Поручик Державин - Людмила Дмитриевна Бирюк

волнения, Державин спустился на первый этаж и приоткрыл дверь библиотеки. Катя сидела у окна с книгой, но ее глаза глядели мимо страниц в окно, на деревья, тронутые осенней желтизной. При виде Державина она встала и устремила на него огромные черные глаза с немым вопросом. Он поклонился и спросил, известно ли ей, зачем он пришел.

— Маменька сказывали, — дрожащим голосом ответила она.

— Я люблю вас, Катенька! Согласны ли вы стать моей женой?

— От маменьки будет зависеть…

Такой ответ его не удовлетворил. И он снова спросил:

— А если бы все зависело от вас? Что бы вы сказали?

— Я не против, — чуть слышно прошептала Катя и вспыхнула до кончиков ушей.

Он в восторге бросился к ней и стал целовать ее руки.

***

Через неделю Бастидоновы устроили небольшой прием, на котором было объявлено о помолвке. Теперь Державин мог свободно наносить визиты своей Пленире, а также сопровождать ее в театр, на балы, представлять друзьям… Они были красивой парой, все их охотно принимали, осыпая комплиментами. Все, кроме Неклюдовых. Те даже не явились на помолвку, отговорившись каким-то пустяком. Однажды, зайдя к друзьям, Державин сказал, что хотел бы познакомить их со своей невестой. Митя поздравил его, а Нина вдруг побледнела и выбежала из комнаты.

— Что с ней? — спросил Державин.

Досадливо махнув рукой, Митя признался:

— Неужели ты не понял, Мурза? Она все еще влюблена в тебя! И то, что ты женишься на юной прелестной девушке, не может ее радовать. В общем, мы решили уехать в Италию.

— Из-за меня?!

— Не совсем так, друг. Не хотел тебе жаловаться, но моя старая рана никак не хочет заживать. Лекарь говорит, что виноват холодный климат.

Неклюдов проводил его до крыльца. Они обнялись на прощанье, а потом долго стояли на ступенях, не решаясь расстаться.

— Волк ел — не знаю, что, и костью подавился… — вдруг тихо произнес Митя.

— Метался от тоски и чуть он не вздурился! — подхватил Гавриил.

Они рассмеялись, но не слишком весело. У Державина почему-то мелькнула мысль: "Я вижу его в последний раз". Он взглянул на друга и понял, что Митя подумал о том же…

***

Цесаревич Павел Петрович безвыездно жил в Гатчинском дворце. Жизнь его была скучна, и, когда ему доложили о визите бывшей кормилицы, молочной сестры и ее жениха-поэта, он несказанно обрадовался. Павел был женат уже вторым браком: первая супруга, Наталья Алексеевна, умерла при родах, вторая — Мария Федоровна — пребывала на сносях и постоянно жаловалась на недомогание.

Враждующий с матерью, никем не любимый и вечно угрюмый Павел в тот день словно ожил. Он устроил для дорогих гостей чаепитие с медовыми пряниками, шутил, веселился и то и дело просил Державина почитать стихи.

— Вы подарили мне счастливый день, и я непременно отплачу вам тем же! Поскольку я — покровитель Катеньки, то приданое за мной! Правда, — смутившись, добавил он, — сейчас у меня ровно ничего нет. Но как только я буду в силах…

Увы, сил ему так и не хватило: Катя не дождалась приданого от своего молочного брата. А Державин вовсе не помышлял о богатстве. После уплаты долга у него еще оставалось около восемнадцати тысяч — целое состояние! Он купил небольшой уютный дом возле Сенной площади и мечтал о том, как приведет туда молодую жену. Вскоре так и случилось. Получив из Казани письмо с благословением матери (старушка по здоровью приехать не смогла), 18 апреля 1778 года Гавриил обвенчался с Екатериной.

***

В молодой жене Державин нашел свой идеал. Он терпеть не мог хмурых и сварливых женщин, а Катя подарила ему радость, нежность и душевный уют, о чем он всегда мечтал.

Кроткая, ласковая, обворожительная… Всегда с улыбкой на устах, всегда чем-то занята: то вышивает, то читает, то на кухне обсуждает с кухаркой, чем сегодня угостить любимого Ганюшку. По вечерам у Державиных часто собирались друзья-сослуживцы, а также писатели, поэты и те, кто себя таковыми считал. Украшением литературных вечеров была, конечно, прекрасная Пленира. Она пела, играла на клавесине и мастерски вырезывала из бумаги силуэты гостей… В те времена такое искусство было в большой моде.

Державин боготворил жену и, если вдруг приходилось им ненадолго расстаться, страдал и томился в разлуке. Но он не замкнулся в своем семейном мирке, и темы его стихов не ограничивались одной любовью. Именно в первые годы их супружества он неожиданно для всех написал загадочное, леденящее душу произведение — оду "На смерть князя Мещерского", в которой размышлял над хрупкостью счастья и человеческого бытия. Сегодня ты полон жизни и беззаботного веселья, а завтра… тебя уже нет.

Мещерский не был ни героем, ни великим государственным мужем, а просто милым богатым повесой, как говорится, баловнем судьбы. Каждый день его гостеприимный дом принимал званых и незваных приятелей, вино лилось рекою… Никаких особенных заслуг за ним не числилось — обычный человек, умерший внезапно за столом от апоплексического удара. Врач даже не успел пустить ему кровь. Неотвратимость смерти, ее внезапность и беспомощность человека перед ней потрясли Державина. Когда он пришел на панихиду и увидел мертвое лицо князя, с которым еще вчера веселился на дружеском застолье, строки стали рождаться сами собой:

Где стол был яств, там гроб стоит;

Где пиршеств раздавались лики —

Надгробные там воют клики,

И бледна смерть на всех глядит…

"В природе нет ничего вечного, — думал он. — Гаснут звезды, погибают птицы, рыбы, звери… Но один лишь человек знает, что умрет. Так почему же он не пребывает в вечном ужасе перед смертью? Потому, что Бог не дал ему ответа на главный вопрос: когда? Вот и Мещерский до последнего своего часа был счастлив — и ушел, быть может, даже не успев осознать, что с ним произошло. Его смерть — подтверждение законов бытия: все рождается, живет и неизбежно умирает, чтобы дать место новому ростку жизни. Так было и будет со всеми".

Друзья высоко оценили его оду, отметив в ней глубокий философский смысл, но Катя, пробежав глазами несколько строк, вдруг побледнела и отказалась дочитать до конца.

— Прости, не могу! Это очень, очень страшно!

Державин обнял ее, мысленно ругая себя за то, что испугал жену. Ведь она еще совсем девочка…

Он открывал в ней все новые и новые достоинства, не мог на нее надышаться. Через год он отправился с Катей в Казань к матери. Фекла Андреевна приняла ее как дочь, обласкала нежно, а казанское общество было ею