Король Теней (ЛП) - МакКаммон Роберт Рик

Мэтью тревожился за себя. Видеть Слотера — это одно. Но ведь Мэтью некоторое время разговаривал сам с собой и побуждал себя к действию с помощью зверя, чья хитрость однажды чуть не свела его в могилу.

Но кое в чем видение оказалось правым. Как насчет исчезающей татуировки и памяти Хадсона? А насчет церкви Колеса Фортуны и стены из белого кирпича?

Первое имя: Остин. Октябрь 1663 года. Сорок один год назад.

Почему-то ему казалось, что «Слотер» сказал кое-что важное, пытаясь разжечь его любопытство. Используй лезвие, чтобы копнуть глубже, Мэтью. Думаю, ты уже догадываешься, что от этого многое зависит. Мэтью казалось, что это действительно так. А еще в своем разговоре с призраком он видел очень тревожный симптом.

Сможет ли он уснуть сегодня ночью? Возможно, через час или два, когда тяжесть век пересилит пережитый ужас. А пока он сосредоточился на том, чтобы вспомнить каждый дюйм лица Берри, каждую веснушку, цвет ее волос, ее походку, ее речь, ее аромат, все. Затем, наконец, он заснул с уверенностью, что завтра начнет искать ответы на вопросы этого острова.

Однако на остаток этой ночи он оставил свою масляную лампу гореть очень ярко…

В одной из комнат дальше по коридору не мог уснуть еще один человек.

При свете лампы Блэк беседовал с высокой худой безликой фигурой своего хозяина, закутанного в пурпурную мантию.

Блэк лежал на своей койке, ему было нехорошо от выпитого вина. Голова была тяжелой, но уснуть он не мог. На лице блестел пот, пока он повторял то, что уже говорил безликой фигуре своего господина.

Мне снова снятся сны, — мысленно говорил он.

Да, — сказал хозяин.

Убийства. Ты знаешь.

Знаю.

Мы должны — должны! — убраться с этого острова. Зеркало. Я должен найти зеркало! — Измученное лицо Блэка повернулось к Доминусу. — Ты сможешь мне помочь?

Так не годится, — сказал Доминус, и его спокойный мужской голос начал превращаться в женский, а затем снова опустился ниже. — Ты спрашивал об этом раньше, и я продолжаю говорить то, что говорил. Я наблюдаю и даю советы, но я не могу повлиять на будущее. Это твоя задача, а не моя.

Блэк приложил руки к влажному лбу.

Зеркало, — подумал он, убирая руки. Он уставился в потолок, как будто смотрел на поверхность из черного стекла. — Когда у меня будет то, что я хочу... то, что мне нужно… все ведь будет хорошо? Правда?

Если ты в это веришь, — сказал хозяин.

Загадки, — мучительно подумал Блэк. — Ты всегда говоришь загадками. Я столько отдал тебе, и все эти годы ты шел за мной. Я пытался заставить тебя гордиться мной. У меня не вышло?

У тебя вышло то, во что ты сам веришь, — сказал хозяин.

У меня жар. Голова ... болит.

Вино не всегда успокаивает. Иногда оно скорее горькое, чем сладкое.

Я боюсь снов, — пожаловался Блэк. — Разве ты не можешь заставить их уйти? Я хочу безмятежного отдыха.

После недолгого молчания фигура поплыла через комнату к койке. Холодная, похожая на паука рука легла на лоб Блэка.

Я мог бы унять твою лихорадку, — сказал призрак. — Спи, мой Адам. Спи и в этом царстве увидь себя таким, каким ты был, и таким, какой ты есть... и знай, что я всегда доволен тобой и горжусь твоими достижениями... сынок.

Да, — ответил Блэк, когда холод плоти его хозяина пробрался в его череп. Глаза закрылись, он сделал вдох... затем еще один... и еще... и, наконец, в безмолвном ужасе ускользнул в надвигающуюся темноту.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЧЕРНЫЙ ВОРОН

Глава семнадцатая

— Продолжай. — Это слово прозвучало, как скрежет камня о камень.

— И раскаялся Господь, что создал человека на земле и восскорбел в сердце своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов, птиц небесных истреблю, ибо[31]…

— Продолжай, — последовал быстрый приказ.

— … ибо Я раскаялся, что создал их. Ной же обрел благодать перед очами Господа. Вот житие Ноя: Ной был человек праведный и непорочный в роде своем; Ной ходил перед Богом. Ной родил трех сынов: Сима, Хама и…[32]

Паника пронзила мальчика острейшим кинжалом, потому что третье имя ускользнуло от него, и теперь человек, который сидел перед ним с единственной свечой на столе рядом с Библией, глубоко вздохнул и потер лоб над правой бровью.

