По воле судьбы - Колин Маккалоу

— Чепуха! — выкрикнул Цицерон.

Аттик закрыл глаза, вздохнул.

— Похоже, Милона все-таки будут судить. Чью сторону ты возьмешь? — спросил он.

— Сторону невиновного.

— Но Магн вряд ли захочет, чтобы Милон был оправдан.

— Не думаю, что его это дело волнует.

— Цицерон, перестань! Конечно волнует! Ты должен понять, что Милоном манипулировал именно он!

— Я так не думаю.

— Ну, как хочешь. Ты будешь его защищать?

— Даже парфяне с армянами, вместе взятые, не остановят меня! — объявил Цицерон.

Суд над Милоном состоялся в самом конце зимы, что по календарю (с учетом вставленных двадцати двух дней) приходилось на начало апреля. В председательском кресле сидел консуляр Луций Домиций Агенобарб, обвинителями являлись два молодых Аппия Клавдия, им помогали два патриция из Валериев (Непот и Леон) и старый Геренний Бальб. Защита была внушительной: Гортензий, Марк Клавдий Марцелл (из Клавдиев-плебеев, а не из рода Клодия), Марк Калидий, Катон, Цицерон и Фауст Сулла, шурин Милона. Гай Луцилий Гирр, будучи двоюродным братом Помпея, заколебался и в этот состав не вошел. Брут предложил свою помощь в качестве консультанта.

Помпей очень тщательно продумал, как обставить этот важный процесс, проводимый в соответствии с новыми, утвержденными им законами о насилии (обвинять Милона в убийстве было нельзя, ибо самого убийства никто не видел). В рутину судебного разбирательства было введено несколько новых правил. Например, состав присяжных не будет определен до последнего дня работы суда — в этом случае на подкуп присяжных просто не будет времени, — а в последний день Помпей лично вытянет жребии. Из восьмидесяти одного кандидата в присяжные останется пятьдесят один. Слушания свидетелей по делу продолжатся в течение трех дней, а на четвертый день у них будут взяты письменные показания. Каждый свидетель будет подвергнут перекрестному допросу. К вечеру четвертого дня весь суд и восемьдесят один кандидат в присяжные будут наблюдать, как их имена напишут на маленьких деревянных шарах, которые потом запрут в подвалах под храмом Сатурна. А на рассвете пятого дня вынут пятьдесят один шар. Обвинению и защите будет дано право возразить против пятнадцати из вынутых имен.

Свидетелей-рабов почти не было, а со стороны Милона — и вовсе ни одного. В первый день главным образом слушали Помпония (кузена Аттика) и Гая Кавсиния Сколу — друзей убиенного Клодия, сопровождавших его в той поездке. Марк Марцелл со стороны защиты стал проводить перекрестный допрос. Делал он это очень напористо, но шайка Секста Клелия подняла дикий шум, и судьи почти не слышали, что отвечает Скола. Помпея на суде не было: он находился на дальнем конце Нижнего Форума, разбирая дела о финансовых нарушениях. Агенобарб послал ему сообщение, что не может работать в такой обстановке, после чего объявил перерыв.

— Позор! — сказал позже Цицерон своей жене Теренции. — Я искренне надеюсь, что Магн пресечет безобразия.

— Уверена, что пресечет, — рассеянно отозвалась Теренция, явно думавшая о чем-то другом. — Марк, Туллия наконец-то решилась. Она начинает бракоразводный процесс.

— О боги! Ну почему все должно валиться в одну кучу? Я даже и помыслить не могу о переговорах с Нероном, пока не закончится суд! А приступить к ним необходимо, и срочно. Я слышал, что он подумывает жениться на ком-то из выводка Клавдия Пульхра.

— Давай решать проблемы по очереди, — подозрительно миролюбиво сказала Теренция. — Вряд ли Туллию можно будет убедить выскочить замуж сразу же после развода. К тому же не думаю, что Нерон ей по нраву.

Цицерон рассвирепел.

— Она будет делать то, что ей скажут! — отрезал он.

— Она поступит так, как захочет! — прорычала Теренция, вмиг растеряв все свое миролюбие. — Ей уже двадцать пять, а не восемнадцать лет, Цицерон. Тебе не удастся толкнуть ее на новый брак без любви в угоду своим амбициям и дальнейшей карьере!

— Мне надо написать речь в защиту Милона! — заявил Цицерон и отправился в кабинет, так и не пообедав.

