в первый вечер, уцелели. Являя контраст со всеобщей обездвиженностью и обессилен-ностью, Иланаф; большой любитель водной стихии и лучший пловец и ныряльщик среди всех товарищей Этана, расхаживал по берегу. Он был мокр, наг и горд, словно индюк; тощ, словно угорь, но на лице его играла улыбка. Несколько позже Эгин узнал причину столь оптимистического поведения на фоне всеобщего мрачного полуотчаяния. Дело в том, что Иланаф не только выплыл сам ― с мечом и двумя кинжалами, но еще и выволок на берег Авор, которая без него уже давно кормила бы крабов.

Дотанагела, распустив свои седые волосы по плечам, сидел, облокотившись спиной о валун и обхватив костлявые колени руками, что весьма плохо вязалось с романтическим представлением Эгина об излюбленных позах пар-арценцев. Глаза его были закрыты.

Знахарь сидел поодаль от него и… грыз ногти, с интересом следя за тем, кто и чем занимается. Эгин почему-то не сомневался в том, что он достиг берега одним из первых. Хотя первым, разумеется, был Самеллан. Тот и не думал слагать с себя полномочия капитана, а потому, обменявшись с Дотанагелой многозначительными кивками, покинул «благородных» и присоединился к своим матросам. Эгин слышал краем уха его густой бас, отдающий приказания, расточающий похвалы и бичующий пороки.

Стараниями Самеллана и других «лососей» очень скоро был разведен костер из водорослей и сухой травы. Разумеется, он скорее чадил и вонял какими-то знахарскими снадобьями, чем грел. Но все-таки это был костер. И его пламя нашептывало людям успокоительную ерунду о том, что их положение отнюдь не безнадежно.

– Мы пробудем здесь до вечера, ― спокойно и громко сказал Дотанагела. ― Во-первых, потому что наша одежда должна высохнуть. Во-вторых, потому что разведчики едва ли успеют возвратиться раньше.

А в-третьих, оттого, что к вечеру тела погибших прибой должен будет вернуть земле.

Никто не возражал ему. Никто не комментировал его слова. Даже Шотор, у которого, как казалось Эгину раньше, язык зудел беспрерывно. Что, впрочем, не такая уж редкость у пятнадцатилетних мальчишек. А потому, когда Иланаф нарушил тишину, все воззрились на него в растерянности и недоумении, как если бы он был говорящим тюленем.

– А где, по-вашему, пар-арценц, мы будем хоронить их? И кто будет исполнять обряды?

– Мы не будем хоронить их. И не будем исполнять обряды. Хотя я, разумеется, и мог бы справить все, что положено, ― отрезал Дотанагела.

– Но в таком случае есть ли смысл в том, чтобы ждать, пока распухшие тела, обезображенные ударами о камни и клешнями крабов, выбросит на берег? Мне кажется, это лишь деморализует нас, и в особенности матросов, чьи товарищи… ― стал оправдываться Иланаф.

– Матросы позаботятся о себе сами. Нас интересуют оружие, деньги, драгоценности. А потом мы уйдем.

– Тогда позвольте спросить вас, пар-арценц, отчего вы отказываетесь от погребальной церемонии? ― неожиданно слетело с губ Эгина. ― Ведь «лососи» умерли праведниками и заслуживают доброго посмер-тия.

– Ты прав, Эгин, они ушли как праведники, хотя многие из них и не были таковыми, ― бесстрастно сказал Дотанагела. ― И именно поэтому у нас нет оснований сомневаться в их посмертии. Но… погребальная церемония потребует от нас, в частности от меня, слишком большого напряжения сил. Соприкосновение с миром мертвых истощит нас больше, чем морские купания. А силы нам еще пригодятся.

Эгин потупил взор. Слова пар-арценца заставили его впервые в жизни задуматься о смысле погребальной церемонии. С раннего детства Эгин привык относиться к ней как к значимой, но пустой формальности. Эту формальность отчего-то необходимо выполнять. Но ― казалось Эгину ― это лишь театр, лишь действо, где все фальшивят. Церемония, где фальшь необходима и приветствуется, ибо она, по всей видимости, и есть правда, игра, не требующая ни «напряжения сил», ни «соприкосновения с миром мертвых». Просто пустые, помпезные слова. Но пар-арценц, похоже, думал иначе…

Стоял полдень. Было сухо и жарко. Но Эгин поежился.

– Мы нашли поселение смегов! Мы нашли поселение! ― громко и радостно вопили разведчики из числа матросов, пробираясь по камням к Дотанагеле.