Город каменных демонов - Андрей Ерпылев

– Хороша, хороша… Поехали в деревню, Гуго. Скоро ночь, а мы еще не завершили дела…

Лагерь, разбитый на почтительном расстоянии от догоравших лачуг и обгоревших столбов со скрючившимися телами казненных, вопреки обыкновению, забылся крепким сном после «трудового» дня задолго до полуночи. Даже попойка по случаю завершения очередной кампании получилась какая-то куцая и невеселая – терпкий запах крови и «мясной» дымок, долетавший от тлевших костров, не будил обычного куража. Фон Мюльхейм спал в своем шатре в одиночестве, а Гуго затащил в свой двух местных женщин.

Но повеселиться ему, судя по всему, так и не удалось: не прошло и получаса, как один за другим раздались два диких крика и пьяный рык, требующий от караульных «забрать отсюда эту падаль», тут же сменившийся трубным храпом. Что ж: отец Хильдебрандт наутро отпустит ему и эти грехи. Убивай всех, а Господь сам отличит агнцев от козлищ…

Фон Мюльхейму показалось, что он только что смежил веки, а его уже поднял вопль часового:

– Вставайте! Они идут! К оружию!..

И оборвался на высокой ноте, словно кричавшему заткнули рот. Вильгельму, прошедшему огонь и воду, не нужно было объяснять, что это значит: как был в расстегнутой рубахе, он вскочил с походного тюфяка и одним взмахом меча вспорол парусину палатки с обратной входу стороны. Если его ждут, то ждут у входа – зачем же подыгрывать противнику. А если нет, то потом слуги заштопают – велика важность!

Темный лагерь был наполнен лязгом оружия, возней и утробными вскриками. Даже кострища на месте бывшей деревни язычников почти погасли и ничего не освещали своими красноватыми отблесками.

«Слава Богу, что я спал! – подумал фон Мюльхейм, наскоро совершая крестное знамение и перехватывая меч поудобнее. – Если бы я выскочил в темноту со свету, то еще долго был бы слеп, как филин днем!»

Обогнув шатер, рыцарь с трудом различил первого нападающего: коренастую литую фигуру с чем-то вроде короткой дубинки в руках. Враг стоял вполоборота и не мог видеть широкого замаха…

«Получи! – Призрачно сверкнувший в темноте клинок опустился на основание шеи. – С почином!»

Но поздравлял себя рыцарь рано: меч из доброй вестфальской стали, вместо того чтобы снести вражью голову с плеч, стеклянисто хрустнул, и половинка его с жалобным звоном унеслась куда-то в темноту, оставив хозяина лишь с коротким – дюймов пятнадцать длиной – обломком в руках.

Более того, сноп искр на мгновение осветил неуязвимого противника.

Показалось рыцарю, или он действительно рубил не живого человека, а одну из тех статуй, которые стояли плечом к плечу под дубом, он додумывал уже в лесу, несясь куда глаза глядят прочь от страшного видения и не обращая внимания на мокрые колючие ветки, больно хлещущие по лицу. Вильгельм не боялся никого на белом свете, но порождения ночи лежат уже за гранью таких понятий, как смелость и трусость…

Он пришел в себя лишь на вторые сутки, наткнувшись на одного из дружинников Гуго, хнычущего, как пятилетний мальчишка, под мокрым кустом боярышника и нянчащего перебитую руку, висящую плетью. Вид вчерашнего головореза, не боящегося ни черта, ни дьявола, но, как и он, спасовавшего перед атакой ночной нежити, превратил растерянного беглеца в обычного фон Мюльхейма.

Еще день ушел на то, чтобы собрать по лесам остатки отряда. Чтобы привести деморализованных вояк в чувство, пришлось повесить на осине одного, самого никудышного. Того самого, первого, способного вспомнить когда-нибудь, каким увидел своего повелителя. К тому же негоден он был никуда вдали от лекарей и сведущих в знахарстве монахов… Существовала опасность, что кнехты взбунтуются окончательно, но привычная экзекуция, как ни странно, вернула бойцам прежний настрой. Как ни крути, а отец-командир был рядом, суровый, но справедливый…

Вид разгромленного лагеря обрадовал Вильгельма.

Как бы то ни было, а сорвиголова Гуго уцелел! Вон он, в полном боевом облачении – даже меч в опущенной руке – сидит посреди рухнувших палаток над телами павших. Действительно, фон Гройбинден в огне не горит и в воде не тонет! Золото, а не боец!

– Дружище! – окликнул приятеля фон Мюльхейм, направляя к нему своего коня. – Как ты? Присматриваешь место для своего будущего замка?

Но рыцарь был непривычно тих и неподвижен…

И лишь когда с него сняли шлем, все увидели смертельно бледное, восковое лицо, хранящее печать умиротворения и покоя…

9

Сергей Алексеевич захлопнул папку и обвел молчащих слушателей взглядом.

– Это вы сами написали? – очнулась от гипноза Вера.

– Нет, – покачал головой Прохоров. – Эту рукопись я обнаружил в одной из архивных папок и перевел, как смог, с немецкого. Прошу прощения за корявость слога – я не писатель. По-моему, это что-то вроде неоконченного романа. Тут еще прилично, – рассказчик прошелестел листами, словно колодой карт. – Про то, как в отместку за друга фон Мюльхейм велел расколотить статуи и утопить их в озере, как выпросил-таки у гроссмейстера Ордена землю и отыскал где-то в Германии сына фон Гройбиндена…

– А ведь местный рыцарский замок и в самом деле принадлежал баронам фон Гройбинденам, – вставил слово Женя.

– И памятник фон Мюльхейму украшает одну из площадей, – в тон ему продолжил инженер. – Это не легенда, молодые люди.

– Что вы хотите этим сказать? – воскликнула журналистка. – Что все это случилось на самом деле?

– Я знал, что вы не поверите. Но я могу доказать.

– Каким образом?

– Сегодня в одиннадцать вечера я буду ждать вас на углу Краснофлотской и Чичерина. Не опаздывайте и постарайтесь, чтобы вас никто не заметил. Лучше идите не по улице, а дворами.

Сергей Алексеевич встал и направился к двери.

– Но, может быть, вы хоть что-нибудь объясните?

– Нет. Все остальное – после того, как вы все увидите своими глазами. До вечера.

Уже в дверях архивариус обернулся и строго взглянул на притихших молодых людей.

– На всякий случай: они боятся только дерева. Живого дерева…

С этими словами Прохоров вышел.

– Мне кажется, что он сумасшедший. А тебе?

Чем меньше времени оставалось до ночного похода, тем больше Вера нервничала. Да и Евгений чувствовал себя не лучшим образом, все время возвращаясь мыслями к своей неудачной экспедиции за образцами. Ведь как ни крути, а безымянный старший лейтенант его тогда спас. От того самого, что чуть позже случилось с кавказцами.

– Вряд ли, Вера, – покачал он головой. – Что-то в этом есть. К тому же вспомни камень…

Он оглянулся на гипсовую горгулию, и рука повисла в воздухе: на уродливой морде статуи по-прежнему зияла выбоина. Изгрызенный ящик тоже был пуст.