Колея к ржавому солнцу - Денис Воронин

с колючей проволокой и освещенное мощными галогенными прожекторами. За забором высились портовые краны, виднелись какие-то сооружения, за которыми темнело густое масло воды с медленно дрейфующими по ней льдинами.

На берегу залива была своя охрана, расположившаяся в аккуратной будочке перед воротами. Сталинграда вышла из машины, подождала, пока охранник переговорит с кем-то по рации, и открыла для досмотра багажник «ягуара».

– Проезжайте, – охранник нажал кнопку пульта.

Натужно загудел замерзший электродвигатель, ворота отъехали в сторону. Девушка села за руль, машина тронулась.

Сооружения, которые Тим увидел из-за забора, оказались плавучими доками. «Ягуар» обогнул их, и Тим увидел гигантскую креветку. Или?.. Не Ктулху же решил всплыть из ледяной пучины…

Туша неподвижно застывшего судна была выкрашена в неприятный розоватый цвет вареной плоти. Над водой горбился корпус, за которым торчал самолетный хвост. В корпусе на носу корабля располагалось большое, похожее на панорамное, затемненное окно, частично уходящее под воду.

Открыв от удивления рот, Тим понял, что смотрит на прибитую к берегу неведомо какими морскими течениями и финансовыми потоками туристическую подводную лодку. Если это, конечно, не галлюцинация.

Припарковавшись прямо на берегу рядом с тремя стоящими в ряд автомобилями, Сталинграда заглушила мотор. Вслед за ней Тим вылез из машины на утоптанный, отражающий яркий свет прожекторов снег. Глубоко вдохнул морозный воздух залива. Подумал, что с ветром тут, наверное, совсем неприятно.

Странное место – демаркационная линия между природной и городской стихиями. И подводная лодка как средоточие этих двух энергетик.

Потом Тим услышал, как девушка сказала ему совершенно будничным голосом:

– Добро пожаловать на борт. Клаустрофобии у тебя, надеюсь, нет?

12. Ритмо спортиво, руссо туристо

Безжалостное лицо нового февральского дня.

Костас снова просыпается в квартире, где комнатные растения – всякие там клеродендрумы, хлорофитумы и драцены – не растут, а лишь выживают, потому что их регулярно забывают поливать, а постоянно задирающийся уголок светлого, с гипнотическим узором ковра в спальне прижат толстым кирпичом в темно-синем переплете с надписью на обложке: «Stor rysk-svensk ordbok». «Большой русско-шведский словарь», оставшийся от хозяев, уехавших работать по контракту в Гетеборг.

Разбудившая Костаса музыка играла в гостиной. Он поднялся с кровати, натянул джинсы. Вырулив из спальни, почувствовал запахи еды и свежего кофе с кухни, но устоял и двинулся на звуки музыки. В гостиной увидел Ингу в очень странной позиции – в бриджах до колена и в свободной майке она стояла на одной ноге как цапля, вторую ногу отвернув вбок и, поджав под себя и вытянув вверх сцепленные руки. Закрыв глаза, она дышала размеренно и ровно. По лицу девушки разливались умиротворение и спокойствие под стать хрупким битам рожденного недоношенным инструментального хип-хопа, играющего с ноута. Невесомая и в то же время энергичная музыка в самый раз с утра для таких девочек, как Инга. Лично он по утрам предпочитал заряжаться новинками с ютюбовского канала «UKF Drum & Bass».

Костас хотел было свалить из комнаты, чтобы не мешать, но не успел. Почувствовав кожей его присутствие, Инга открыла глаза, улыбнулась и сказала: «Я скоро», – и опять закрыла глаза.

Костас на цыпочках вышел на кухню, наполненную запахами, пробуждающими зверский голод, невзирая даже на его опустошенное дегенеративное состояние. Это из-за болезни. Не зря пожилая докторша продлила ему больничный. Что бы, интересно, сказала она, узнав, что вчера он сломя голову до позднего вечера мотался по вымороженным улицам? Троцкий присел на табурет у пустого стола, выглянул в окно, выходившее, судя по расплывчатому, начиненному инеем пейзажу, сразу на Северный полюс.

– Доброе утро, – через несколько минут зашла на кухню Инга.

Из-под подмышек по ее футболке расплывались темные влажные пятна, а «чучельная», как назвал ее тогда на свадьбе бывший парень Инги, стрижка оставалась взъерошенной после сна.

– Доброе утро, – кивнул Троцкий.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально, спасибо. Ты прямо «док-тор мо-е-го те-ла», – пропел он, безуспешно пытаясь вспомнить, чья это песня.

– Подождешь, пока я в душ схожу? – спросила Инга. – И тогда позавтракаем вместе. Или начинай без меня.

– Подожду, конечно, – отозвался Троцкий и спросил. – А что это было, в комнате?

Инга на секунду наморщила лоб, потом ответила:

– А, это… Ритмо спортиво…

– Понял, – усмехнулся Костас, тоже переходя на ломаный итальянский. – Руссо туристо, облико морале…

Инга засмеялась:

– Нет. Я думала, ты про музыку. Кроме своего рэпчика, ничего не знаешь, ничего не слушаешь. «Ritmo Sportivo» – наш отечественный лейбл, издающий такую… Утреннюю, что ли, электронику. Ну, ты слышал. Это их сборничек играл… Йогой снова стала заниматься. Ты меня застал в врикшасане, позе дерева… Все, я в душ…

– Давай, жду тебя.

Прислушиваясь к звукам льющейся воды, Троцкий подумал, что утренняя Инга мало похожа на вчерашнюю, с которой он сидел на заднем сиденье «мерседеса» у Московской. Которая в каком-то кромешном отчаянии поцеловала его. Будто это два разных человека, даже незнакомых друг с другом.

Если уж совсем честно, не похожа она и на ту Ингу, которая встретила его вечером, когда он заехал к ней домой рассказать, есть ли сдвиги по ее вопросу.

Остров Про́клятых.

Словно он не знал, что она – человек настроения, да еще с паршивым характером. Знал и даже пытался какое-то время к этому привыкнуть.

И ведь почти привык.

* * *

В ту ненастную осеннюю субботу в Хельсинки, когда они, покончив с салмиачной «коскенкорвой», вышли из рякяля, оказалось, что ветер сделал свою работу. Дождь кончился. Обнаженное и оттого унылое октябрьское солнце тщетно пыталось натянуть на себя лохмотья разодранных в клочья туч. Зажмурившись от его лучей, девушка засмеялась и, чертыхнувшись, вернулась в бар. Оказалось, за забытыми пластинками.

Подсыхающие под резкими порывами пронизывающего до самого сердца ветра улицы вывели их на рыночную площадь Кауппатори, а десять минут спустя они оказались на морском трамвае, который, неуклюже переваливаясь с волны на волну, плыл к Свеаборгу.

По словам Инги, перекрикивающей встречный ветер, построенная на семи гранитных островах бывшая шведская крепость теперь превратилась одновременно в музей под открытым небом и удаленный от центра малонаселенный городской район.

– Отсюда лучший вид на город, – сказала девушка, когда они уже сошли на землю и карабкались на скользкий холм на берегу.

– Лучший вид? – переспросил Троцкий. – Может быть, конечно. Самый холодный – это точно. Хочется завернуться в пару масляных радиаторов.

Девушка улыбнулась внезапным солнцем из-за туч и на короткое, почти неуловимое мгновение прижалась плечом к его плечу.

Холод холодом, но пейзажи отсюда, с островов Сусисаари, завораживали. Плещущийся под ногами залив засосал Костаса, как беззубый старик, пьющий чай из блюдца. Они долго