Битва за безмолвие. В поисках «византийства» - Дмитрий Борисович Тараторин

Первая попытка Екатерины поучаствовать в греческих делах была не слишком удачной. Впрочем, не столько для нее, сколько для самих греков. В ходе русско-турецкой войны 1768–1774 годов была задумана экспедиция Балтийского флота в Средиземное море для внезапного удара по турецким тылам. Для усиления эффекта и предполагалось спровоцировать греческое восстание. Проектом занялся Алексей Орлов.

Впрочем, он, похоже, понимал свою задачу более масштабно. В письме брату Григорию он так излагал свое виденье: «Если уж ехать, то ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых от ига тяжкого. И скажу так, как в грамоте государь Пётр I сказал: а их неверных магометан согнать в степи песчаные на прежние их жилища. А тут опять заведется благочестие, и скажем слава Богу нашему и всемогущему».

А вот, государыне Григорий Орлов сформулировал идею куда скромнее: «послать, в виде вояжа, в Средиземное море несколько судов и оттуда сделать диверсию неприятелю».

То есть, греков обнадеживали по первому варианту, а в реальности Россию вполне устраивала и просто «диверсия». И она вполне удалась. В Чесменском морском сражении турецкий флот был разгромлен. Однако, сухопутные силы, которые были направлены в помощь греческим повстанцам исчислялись буквально десятками человек, чего, конечно, было явно недостаточно для того, чтобы оказать реальную помощь героическим, но не слишком дисциплинированным клефтам.

В итоге, после того как русский флот, решив свои задачи покинул Средиземное море, повстанцы остались один на один с превосходящими силами карателей. На Пелопоннес были посланы албанцы-мусульмане, которые после поражения восстания, еще несколько лет буквально терроризировали местное население.

Но Екатерина решила, что греки сами виноваты в своей неудаче. Поскольку сам Орлов представил дело таким образом. Соответственно, императрица вовсе не закрыла после этого «греческий проект», а лишь отложила до лучших времен, когда Россия сможет его реализовать, собственно, и без участия самих греков.

Всерьез об этом государыня задумалась после присоединения к России Крыма. Беспримерный вояж во вновь приобретенную губернию Екатерина совершила с января по июль 1787 года. Императорская свита составляла около трёх тысяч человек. Екатерина II ехала в карете на 12 персон, запряженной 40 лошадьми. Её сопровождали придворные, прислуга, а также представители иностранных дипломатических миссий. Принять участие в инспекции южных провинций были приглашены послы Австрийского, Английского и Французского дворов.

По дороге к Екатерине присоединился сам император Австрии Иосиф II. Заметим, отнюдь не из праздного любопытства. У государыни был к нему серьезный разговор. И вот, как раз увиденное им в ходе поездки, должно было по замыслу Екатерины и Потемкина, повлиять на его решение по крайне важному вопросу.

Подлинное мастерство постановщика незабываемых шоу Потемкин проявил в Севастополе. Подъехав на вершину горы, где сейчас расположен Инкерманский маяк, гости были приглашены в небольшой деревянный дворец. Во время торжественного обеда, под звуки прекрасной музыки, двери балкона внезапно отворились, и присутствующие увидели величественное зрелище – лежащий на противоположном берегу бухты город и Севастопольскую гавань.

Граф де Сегюр писал: «Мы увидели в гавани в боевом порядке грозный флот, построенный, вооруженный и совершенно снаряженный в два года. Государыню приветствовали залпом из пушек, и грохот их, казалось, возвещал Понту Эвксинскому, что есть у него повелительница и что не более как через 30 часов корабли Ея могут стать перед Константинополем, а знамена ее армии развеваться на стенах его».

Интересно, что об этом же подумал австрийский император. Вот, что написал Иосиф II в письме фельдмаршалу графу фон Ласси: «Надобно сознаться, что это было такое зрелище, красивее которого трудно пожелать. Севастополь – красивейший порт, какой я когда-либо видел… Судите же, мой любезный маршал, на какие неприятные размышления все это должно наводить моего собрата – повелителя правоверных, который никогда не может быть уверен, что эти молодцы не явятся, не ныне завтра, разгромить у него окна пушечными выстрелами».

Действительно император все понял правильно. Именно о своем «Греческом проекте» с ним позже беседовала Екатерина. Ее и Потемкина план сводился ни много ни мало к возрождения Византийской империи.

Замысел был таков: совместными усилиями России и Австрии разгромить Османскую империю и на ее обломках возродить древнюю православную греческую державу. При этом, Екатерина подчеркивала, что Россию не интересуют новые территориальные приобретения. Она просто желает видеть своего внука Константина императором возрожденной Византии. Это славное имя ему было дано, конечно, не случайно. Более того, с раннего детства его учили греческому языку, готовя к великой миссии.

Но замысел не был реализован. Англия и Франция выступили резко против этого замысла. Они слишком опасались усиления России. Тем не менее, Екатерина до конца своих дней не отказывалась от «греческого проекта». В своем кратком завещании, относящемся к 1792 году, она писала: «Мое намерение есть возвести Константина на престол Греческой восточной империи».

Однако у ее наследников этого намерения уже не было. Например, Александр I в личном письме султану Селиму III в 1805 году уверял его в том, что он совсем не чета своей бабке, которая до конца своих дней не расставалась с идеей ликвидировать Османскую империю. А он, напротив, сторонник дружеских и конструктивных отношений. Свою искренность он, впрочем, доказал, отказавшись поддержать этеристов.

Николай I в 1853 году уверял британского посла сэра Гамильтона-Сеймура, что опять же, в отличие от Екатерины II у него нет никаких «византийских» планов. Характерно, что и Александр II, когда во время русско-турецкой войны 1877–78 годов, которую Россия вела за освобождение Болгарии, получил реальный шанс взять Константинополь, им не воспользовался.

«Политика наша после Крымской войны приняла характер более племенной, чем вероисповедный, – более эмансипационный, чем национально-государственный. Православие есть нерв русской государственной жизни, – поэтому и на юго-востоке, ввиду неотвратимого нашего к нему исторического стремления, важнее было поддерживать само Православие, чем племена, его кой-как исповедующие. Вышло же наоборот потому, что в самих правящих наших сферах было мало истинной религиозности», – такой вывод относительно имперской политики второй половины XIX века сделал последовательный «византиец» Константин Леонтьев. И действительно, уже через несколько десятилетий «племенная» ориентация приведет и саму Российскую империю к катастрофе.

Черная рука

23 июля 1914 года Австро-Венгрия, заявив, что Сербия стояла за убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда, объявляет ей ультиматум, в котором требует от Сербии произвести чистки госаппарата и армии от офицеров и чиновников, замеченных в антиавстрийской пропаганде, арестовать подозреваемых в содействии терроризму, разрешить полиции Австро-Венгрии проводить на сербской территории следствие. На ответ было дано всего 48 часов.

Сербия соглашается на все требования Австро-Венгрии, кроме допуска на свою территорию австрийской полиции, и начинает мобилизацию. Но требование это было совершенно оправданным, учитывая роль спецслужб в заговоре, приведшем к убийству. Русские, тем не менее, в защиту славян тоже мобилизовались, и понеслось. Итогом, как известно, стала катастрофа – гибель Империи.

А ведь, вроде пошли за Правду… Или все-таки нет?

Первая мировая – результат