Ковен отверженных - Айви Эшер

уничтожу всю эту семейку к чертовой матери, – объявляет Вален. – К черту! Хватит ждать, пока они сделают первый шаг; предлагаю дать им понять, что с нами шутки плохи!

Я провожу по мускулистой руке Бастьена, обхватившей меня за талию.

– Давайте подождем и посмотрим, каким будет следующий шаг Клири. Уверена, что только что испортила им все их выверенные планы.

Смотрю в серые глаза Нокса и вижу в них замешательство.

– Старейшина Клири думал, что, будучи моим опекуном, сможет контролировать меня еще пару лет. Они не собираются всерьез рассматривать ваше Право Связи. – Провожу ладонью по щетине на его лице. – Если бы мне пришлось до двадцати пяти с чем-то лет ждать своего Пробуждения, я бы никак не смогла помешать старейшинам относиться ко мне как к пешке и переставлять меня туда-сюда по их усмотрению, но теперь, согласно их же правилам, я официально считаюсь независимой. Они не смогут силой заставить меня здесь остаться.

Глаза Нокса загораются, когда все кусочки пазла собираются воедино, и на его лице растягивается великолепная улыбка. Он усмехается и тянется ко мне, приникая к моим губам в сладком поцелуе.

– Эй! Никаких поцелуев с нашей полуголой партнершей, пока мы все тут валяемся, а она проходит через Пробуждение! – возмущается Бастьен.

– Бас, не завидуй, что я могу дотянуться до этих восхитительных губ, а ты – нет.

– Если я опущу руку на пятнадцать сантиметров ниже, то смогу дотянуться до других губ, которые, я уверен, будут не менее восхитительны, – парирует Бастьен.

Вален издает смешок, заглушающий тихий стон, сорвавшийся, я уверена, с моих губ. Мне все еще больно, но только мертвец не намокнет от слов Бастьена. Неудивительно, что близость с этим невероятным мужчиной внезапно становится единственным, на чем мне удается сосредоточиться.

Стук в дверь вырывает меня из раздумий, и я чувствую, как все слегка замирают. Внутрь просовывается голова Айдина. В темноте я понимаю, что это он, потому что Айдин – настоящий великан.

– Я услышал голоса. Она очнулась?

Ребята не отвечают, словно давая мне время самой решить, как я хочу поступить. Сабин передает мне футболку, и я быстро натягиваю ее через голову.

– Я проснулась, – объявляю я, усаживаясь между парнями.

Айдин заходит в комнату, а следом за ним и Эврин. Дверь закрывается, и они остаются наедине с нами.

– Как ты себя чувствуешь, Бандитка?

Его вопрос повисает в комнате на секунду дольше, чем нужно. Я не вполне понимаю, как вести себя с ним после всего, что было.

– Это нормально, что Пробуждение причиняет такую боль? – спрашиваю я. – Во всех книжках, которые я до этого прочитала, говорилось о том, что оно ощущается скорее как какой-то всплеск или прилив, а я совершенно точно испытывала нечто другое.

– Об этом особо не говорят. Думаю, для того чтобы не пугать молодых кастеров тем, через что им, возможно, придется пройти, а возможно, и нет, но такое бывает. Чем больше в тебе пробуждается магии, тем болезненнее это может ощущаться. – Эврин потирает шею, покрытую татуировками. – Никто толком не знает, почему с одними такое случается, а с другими – нет.

Пока он отвечает, Айдин подходит чуть ближе к моей кровати, и я вдруг осознаю, что хочу, чтобы между нами все стало как раньше. Меня бесит, что он не смог просто довериться мне и увидеть такую меня, какая я есть на самом деле, а не ужасающую и опасную версию меня, в которую верит Лахлан, но также меня бесит и то, что теперь присутствие Айдина кажется мне скорее неловким вторжением, а не легкой дружбой, как прежде.

Мы с минуту пристально смотрим друг на друга, и все это время в моем горле кипят вопросы, которые я уже устала просто проглатывать.

– Почему, Айдин? – мягко спрашиваю я. – Ты же должен был знать меня лучше каждого из них. Ты просил довериться тебе, но зачем просить то, чего не готов дать взамен?

Айдин беспомощно смотрит на меня, потирая руками лицо, а затем безвольно вытягивая их вдоль тела.

– Бандитка, мне кажется, все, что я сейчас скажу, будет граничить с оправданиями.

– Ты должен хотя бы попытаться помочь мне понять. Потому что, если ты этого не сделаешь, я всю оставшуюся жизнь буду думать о том, что то, как ты со мной общался прежде, было ложью, какой-то уловкой. Я не хочу так о тебе думать. Но выбраться из ямы боли и недоверия самостоятельно не смогу.

Глаза Айдина по-прежнему прикованы ко мне, но я чувствую неожиданную отстраненность. Как будто он сейчас стоит передо мной, а мысли его где-то совсем в другом месте. Он опускается на край кровати, словно груз на его плечах вдруг стал слишком тяжелым, чтобы и дальше нести его. Ребята почти одновременно обхватывают меня, чтобы в буквальном смысле поддержать, когда я услышу признание.

Айдин смотрит на Эврина, и тот кивает.

– Чуть больше десяти лет назад мы пытались выследить ламий. Они очаровывали людей и вытягивали из них деньги, и нам было поручено уничтожить их. Когда нам наконец-то удалось найти их гнездо, начались первые странности. Внутри оказалось восемь ламий, поэтому они особо не сопротивлялись, но когда Лахлан собрался убить одного из них, этот ламия вдруг узнал его и стал расспрашивать, как он здесь оказался. Сначала мы подумали, что это какой-то бред. Мы повсюду искали Вона и остальных, но нигде не нашли. Думаю, большинство из нас к тому моменту смирились с тем, что они убиты. Поэтому, когда ламия пустился в свои хаотичные расспросы о том, как Лахлан оказался в гнезде, никто из нас не вспомнил про Вона. Но когда он произнес имя Адриэля, все стало ясно: ламия принял Лахлана за Вона. Это был первый клочок информации, который мог дать нам хотя бы намек на то, что случилось с Воном, Иден, Лансом и их партнерами.

Айдин кивает в сторону близнецов, и я понимаю, что Иден и Ланс – имена их родителей.

– Мы потратили на этого ламию почти месяц, но он был как Джокер и суперзлодей Загадочник в одном лице: все, что он говорил, не имело смысла. Он то и дело кричал о том, что они украдут нашу магию, но мы не обращали на это внимания, считая пустой угрозой. Впрочем, ближе к концу он начал рассказывать о том, что Вона уничтожил какой-то ребенок. И что этот ребенок на самом деле был не тем, за кого его принимали. Нам так и не удалось добиться от этого ламии ничего полезного, и когда мы уже не могли больше слушать его бессмысленную чушь, Сильва покончил с ним. Мы вышли из этой ситуации еще более