Газданов - Ольга Орлова

12 декабря 1946 года — Писатель и коллектив (обсуждение доклада продолжалось и на заседании через две недели – 26 декабря 1946 года);

8 апреля 1948 года — Советская проблема (новый правящий класс);

8 марта 1951 года — Литература социального запада;

10 декабря 1959 года — О Гоголе (на эту же тему Газданов прочитал доклад и в 1961 году, однако точная дата вы­ступления неизвестна в связи с утратой документов);

23 ноября 1961 года — О постановке русских пьес во французских театрах;

1961 год — О Чехове (точная дата не установлена);

12 апреля 1962 года — О книге М. А. Нарицы «Неспетая песня»;

6 июня 1963 года — О литературном творчестве М. А. Алданова (об Алданове Газданов сделал доклад в феврале 1967 года в связи с десятой годовщиной со дня смерти писателя);

28 ноября 1963 года — Посвящение и традиции.

Примерно 1965—1966 годы (точная дата неизвестна) – Роль писателя в современном мире.

А пока в начале 1930-х никто из близких Гайто не знал о его вступлении в ложу. Да и на творчестве это не сразу от­разилось. Может быть, лишь добавилось новых красок на палитре жизненных впечатлений, что Гайто считал единственным преимуществом своей неустроенной жизни. Но духовное братство, которое он обрел в ложе, было несомненно более ценным и прочным, чем мнимое «единство взглядов», спонтанно возникавшее и стремительно исчезавшее, во время литературных заседаний на Монпарнасе. Он был согласен с Осоргиным, который не уставал повторять: «Весь смысл жизни — общение с хорошими людьми, союз душ, легкий и свободный». И Гайто Газданов постепенно обретал этот смысл. Несмотря ни на что.

ПЕЧАТНАЯ ЖИЗНЬ. «ЧИСЛА»

>

Все пишут, все печатаются, все издают. Графоманы, скифы, младороссы, скауты, калмыки, монархисты, волчата, Дети Лейтенанта Шмидта, суворинские сыновья, – валяй кто хочешь на Сенькин широкий двор. Толчея, головокружение, полная свобода печати. «Наш путь». «Наша заря». «Наш значок». «Стяг». «Флаг». «Знамя». «Знаменосец». «Вестник хуторян». «Вестник союза русских дворян». «Нация». «Держава». «Русский колокол». «Русский витязь». «Имперская мысль». «Эриванская летопись». Орган калмыцкой группы Хальмак «КовЫль». А о количестве «Огоньков» и говорить не приходится. И так, без перебоя, двадцать пять лет подряд, до «Советского патриота» включительно.

Дон Аминадо

Помимо масонской ложи тот же самый 1932 год привел Газданова в Союз русских писателей и журналистов. Имея за плечами множество рассказов и статей, опубликованных в журналах и газетах, и отдельно изданный роман, вступил он туда по праву. К тому времени он не только сам считал себя писателем, он им стал. Правда, вступление в Союз почти не сказалось на его благополучии и уж никоим образом не повлияло на его карьеру.

Союз русских писателей и журналистов существовал почти во всех центрах русского рассеяния: Париже, Берлине, Праге, Белграде, Варшаве. Во главе отделений, как правило, стояли видные фигуры. Парижский Союз возглавлял Павел Милюков, берлинским руководил Иосиф Гессен. В Праге председателем Союза избрали Василия Немировича-Данченко. В 1928 году было решено провести первый съезд, объединяющий все уже организованные союзы. Местом встречи был назначен Белград.

В Югославии, как и в Чехословакии, существовало неразделимое братство славянских культур, русскую литературу знали и любили. Съезд проходил под покровительством короля Югославии. В честь русских писателей в королевском дворце был устроен торжественный прием. Однако практический результат от съезда был не очень велик. На съезде учредили издательскую комиссию «Русская библиотека», которая выпустила книги Бунина, Куприна, Мережковского, Шмелева, Ремизова, и без того находившие средства на издания, а молодых авторов в этой серии так и не напечатали. Другая серия — «Детская библиотека» была создана с целью воспитания национального духа у русских эмигрантских детей.

Помимо заботы о некоторых профессиональных и юридических интересах своих членов, Союзы активно занимались благотворительностью.

В Париже, где был самый многочисленный союз, каждый год для сбора средств устраивались писательские балы в гостинице «Лютеция». Здесь порой встречались непримиримые политические противники, избегавшие друг друга и видевшиеся только на публичных собраниях и похоронах. Так, на одном из писательских балов редактора «Последних новостей» Павла Николаевича Милюкова и редактора «Возрождения» Петра Бернгардовича Струве, постоянно полемизировавших и в эмиграции лично почти не встречавшихся, в виде особого аттракциона усадили за одной шахматной доской. Струве шахматным искусством почти не владел, но из тактических и дипломатических соображений, дабы не признавать себя побежденным заранее, от поединка отказываться не стал. Несмотря на низкий уровень игроков, взять на себя роль арбитра для поддержки этой благотворительной акции согласился знаменитый гроссмейстер Алексей Алехин. Зрелище, привлекавшее зрителей не спортивным, а скорее психологическим накалом, помогло устроителям внести свой взнос в общую писательскую кассу.

Бессменным секретарем парижского Союза был Владимир Феофилович Зеелер. О нем ходила слава предупредительного и внимательного человека. Газданов, как и большинство тех, кому приходилось получать пособия и ссуды от Союза, никогда не забывал о заботе Зеелера по отношению к молодым писателям. Владимир Феофилович был прекрасно осведомлен о материальном положении каждого члена Союза и знал, что писательским трудом практически никто себе на жизнь не зарабатывал. Гонорары русских изданий были слишком малы и нерегулярны, а французы не жаловали русских писателей своим вниманием. А если и обращали внимание, то только на тех, чья литературная репутация уже давно состоялась.

Критик и публицист Шарль Ледрэ, испытывая искренний интерес к русской эмиграции, издал в 1935 году книгу «Три русских романиста — Бунин, Куприн и Алданов». Потом он считал, что к ним надо еще присоединить и Ивана Шмелева. Однако молодые оставались вне поля его зрения. А знаменитый парижский литератор Дени Рош, всерьез интересовавшийся русской культурой и немало поездивший по России, вообще отдавал предпочтение классике и старался побольше переводить Чехова и Тургенева.

Постоянным молчанием обходили эмигрантскую литературу и французские книгоиздатели. Так, известное французское издательство Галлимара, в ту пору игравшее роль своеобразного окна на французский книжный рынок, напечатало до 1940 года только троих русских авторов — Алексея Ремизова, Евгения Замятина и Владимира Набокова. После Нобелевской премии они обратили внимание и на Ивана Бунина. Других русских литераторов они знать не хотели. И нашим «монпарно» оставалось смотреть только в сторону эмигрантских изданий.