Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

Все это чернокожий евнух Кара прекрасно знал. Слышал, когда еще был «цветком», от мудрого наставника, щедрого и на поучения, и на подзатыльники. Сам внушал молоденьким «цветкам», которые были слишком беспечны, чтобы всерьез относиться к словам, и науку воспринимали лишь через затрещины. Но одно дело – знать, а совсем другое – когда судьба дает тебе прекраснейшую возможность выделиться. И следует вовремя понять, от Аллаха тебе подарок или очередная пакость от шайтана.

Разумеется, Кара видел родинку на виске Ибрагима-паши. Еще до его смерти видел: потомок гяуров до последних дней не любил носить тюрбаны, снимая свой собственный по поводу и без повода, словно и не правоверным он был, а отродьем самого Иблиса. Впрочем, может, и был, кто его сейчас разберет? Выбился в любимчики султана, а что у него на уме – никто не знал. Об одном все во дворце знали точно, хотя и шептались о таком лишь вполголоса: даже после смерти дух Ибрагима-паши продолжает смущать сердце Сулеймана. И ходит султан сам не свой, и пишет письма мертвому визирю, по его приказу убитому, в которых умоляет о прощении. Разве подобает такое правителю? Но никого не слушает Сулейман, даже Хюррем-хасеки, тоже ту еще ведьму. Вот уж кто не горюет об Ибрагиме-паше, так это она! Наоборот, радостная ходит, едва ли не порхает по гарему, осыпает служанок милостями и смеется веселее иной девчонки. И сейчас Кара был уверен, что знает причину этой радости.

Родинка. Проклятая родинка, приносящая всем несчастья, чудесным образом перекочевавшая с виска главного визиря на висок султанской дочери. Впрочем…

Кара хитро прищурился и недобро ухмыльнулся. Кому как не ему известно было, каким образом происходят подобные «чудеса»? Для того и нужны евнухи в гаремах, чтобы чудеса эти творились как можно реже.

И, стало быть, не султанской дочерью нужно звать Михримах, но гнусным, вонючим иблисовым отродьем. А как звать изменившую великому султану женщину, Кара и думать не хотел.

Для подобных чудес всего одно наказание имелось в гареме: зашить проклятую изменницу в мешок с кошкой и змеей, а затем сбросить в море с высоких стен султанского дворца. Ибрагим-паша избежал злой судьбы, смерть его была легкой по сравнению с причитающейся ему, но уж Хюррем-то должна быть покарана за свое злодеяние! И сердце султана исцелится от двух злосчастных привязанностей, терзающих его подобно ядовитым змеям.

А там, глядишь, и Махидевран, несравненная Госпожа века Гюльбахар, вернется в столицу и щедро отблагодарит человека, уничтожившего ее блистательную соперницу.

Но даже если султан в скорби своей и не вспомнит о Махидевран-султан, так есть же еще красотки в гареме! То есть сейчас стараниями Хюррем их, можно сказать, и нет. Но если все получится – то, стараниями Кары, снова будут.

И, возможно, зажжется сердце Сулеймана новой страстью, а уж Кара будет настороже…

Евнух успокаивал себя этими рассуждениями, торопясь в султанские покои. Подать прошение о личной встрече было делом невероятным, практически дерзостью, но Кара справился. И Сулейман согласился его принять. То ли из любопытства, то ли посмотреть захотел на слишком наглого евнуха, перед тем как отправить того на плаху… Нет-нет, вот об этом думать нельзя, глупые мысли, плохие. Лучше поразмыслить о том, какую же награду попросить, когда вскроется заговор Хюррем и Ибрагима-паши.

Встретил Сулейман евнуха, впрочем, неласково: брови сдвинуты, голос сердит. Но стоило Каре заговорить, как султан встрепенулся, затем застыл неловко, будто не зная, бежать куда-то, топать ногами или же просто отвернуться, предоставив судьбе вершить правосудие. Даже глаза руками закрыл, то ли не желая видеть евнуха, то ли скрывая слезы – частые спутники султана в эти дни. Спросил глухо, не отрывая ладоней от лица:

– Доказать сумеешь?

– Сумею, – ответил Кара твердо. – Пусть великий султан поглядит на висок дочери своей, Михримах, и тогда уже решает, верить мне или нет. Я же всецело отдаю себя в руки моего султана, да живет он тысячу лет и здравствует!

– Отдаешь, значит? – Губы Сулеймана искривились в недоброй усмешке. – Это хорошо. Что ж, пусть так и будет. Приведи ко мне Михримах. Возьми евнухов, сколько нужно, и приведи. Только не из тех, которые служат Хюррем.

Сердце Кары радостно встрепенулось.

– Слушаю и повинуюсь, – низко поклонился он, и Сулейман вяло махнул рукой: дескать, ступай. Кара попятился и покинул султанские покои.

Не брать с собой евнухов проклятой Хюррем он бы и сам догадался, не вчера был рожден, но слова султана имели под собой приятную для Кары подоплеку: Сулейман поверил. Может, не окончательно, может, сомневался еще, но готов был поверить. А когда увидит родинку, убедится, что он, Кара, прав. И тогда гарем ждут приятные перемены…

Михримах отыскалась на очередном занятии. Молоденький евнух-сандала старался усердно, и обнаженная девочка, принимавшая предписанные томные позы, казалась неуклюжей по сравнению с ним. В другое время Кара сказал бы: ничего, подрастет, выровняется, появятся грудь и бедра… Но вряд ли Михримах суждено вырасти, если Сулейман поймет, как жестоко поступила с ним его возлюбленная Хюррем.

– Одевайся, – коротко приказал Кара, жестом отправляя сандалу из комнаты, – отец ждет тебя.

Девчонка строптиво вскинулась, наткнулась на безжалостно-холодный взгляд, отпрянула и кивнула закутанной в чадру служанке:

– Позови Доку-агу…

– Нет, – отрезал Кара, – останешься здесь. С места не сдвинешься, Гюльбарге за тобой присмотрит.

Гюльбарге, волей судьбы оказавшемуся под началом Кары, явно было не по себе, однако ослушаться он не посмел. Михримах же топнула ножкой:

– Никуда без Доку-аги не пойду! Он за мной присматривает! Что вообще происходит?

– Тебя отец зовет, – спокойно отозвался Кара, хотя едва сдерживал внутреннее ликование: волна волос откинулась назад, когда девчонка мотнула головой, и на миг родинка показалась вполне отчетливо. – Ты оденешься и пойдешь. Или я поволоку тебя голой, на потеху всем охранникам Топкапы.

– Султан тебя не простит!

– Простит. Сама выбирай, как идти.

Маленькая строптивица зашипела, будто разъяренная кошка, и эхом откликнулся тихо лежавший до сих пор в углу один из двух любимчиков Михримах – рысенок, подаренный гяурами-кастильцами. «Вот еще одно доказательство развращенности девчонки, – сердито подумал Кара. – Разве дозволяет Коран правоверной мотаться где ни попадя с диким зверьем на руках? Да и второй питомец этой негодницы – собака, существо нечистое, проклятое Аллахом. В общем, все доказательства налицо, странно, что никто раньше не разглядел происки шайтана. Глаза всем отвела ведьма – ее мать, не иначе».