Пешком через Ледовитый океан - Уолли Херберт

Утренние сумерки едва начинались. Луны не было. Только Венера помогала нам ориентироваться. Пять миль в первый день нашего бегства на север мы шли по ровному льду.

Аллан был уже в хорошей форме. Во всем, что не требовало нагрузки на спину, он был, вероятно, самым приспособленным из нас. Каждый день он делал от сорока до сорока пяти приседаний и выполнял другие физические упражнения, пока не проступал пот, причем происходило это обычно на открытом воздухе. Он, Кен и Фриц так долго занимались бегом на месте, что даже я начинал чувствовать себя усталым (лично я почти никогда не делаю гимнастических упражнений).

За лето мы достигли широты, на которой находилась станция «Т-3», затем перегнали ее, и к концу зимы станция была примерно в 120 милях к юго-востоку от нас. С нашей точки зрения, переброска Аллана туда была бы напрасной тратой времени. Во всяком случае если бы нам удалось благополучно доставить его на «Т-3», пройдя 120 миль по очень неровному льду в самое неблагоприятное время года, то с таким же успехом мы могли бы пройти 120 миль к северу, откуда его вывезли бы на самолете (конечно, в том случае, если самолетам «Цесна», вылетавшим из Барроу и пролетавшим над «Т-3», удалось бы опуститься около нас). Впрочем, нельзя было ожидать, что они смогут это сделать до появления солнца; полет через Северный Ледовитый океан на одномоторном самолете был слишком рискован. Следовательно, к тому времени, когда самолету удастся добраться до нас, мы, вероятно, будем находиться севернее 88-й параллели.

Когда мы покидали зимний лагерь, то были в 322 английских милях от полюса. Вскоре мы очутились на очень активном льду, и пришлось сделать не один крюк, чтобы обойти новые трещины и разводья. На второй день пути мы оказались среди полей сжатия; «сумерки» длились всего часа четыре, и мы продвинулись немного. Температура была минус 40° С.

Первая серьезная неприятность произошла на третий день: мы обнаружили, что нарты Аллана дали трещину во всю длину полоза. В тот вечер мы разбили лагерь и занялись починками, что отняло у нас много времени, так как температура была около минус 43° С. Нам пришлось на скорую руку устроить укрытие, чтобы защититься от ветра, и зажечь два фонаря, так как было очень темно. На следующий день треснули нарты Фрица, затем мои, и за неделю уже все нарты имели большие трещины вдоль всей длины полозьев.

Появление трещин объяснялось не тем, что дерево было плохо выдержано, а очень тяжелой дорогой и низкой температурой, под влиянием которой дерево становилось хрупким. Нарты, проделавшие путь от мыса Барроу, к тому времени, когда мы разбили летний лагерь, уже основательно износились. Не было никакой уверенности, что они выдержат остальную часть пути. У нас было четверо новых запасных нарт, сброшенных вместе с хижиной в начале зимнего дрейфа. Они имели несколько иную конструкцию – гораздо более широкие полозья, достигавшие почти трех дюймов. Мы быстро починили эти нарты – просверлили дыры в полозьях, наложили металлические пластинки, скрепляя их болтами, и обмотали сыромятными ремнями, которые стянули края трещин. Так были отремонтированы все четверо нарт, и, к нашему удивлению, они выдержали путешествие до конца.

Мы находились в районе, где подвижки, вызванные сжатием льда, достигали фантастической силы. Разводье открывалось и вновь смыкалось, образуя нагромождение торосов; затем льдина раскалывалась в противоположном направлении и опять соединялась, создавая новый ледниковый вал под прямым углом к первому. Это продолжалось всю зиму, и к концу ее вокруг нас был сплошной хаос льда. Самые большие глыбы достигали в высоту тринадцати футов, нагромождения льда напоминали огромное поле валунов.

Таковы были трудности, вставшие перед нами в первые несколько дней. В среднем мы проходили около двух миль в день и при подобном темпе не имели никаких шансов куда-нибудь добраться. Спустя неделю меня начали беспокоить темпы нашего продвижения. Однако вскоре условия улучшились, и мы стали двигаться быстрее, ориентируясь по Венере, единственному видимому небесному телу. Ни солнце, ни луна еще не взошли, но 9 марта облака отразили солнечный свет. Температура тогда была самая низкая за все время путешествия – около 48° С. В пути мы находились ежедневно часов восемь; каждый день, изнемогая от усталости, мы проводили на открытом воздухе при температуре минус 45° С примерно десять часов.

Я прекрасно помню некоторые из этих дней. Оглядываясь на двигавшиеся позади нарты, я видел только облако пара, которым они были окутаны. При поворотах моему взгляду открывался вид сбоку, и я наблюдал лишь длинную полосу пара, волочившуюся за тяжело дышавшими, тянувшими изо всех сил собаками. Когда нарты останавливались, облачко пара рассеивалось, но на ходу, окутанные паром, они являли взору потрясающее зрелище, напоминая паровоз, оставляющий за собой большой султан белого дыма. Если нарты шли зигзагами через проходы в нагромождениях льда или через трещины, они оставляли за собой зигзагообразную полосу пара. При полном безветрии она висела неподвижно долго, чуть ли не четверть часа или даже больше. Если нарты двигались прямо на меня и дул встречный ветер, то выделялась резко очерченная тень человека и собачьей упряжки на одной стороне, а на другой – тянулся огромный шлейф белого пара, выдыхаемого ими и уносимого вдаль. Запомнилось и появление солнца. Сначала оно поднималось низко над горизонтом, рефракция делила его на несколько сегментов, напоминающих раздельные дольки апельсина. В поднимавшихся над горизонтом лучах пар, окутывавший собак, окрашивался в чудесный розовый цвет.

Дорога была очень тяжелой, так что к концу дня мы ощущали волчий аппетит. По-моему, нам необходимо было от 6000 до 6500 калорий. При нашем прекрасно продуманном рационе мы получали 5200, но этого не хватало; таким образом, голод все усиливался, и к вечеру температура тела падала. Утром мы одевались довольно легко: шерстяная фуфайка и шерстяная рубаха, легкий шерстяной свитер и парка из волчьей шкуры. Утром можно было выполнять работу голыми руками даже при температуре минус 45° С, но к концу дня, после того как мы тяжело трудились на морозе около десяти часов, нас буквально знобило. Труднее всего было устраивать «ледяную нору»: две дыры во льду, которые внизу соединялись туннелем; сквозь него протягивалась веревка, и к ней привязывалась вся собачья упряжка. Это было самое тяжелое ежедневное испытание, ибо руки у нас так коченели, что невозможно было как следует держать нож. Перчатки за день замерзали, и расправить их было невозможно, а рукавицы, если весь день держаться за передок нарт, приобретали форму боксерских перчаток. Приходилось наполовину сжимать кулак, чтобы засунуть его в перчатку. В конце дня, когда мы снимали натянутые одни на другие толстые шерстяные перчатки и наружные замшевые рукавицы, они оказывались смерзшимися, и их приходилось буквально отрывать друг от друга. Сначала их надо было оттаять, затем мы брали нож и соскребали весь иней, чтобы они скорее сохли, а уж потом вешали сушить.