Ночь страсти - Элизабет Бойл

Колин поднял брови:

— Пират? Вы считаете меня пиратом?

— Что еще я могу подумать, когда вы тайком появляетесь на итальянском побережье и подбираете какого-то англичанина?

Неужели он действительно считает ее тупой и способной поверить, что появление его баркаса ночью было простой случайностью?

— Скажите мне, капитан Данверс, как случилось, что вы столь удачно прибыли в Волтурно сегодня ночью? Он сжал губы, и Джорджи поняла, что попала в точку. Отлично. Она платила ему той же монетой. Он не хотел обсуждать причины, по которым оказался в Волтурно, так же как она не желала протянуть ему свою визитную карточку.

— Я имею в виду: то, что вы оказались на берегу как раз в то время, когда нужно было выручать мистера Пимма, было простым совпадением? — спросила она, обходя стол и касаясь пальцами открытого судового журнала.

Джорджи надеялась хотя бы мельком увидеть запись о координатах и курсе судна, но прежде чем ей удалось понять хоть что-нибудь в неразборчивой записи, Колин протянул руку и захлопнул книгу.

Она едва успела убрать пальцы и посмотрела на него. Вызов в его взгляде напомнил об опасном блеске, засветившемся в его глазах, когда он вернулся, чтобы избавить ее от тех трех негодяев в Лондоне.

Когда он заявил, что она принадлежит ему.

Больше не принадлежит, напомнила она себе. Ему — никогда.

Для Колина стоящая перед ним женщина олицетворяла узел неразрешимых противоречий с той ночи бала поклонников Киприды.

Как он мог забыть ее горячий нрав? Ее открытое неповиновение? Ее любознательную натуру?

Но сейчас именно эта ее любознательность и настораживала Колина. Хотя он никогда не заносил в судовой журнал ничего, что могло бы раскрыть его планы, ему не понравилась ее попытка заглянуть в него.

Она расспрашивала о курсе корабля… их конечном пункте… интересовалась его ролью в спасении Пимма.

Он понимал, что сами по себе вопросы были невинны, но недавние подозрения Пимма одно за другим впивались словно занозы в его сердце, тем более что Джорджи проявила такую настойчивость в попытке раскрыть его секреты.

Он вдруг подумал: что, если Пимм прав? И Джорджи — шпионка?

«Это смешно», — говорил он себе, пытаясь игнорировать то, что Пимм назвал бы неопровержимыми доказательствами, и склоняясь к тому, что подсказывало ему сердце.

Но все же он не мог не помнить, что у него не было ни малейших сомнений относительно расположения к нему леди Дианы, пока та с превеликим удовольствием не вернула ему его кольцо.

Теперь, наблюдая за Джорджи, он размышлял: не притворялась ли она в ту ночь, что любит его? Если он не доверял своему сердцу, как он мог верить этой женщине, которая с полной безнаказанностью похитила его?

Если бы только он мог выкинуть из головы ту ночь, объясняя ее помрачением ума, оплошностью в суждении, провалом памяти. Но длинные дни и месяцы не уменьшили его потребности в ней… они лишь по — iqc зЬолили ему осознать красоту и редкость того, что они оба испытали в ночь бала поклонников Киприды.

Как могла та страстная интерлюдия, то единение, которое они испытали, быть обманом?

Он точно знал, что сказал бы Пимм о подобной теории, и его ядовитые предположения пронзили иглой сомнения решимость Колина поверить в невиновность Джорджи.

— Так почему вы оказались на том берегу ночью? — настаивала она.

Он взглянул на нее.

— Мне представляется, что вас должно было бы удовлетворить то, что я оказался там, и вам не стоит задумываться о причинах. В конце концов, я спас вас от определенной опасности… снова спас.

— Да, — пробормотала она, — благодарю вас за непредвиденное спасение.

— Вам не следует благодарить меня за то, что произошло в Лондоне. — Он улыбнулся.

— Почему?

— Потому что той ночью вы достаточно отблагодарили меня, — пояснил он. — Трижды, если я помню.

Ее губы негодующе выпятились.

Не обращая внимания на ее негодование, Колин повернулся спиной и сделал несколько шагов вокруг стола. Был большой риск показать свою уязвимость этой женщине, но он хотел добиться от нее ответного чувства.

Сердитый и раздраженный вид Джорджи означал, что его пылкая, страстная Киприда, его озорная возлюбленная все еще скрывалась под осторожным безразличием и равнодушием.

— Что касается моего прибытия в Волтурно — это было простым совпадением, — продолжил он. — Лучше спросить, что вы делаете так далеко от Лондона? Неужели вы не понимаете, какому риску подвер-гаете сестру и ребенка, привезя их в эпицентр военных действий?

Он взглянул на нее и заметил опасный вызывающий блеск в ее глазах.

Огонь, бушующий в их темной штормовой глубине, пробудил воспоминания, которые превратили его кровь в бурный поток.

Требование, чтобы он овладел ею. Безумная страсть, охватившая их обоих. Это не было игрой. Нет, Джорджи оказалась в Волтурно не для того, чтобы шпионить за ним или разузнать о его задании.

Он докажет это, даже если ему придется вытрясти из нее всю правду.

— Что вы делаете здесь, Джорджи? — спросил он, приближаясь к ней. — Скажите мне, скажите немедленно. Кто вы? Чего вы хотите от меня?

Не дожидаясь ответа, Колин заключил ее в объятия.

Он не обращал внимания на попытки Джорджи вырваться у него из рук, угрозу подбить ему второй глаз и шумное негодование.

Колин не слушал, потому что единственное, чего ему хотелось, — это добиться правды.

Что, дьявол, случилось с его Джорджи?

На мгновение она успокоилась, и он поймал ее затуманенный взгляд.

В нем горел предупредительный маяк, столь же яркий, как и огни Портсмута, но в ее глазах он увидел что-то еше… желание.

Колин сразу распознал этот свет, он был так же желанно знаком, как вид зеленых берегов Англии после долгого плавания.

И тогда он ответил на эту песнь сирены, сомкнув свой рот вокруг ее.

Джорджи снова начала сопротивляться, ее кулаки барабанили по его плечам, ноги в ботинках топали по полу в попытке наступить на его голые ступни.

Но когда его язык скользнул по ее губам, призывая открыть закрытые двери, ее протесты стихли и оборона пала. Нащупав брешь, увидев ясный путь сквозь штормовые преграды, не долго думая он начал наступление, требуя того, что она так охотно предложила той давней ночью в Лондоне.

Она приоткрыла рот, приветствуя его. Их губы слились, и она всем телом прильнула к нему. Дрожь и озноб, которые еще недавно мучили его, теперь растворились в жару, поднимающемся внутри его, делающем его твердым, возбуждающем его.

Этот лихорадочный кипящий поток эмоций унес прочь все мысли о его миссии, выпады Пимма по поводу лояльности Джорджи, воспоминания, которые оставили без ответа столько вопросов. Осталось только одно — его беспокойная, неумолимая потребность в ней.