Восемь дней Мюллера - Вадим Проскурин

Будь Мюллер тверже духом, он бы понял, что проблему надо решать немедленно, пока она не окрепла. Накопить денег в должном количестве, заявиться в самый дорогой бордель, выбрать самую дорогую шлюху из старых либо самую старую из дорогих, и честно все рассказать. Старые опытные шлюхи — не только шлюхи, но и знахарки, от душевного недуга вылечивают только так. А если даже такая не вылечит, значит, и вправду импотент.

Но Мюллер был недостаточно тверд духом, слишком он боялся этого последнего варианта. А еще больше он боялся, что встретит хорошую девицу, предложит ей брачный союз, а потом вдруг бабах! Импотент проклятый! И скандал уже не замять, приличные девицы до свадьбы не дают, заранее проверить силы не получится. Впрочем, жениться Мюллер в обозримом будущем не собирался. Когда ты женат, продолжать двойную жизнь дворянина и знахаря будет трудно, а отказываться от любой ее половинки Мюллер не собирался. Без интересного дела комфорт утомляет, а интересное дело без комфорта утомляет вдвойне. Когда-нибудь придется выбирать, от чего отрекаться — от благородного происхождения или от дела всей жизни, и чтобы сделать этот выбор, надо определиться, достойно ли врачебное дело стать делом его жизни. Мюллер мечтал стать великим врачом наподобие Эскулапа Великого, и это не пустая фантазия, это вполне возможно. Мюллер ведь не просто для развлечения разделывает трупы, он недавно начал составлять анатомический атлас, куда более подробный, чем Эскулапов, и это не просто атлас, но и перечень типичных изменений в разных органах, а также всевозможных взаимосвязей и зависимостей, и если удастся найти самую важную, самую наиглавнейшую взаимосвязь, посредством которой старшие боги вдохнули искру жизни в мертвую материю… Птааг-то не зря советовал заняться медициной, он хоть и не самый могущественный бог, но один из самых всеведущих, зря болтать не станет. Может, и вправду Мюллеру предназначена особая судьба великого реформатора медицины…

2

Там, где проспект Айгуль Открой Личико пересекается с улицей Роксфордской Обороны, за чугунным забором стоит дворец, раньше принадлежавший графу Дельфу Патиритилапу, а теперь принадлежащий его вдове Лайме. Назвать дворцом это здание можно лишь с большой натяжкой — внутреннего двора нет, на крыше ни одной башенки, а наружная позолота вся облезла. Тысячу лет назад, во времена Гугоидов, никому и в голову не пришло бы назвать такое сооружение дворцом, да и по нынешним временам он бедноват, но формально в перечень столичных дворцов входит, а значит, дворец.

Лайме Патиритилап было двадцать пять лет, ее женская красота переживала расцвет. Лайма блистала в высоком обществе, художники рисовали с нее картины, поэты посвящали ей стихи, она была настолько прекрасна, что если бы вдруг захотела выставить себя на невольничьем рынке, то ушла бы с аукциона талантов за двести, если не дороже. Очень красива была графиня Лайма, даже среди благородных дам такие красавицы встречаются нечасто. И еще реже встречаются красавицы, наделенные острым умом и добрым нравом или хотя бы умением демонстрировать окружающим видимость доброго нрава.

В последнем умении Лайма достигла совершенства. Поэты-графоманы сравнивали ее с розой, персиком и овечкой, но мало кто догадывался, что под этой маской прячется даже не кошка, а змея, рассудительная, невозмутимая и в целом неопасная, но если вдруг соберется атаковать — смертоносная. Когда умер граф Дельф, по городу разнеслись слухи, что его отравили неведомым ядом то ли степные варвары из-за кровной мести, то ли участники недавнего казнокрадского процесса, с которого Дельф соскочил в последний момент, уплатив большую взятку. Но на самом деле графа уморила жена, и не ядом, а колдовством.

Граф Патиритилап был богат и красив, но несдержан на язык и любил распускать руки не только в эротическом смысле, но и чтобы понаказывать. Поначалу Лайму это забавляло, она любила время от времени поподчиняться могучему самцу. Но когда половина тела в синяках, а другая половина болит от веревок, это уже не весело. А когда граф случайно выбил ей передний зуб, она решила, что с нее довольно. Она приняла решение спокойно и обдуманно, не ругалась, не протестовала, вообще не изменила свое поведение ни в какой малости. Просто стала искать выходы на гильдию наемных убийц и неожиданно для самой себя связалась с черножопыми ведьмами. Вначале она не рассчитывала, что ведьмы помогут ей убить мужа, она вообще не думала об этом, пользовала черножопых подруг только для извращений, а потом извращения приелись, Лайма хотела оборвать знакомство, как вдруг поняла, что черножопых послали ей боги, хотя она никому не молилась, и не зря сказано в священных писаниях, что не всякую молитву нужно формулировать, чтобы та исполнилась.

Лайма узнала, что жрица пятого уровня по имени Мтити умеет насылать на людей порчу, и это будут не безобидные шалости наподобие того, чтобы молоко прокисло или нестояк одолел на пару дней, нет, это серьезно, так и убить можно, и никто не заподозрит, что смерть неестественна. А если кто-нибудь заподозрит, то искать станет не могучее колдовство, а неизвестный науке яд, и пойдет по ложному следу. Так и вышло.

Дельф Патиритилап заболел и умер. Дежурный провидец признал смерть естественной, Лайма вступила в наследство и в одночасье стала невероятно богата, раньше она о таком не смела и мечтать. Но мечта сбылась и заодно в жизни появилось дело, чтобы не помереть от скуки. Заморское колдовство стало для Лаймы основным смыслом праздного бытия, в которой все предыдущие цели уже достигнуты. Лайма поверила в растманство всем сердцем и фактически стала знаменем черножопых сил столицы, хотя официально считалась жрицей третьего уровня, этот титул не давал ни обязанностей, ни привилегий, только позволял время от времени плясать во славу темных богов, и все. Но до того, как Лайма примкнула к черножопому сестринству, другие светлокожие девушки такую возможность вообще не рассматривали, привыкли, что растаманством занимаются одни только черножопые, а их принято считать как бы низшими существами. И вдруг приходишь из любопытства на шабаш, и видишь среди черных жоп красивую белую женщину, этакого ангела в чертовой маске, и понимаешь: «А я ведь тоже так могу!» За следующий год армия столичных ведьм увеличилась вчетверо, и теперь шабаши, если смотреть со стороны, больше не казались кипением черного варева, черных и белых тел там теперь было примерно поровну.

Запрещенные секты — дело притягательное, но опасное. Не в такой степени, как говорит официальная пропаганда, но все же опасное. И это доставляет дополнительный кайф, особое щекочущее чувство, придающее жизни терпкий пикантный вкус. Лайма полюбила этот вкус с тех самых пор, как одноклассник Мюллер научил ее получать наслаждение, нарушая порядок. Как они тогда обкидали говном мелкого гаденыша! И ничего им за это не было, потому что боги оценили и одобрили, так же и ведьминские пляски они одобряют, потому что нет от них плясок никакого вреда, а что в словесных формулах призывают темных богов — это все ерунда, словесного бреда хватает в любой религии, вон, митропоклонники тоже по жизни не верят, что надо вторую щеку подставлять, когда по первой ударили, но если спросишь ихнего попа, типа, правда ли, что он отвечает? Конечно, правда, говорит он, так ведь в писании написано. Тьфу на них, лицемеров!