Вообще-то Цицерон, превосходный юрист-профессионал, обычно не тратил много времени на подготовку к очередному процессу. Но речь в защиту Милона требовала повышенного внимания. Даже в набросках она обещала стать в ряд лучших его речей. Да и как могло быть иначе, ведь остальные защитники подсудимого единодушно отказались от выступлений в пользу прославленного оратора. Поэтому вся ответственность за благополучный исход дела теперь целиком лежала на нем. Он должен был убедить жюри склониться к вердикту ABSOLVO. И Цицерон с удовольствием корпел над бумагами до позднего вечера, торопливо хватая с принесенного слугами блюда оливки, яйца и фаршированные огурцы. После чего отправился спать, удовлетворенный хорошей работой.

На следующее утро, придя на Форум, он увидел, что Помпей весьма эффективно справился с ситуацией. Место слушания оцепили солдаты, вдоль оцепления прохаживались патрульные, а задир и буянов не было видно нигде. Замечательно! Цицерон ощутил немалое облегчение. Теперь заседание пойдет как по маслу. Посмотрим, как Марк Марцелл выбьет Сколу из колеи!

Если Марку Марцеллу это и не совсем удалось, то запутал он Сколу изрядно. Свидетелей слушали и рьяно допрашивали три дня кряду. На четвертый день они дали письменные показания, клятвенно подтвердив их правдивость. Затем началась процедура отбора восьмидесяти одного кандидата в присяжные из сенаторов, всадников и tribuni aerarii. Со стороны защиты в жеребьевку включен был и Марк Порций Катон.

Все эти дни Цицерона грела мысль о подготовленной им речи. Редко он выдавал что-либо лучшее. Да и коллеги нечасто уступали ему свое время. Каждому, несомненно, хотелось блеснуть перед публикой, и тем не менее говорить будет лишь он. Обвинение займет часа два, потом три часа уйдет на защиту. Целых три часа! На такое никто не способен! Цицерон предчувствовал свой триумф.

Путь домой для такого известного консуляра, как он, всегда был своего рода парадом. Цицерона сопровождали клиенты, поклонники и почитатели. Все гадали, что же он скажет завтра, гомонили, хихикали и заносили его замечания на восковые таблички, а сам Цицерон разглагольствовал, смеялся, острил. Ситуация, малоподходящая для передачи чего-либо личного. Но когда Цицерон, слегка задыхаясь, стал подниматься по лестнице Весталок, кто-то быстро прошел мимо него и сунул ему в руку записку. Как странно! Почему он не прочитал ее там же, на месте, он не мог бы сказать. Что его удержало? Предчувствие, не иначе.

Только оказавшись в своем кабинете, Цицерон внимательно ознакомился с сообщением и сел, наморщив лоб. Записка была от Помпея — тот предлагал этим же вечером явиться к нему на виллу на Марсовом поле. И без сопровождения, будь уж так добр. Вошел управляющий, сообщил, что обед готов. Цицерон поел в одиночестве, ничуть не жалея, что Теренция не захотела составить ему компанию. Что за секретность? Чего хочет Помпей?

Утолив голод, Цицерон спешно и кратчайшим путем направился к Марсову полю. Он спустился к Бычьему форуму и прошел к цирку Фламиния, за которым находились театр Помпея с колоннадой в сотню колонн, помещение для заседаний Сената и, наконец, сама вилла, которую (Цицерон усмехнулся) он однажды сравнил с утлым яликом, притулившимся к яхте. И это действительно так. Не то чтобы вилла была такая уж крошечная, просто театр подавлял ее своими размерами.

Помпей был один, он радостно поздоровался с Цицероном и налил ему в чашу отличного белого вина, разбавив его кристально чистой родниковой водой.

— Ты готов к завтрашнему сражению? — спросил великий человек, повернувшись на ложе так, чтобы хорошо видеть гостя, сидевшего в отдалении.

— Как никогда прежде, Магн. Великолепная речь!

— Гарантируешь, что Милона оправдают?

— Я приложу все силы для этого.

— Понятно.

Некоторое время Помпей молчал, оглядывая через голову посетителя золотую гроздь винограда, подаренную ему евреем Аристобулом. Потом пристально посмотрел Цицерону в глаза и сказал:

— Я не хочу, чтобы ты произносил эту речь.

У Цицерона отвисла челюсть.

— Что? — глупо спросил он.

— Я не хочу, чтобы ты произносил эту речь.

— Но… но… я обязан! Мне отвели на нее три часа!

Помпей встал, прошел к большой двустворчатой двери, ведущей в сад перистиля. Дверь из литой бронзы была обшита великолепными резными панелями со сценами, изображавшими битву между лапифами и кентаврами. Конечно, скопированными с Парфенона, с его мраморных барельефов.

Глядя на лапифов, Помпей объявил в третий раз:

— Я не хочу, чтобы ты произносил эту речь, Марк.

— Почему?

— Если она оправдает Милона, — сказал, глядя на кентавра, Помпей.

Щеки Цицерона стало покалывать, по спине потекли струйки пота. Он облизал губы.