— Ты знаешь продолжение? — спросил он. — Или не знаешь?

— Сейчас, отец. Я думаю… я действительно знаю.

— Очень хорошо. Тогда назови имя третьего сына.

Страх перехватил горло. Если он ошибется…

— Енох, — позвала женщина, заглянувшая в комнату. Голос у нее дрожал. — Пожалуйста. Мальчик устал.

Мужчина повернулся к ней. Лицо у него было худощавое, остроносое, а рот походил на маленький побелевший шрам.

— Я сам знаю, устал он или нет, — жестко оборвал мужчина. Затем снова повернулся к мальчику: — Назови третье имя или признайся в неудаче.

— Я… устал, отец. Могу ли я получить еще одно прощение?

— Это будет твое третье прощение, — отрезал Енох Блэк. — И ты не получишь его.

— Иаспет! — выпалил мальчик. — Вот то имя.

Енох Блэк слегка наклонился вперед, свет свечи отбросил тень на одну из сторон его лица.

— Это имя, — медленно произнес он, — Иафет. Встань.

— Отец! Я знал! Я просто забыл, как…

— Вставай, — сказал мужчина, после чего тоже поднялся и потянулся к кожаному ремню на спинке своего стула.

Пока он охаживал мальчика по плечам — три удара за ошибки и один дополнительный удар за лень, — Эстер Блэк унесла свою свечу обратно в маленькую кухоньку, где занялась протиранием посуды, которая и так была вытерта дочиста час назад после ужина из фасоли и вареного картофеля.

— Теперь, — возвестил Енох Блэк, закончив, — ты больше не забудешь, правда?

— Нет, сэр, — ответил четырнадцатилетний Адам Блэк, закусив губу почти до крови. Его темные глаза на бледном вытянутом лице блестели от слез, острый подбородок смотрел в пол, потому что иначе отцу померещился бы вызов. Плечи мальчика ссутулились, под залатанной рубашкой краснели следы недавних ударов. — Я не забуду, — сказал он, понимая, что только что вызубрил еще один отрывок Книги Бытия.

— Дай мальчику сахарный пирог, — приказал Енох своей жене. Затем повернулся к сыну: — Съешь его с удовольствием и ложись спать. Я присоединюсь к тебе за молитвой.

Таков был вечерний распорядок, который нельзя было нарушать.

После того, как Адам приготовился ко сну и улегся на узкую кровать в маленькой комнате с каменными стенами, вошел Енох, неся с собой свечу и сел за стол рядом с кроватью.

— Ты знаешь, — сказал Енох, — почему для тебя так важно, чтобы каждый стих Священной Библии был запечатлен в твоей памяти? Это не игра, к этому нельзя относиться легкомысленно. — Его улыбка была настолько нежной, насколько он мог изобразить, но глаза оставались жесткими. Он был одет в свой обычный черный костюм, его лицо в слабом освещении комнаты было таким же бледным, как у его сына, темные волосы с ярко выраженным вдовьим пиком были коротко пострижены. — Это потому, что каждый стих, — продолжал он, — это оружие против зла. Мой отец наставлял меня, как его отец и отец его отца. Ты слушаешь?

Адам кивнул. Эту проповедь он слушал почти каждый вечер. Пусть он знал ее наизусть, было важно — просто жизненно необходимо — хотя бы притвориться, что он внимательно слушает.

— Но земля растлилась пред лицом Божиим, и наполнилась земля злодеяниями, — прочел Енох следующий стих Книги Бытия и продолжил уже собственными стихами, которые читал каждый раз в этой речи: — Господь уничтожил свое творение из-за этого бесчестия. Когда-нибудь он снова уничтожит его. Те, кто переживет Гнев Божий, будут благочестивыми людьми, которые решили вооружиться Святым Словом. И поверь мне, скоро этот ужасный и прекрасный день настанет. Я пытаюсь спасти людей здесь, на земле, но многие не слушают меня. А это значит, что их нельзя спасти. Они уже потеряны. Но тебя и твою мать… я могу спасти. — Он дотронулся до Библии, лежавшей на маленьком круглом столике рядом с его креслом. Столик был потрескавшимся и испещренным царапинами. — Слово Божье — это твой меч. И оно будет им еще долго, когда мы с твоей матерью вознесемся. Слово поможет тебе уничтожить зло, которое пытается развратить всех благочестивых людей, даже сына викария. Поэтому ты должен знать каждый стих наизусть, иначе твоя защита не будет полной, а твоя сила будет не прочнее воды. Ты меня слышишь?