Сухово-Кобылин: Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга - Владислав Отрошенко

— Но зачем же непременно ценить новую комедию с точки зрения высшей художественности? Отчего не смотреть на нее проще, отчего не видеть в ней того, что она есть, — искусно задуманного и счастливо выполненного фарса?

— В пьесе дано слишком много места таким проделкам, которые скорее могут интересовать криминалистов.

Всю зиму 1856 года театральная Россия говорила о «Свадьбе Кречинского».

«У вас в Москве все похваляются какой-то комедией Сухово-Кобылина, — писал Некрасов в Москву неустановленному адресату — Напиши мне, что это такое?»

Вести об успехе комедии привез в Петербург артист Александрийского театра Федор Бурдин. Приехав из Москвы, где он смотрел премьеру и несколько последующих спектаклей, он тут же примчался в свой театр.

— Ну что «Свадьба Кречинского»? — спросил его Максимов.

— А то, что вы с Мартыновым опростоволосились совсем! Прав-то был я, пьеса имела громадный успех!

— Это еще ничего не доказывает, — возразил Мартынов. — В Москве может нравиться всякая галиматья. Мало ли было примеров — там имеет успех, а здесь провалится.

— Эта пьеса будет иметь большой успех везде! — настаивал Бурдин.

— Может быть, а я все-таки ее в бенефис не возьму и, какой бы штраф на меня ни наложили, играть в ней не буду!

«Оказывается, что эти петербургские актеры отказывались сначала играть мою пиэссу, — удивлялся Александр Васильевич в дневнике. — Но теперь ветер дует иначе».

Ветер подул иначе не сразу. Узнав о большом успехе пьесы в Москве, директор Императорских театров Гедеонов пожелал, чтобы она была немедленно поставлена в Петербурге. Он вызвал к себе Мартынова и предложил ему взять «Свадьбу Кречинского» в бенефис. Тот наотрез отказался, заявив, что он, как и Максимов, не поменял своего мнения об этом «каторжном сочинении».

— Ах так! — кричал Гедеонов, в бешенстве ударяя ладонью по столу, заваленному рукописями пьес и прошениями. — В таком случае я ни тебе, ни Максимову никогда и ни за что не дам ролей в этой пьесе!

— Я только этого и добивался, — радовался Максимов, узнав о разговоре Мартынова с директором.

Сухово-Кобылин желал, чтобы роль Расплюева непременно исполнял Мартынов — «слава и гордость русской сцены». О Бурдине, который уже разучивал эту роль, он и слышать не хотел, опасаясь, что тот сыграет «хама-пропойцу».

Девятого апреля 1856 года Александр Васильевич приехал в Петербург и явился к Гедеонову в самом дурном настроении.

— Чего ты от меня хочешь?! — выкрикивал Гедеонов, поглядывая на позолоченный, в мелкий рубчик набалдашник трости Кобылина. — Я ничего не желаю слушать! Расплюева будет играть Бурдин!

— Но почему же? — со скрытой угрозой в голосе спрашивал Александр Васильевич.

— А потому, что я хочу наказать Мартынова за то, что он меня не послушал — взял в бенефис какую-то дрянь!

— Но так он уже и наказан.

— Нет, этого мало.

— Да это Мартынова дело, играть ему в моей пи-эссе или нет!

— Нисколько! Это дело дирекции. Дирекция столько же должна заботиться об обыкновенных представлениях, как и о бенефисах, — чтобы всё было отлично.

— Ну так вы и заботьтесь! А вы же хотите отдать роль Бурдину и рискнуть тут, в Петербурге, успехом представления.

— Нисколько. Бурдин исполнит эту роль хорошо.

— Да я и писал ее для Мартынова, черт побери!!

— Мартынову я роль не дам, потому что он сам отказался от роли, когда я его просил.

— Ах, отказался… отказался… Да какой же вы директор, если не можете заставить ваших подчиненных исполнять обязанности! Да вы тогда не директор, а просто навозная куча!!

— А?.. А?.. Да что ты, милостивый государь, считаешь меня за такого старика, который не может дать тебе удовлетворения?! На чем ты хочешь?! На пистолетах?! На саблях?! Хоть завтра!

Что-о-о-о?.. Сатисфакция… Какая? В чем? В чем, я вас спрашиваю? Вы хотите драться… Ха, ха, ха, ха… Я же дам вам в руки пистолет, и в меня же будете целить?.. Впрочем, с одним условием извольте: что на всякий ваш выстрел я плюну вам в глаза. Вот мои кондиции. Коли хотите, хоть завтра; а нынче…

А нынче… Александр Васильевич хлопнул дверью и поехал к Адлербергу, чтобы через министра двора заставить Гедеонова подчиниться. Визит не прошел даром. «Гедеонов ломается, — записал Сухово-Кобылин в дневнике. — Однако сказал, что если Бурдин согласен отказаться от роли, то он противиться не будет».

Узнав, что всё дело зависит теперь от Бурдина, Александр Васильевич приехал к нему на квартиру.

— Господин актер, — заявил он с порога, — если вы не откажетесь от роли Расплюева в моей пиэссе, то я приеду в театр на ваш бенефис и учиню скандал!

Бурдина это ничуть не смутило.

— Милостивый государь, — ответил он, — угроз ваших не боюсь нисколько. Роль Расплюева не сыграю так плохо, чтобы возбудить неудовольствие публики. А из вашего обещания сделать мне скандал только извлеку пользу: назначу за места цену вдвое выше, зная, что публика с жадностью бросится на такой интересный спектакль — бенефис Бур-дина со скандалом автора пьесы во время представления! А? Каково?

Крыть было нечем. Но Александр Васильевич не унимался. Он уговорил Адлерберга дать письменное распоряжение о распределении ролей:

«Гедеонов получил указание от министра Адлерберга. Он был взбешен, вздумал сказать мне дерзость. Я побледнел и подошел к нему с худыми намерениями. Он оробел, просил извинения, стал мягок и сговорчив, и дело наконец уладилось: роль отдана Мартынову».

Успокоившись, Сухово-Кобылин уехал в Москву. Но радость его была преждевременной:

«Я получил известие, что Мартынов отказался играть Расплюева. Очевидно, меня провел Гедеонов».

В отношении Александра Васильевича к Бурдину было много ничем не оправданного деспотизма. Только позднее он узнал, что именно Бурдину, которого он поносил в пылу своих споров с директором Гедеоновым, он был обязан тем, что первая же постановка «Свадьбы Кречинского» не была сорвана актерами, враждебно относившимися к его пьесе. За несколько дней до премьеры Бурдин узнал, что Самойлов, назначенный на роль Кречинского, намеревался сказаться больным в самый день премьеры и не явиться на спектакль. Бурдин помчался к Максимову, с которым состоял в дружеских отношениях, и стал умолять, чтобы тот публично объявил, что он будет в любом случае играть Кречинского и заменит, если надо, Самойлова. Максимов согласился и объявил. И только тогда Самойлов вынужден был отказаться от своей затеи…

Премьера в Петербурге состоялась 7 мая 1856 года. Расплюева играл Бурдин, Кречинского — Самойлов, Нелькина — Максимов, Муромского — Григорьев, Лидочку — Владимирова.