Ричард Длинные Руки – монарх - Гай Орловский

Однако руки поднялись хоть и неохотно, но без дрожи, а когда опустил этот черный обод на голову, чувствуя зловещий холод, ничего не стряслось, за исключением того, что сперва ощутил в себе больше мощи, просто нечеловеческой мощи, а затем появилась уверенность, что если восхочу и возжелаю, то никто меня не остановит, а я сдвину вон ту скалу с той же легкостью, как отбрасываю с дороги пинком камешек.

Уже без усилий я двигался вниз по извилистым туннелям из красного камня. Не покидало ощущение, что иду не то по артериям, переносящим кровь, не то вообще по капиллярам, когда те сужаются так, что задеваю головой свод.

Из стен красный свет, что уже перестал казаться зловещим. Мир чудовищный, но странное ощущение, идущее от короны, в конце концов убедило, это мой мир, мне и здесь хорошо, я не чужак, здесь мой народ и мое стадо…

Я перепрыгивал с камня на камень, иногда бросался в темно-красную пропасть, откуда взлетают фонтаны раскаленной магмы, плавно опускался на края скал и, раскинув руки в блаженном ощущении неистовой мощи, срывался вниз, уже зная, мне все здесь подвластно.

Я встретил их на такой глубине, которую раньше не мог и вообразить, они вытаращили на меня глаза, у кого их по четыре, у кого восемь, есть и вообще безглазые, но все равно смотрят на меня, а потом передние ряды начали с грохотом опускаться, но не преклонили колена, а простерлись ниц, уткнув морды в красную землю.

Я открыл рот и закрыл, а рука остановилась раньше, чем кончики пальцев коснулись рукояти меча Вельзевула. Эти чудовища не просто признают мою власть, они повинуются полностью, слепо и бездумно. Если я велю им перебить друг друга, они это сделают. Когда-то это слепое повиновение было их сильной стороной и надежно защищало общество, но все же слабые и разобщенные люди, что вечно спорили друг с другом и почти никогда не соглашались, постепенно догнали их в развитии и даже обошли.

И теперь вот эти, чудовищная помесь сошедших с небес ангелов и потерявших стыд женщин, как сказано в Библии, уязвимы как никогда. У ангелов заложено это повиновение изначально, оно перешло и этим вот. Только ангелы бездумно повинуются Творцу, а эти, отколовшиеся, своему Темному Повелителю.

Сейчас я – Темный Повелитель, сумевший с помощью священников и монахов Храма Истины в какой-то мере, пусть и не до конца, преодолеть зов мира тьмы и животных страстей.

И что я могу сказать им?

Я подошел ближе, плащ давит на плечи, хотя невесом, а меч Вельзевула в состоянии отнять жизнь любого из этих существ, бессмертных или не бессмертных.

Глава 2

Отцы на мой зов откликнулись сразу, я ощутил головную боль и жар в теле. Подступила тошнота, но не противился, и через несколько минут, показавшихся мне вечностью, сильные руки ухватили меня и выдернули из стены.

Отец Велезариус спросил жадно:

– Ну как?

Я прохрипел:

– Давайте к аббату… чтобы не повторяться…

За моей спиной раздался властный голос отца Кроссбринера:

– Он весь горит! Быстрее взялись за руки. Ну, разом…

Мир вспыхнул и рассыпался, а через мгновение мои подошвы ударились в твердый пол с такой силой, что колени подогнулись, но отцы держат под руки и упасть не дали.

Прохладный воздух мощной струей ворвался в мои раскаленные, как угли в горящем горне, легкие. Я закашлялся, протер слезящиеся глаза и поклонился аббату Бенедарию.

Он все в том же кресле и в том же положении, словно я и не покидал кабинета, только на усталом измученном лице глаза вспыхнули ярче.

– Ты жив, – произнес он слабым голосом, – и ты вернулся, брат паладин. Значит ли это, что все сделано?

– Это как сказать, – ответил я. – Отец Бенедарий, вы деликатно сказали «сделано», избегая таких слов, как убийство, истребление, уничтожение, почти запрещаемых слов в христианстве, но все-таки не запрещенных…

Священники начали переглядываться, аббат всмотрелся в меня остро и внимательно.

– Брат паладин, – произнес он тихо, – что ты хочешь сказать? Говори.

Он не сказал «сын мой», как говаривал раньше, это говорит о многом тому, кто понимает, а я уже давно из тех, кто хватает такое на лету, как молодой пес муху.

– Отец Бенедарий, – сказал я покаянно, в самом деле чувствуя стыд и горечь от того, что вернулся с таким результатом, – я не выполнил вашего поручения.

Священники задвигались, но переговариваться еще не начали, внимательно ловят каждое мое слово.

Аббат спросил с тревогой:

– Что случилось?

– Они враги рода человеческого, – ответил я, – и если бы их снова накрыла волна вселенского потопа, что наслал Господь в свое время… или сожгло бы огнем, завалило камнями или вообще они провалились бы все до единого к самому земному ядру, где их бы сплющило и размололо на атомы… я бы не пожалел.

Он смотрел холодно, словно уже видит и знает наперед, что скажу, и я невольно заторопился, заговорил быстрее, глотая слова и сбиваясь с ровной, хоть и корявой мысли:

– Я не могу убивать тех, кто покорно склонил передо мной головы!.. Вот не могу и все. Сам не понимаю, что со мной, но не могу.

– Они не люди, – напомнил он.

– Но мои подданные, – ответил я со смятением, причины которого до сих пор не понимаю, – как я мог?.. Тогда надо было идти без короны!

Священники начали переговариваться, аббат напомнил сухо:

– Без короны тебя бы убили.

– Знаю, – сказал я. – Без короны я бы даже не добрался до них.

– Тогда почему?

– Я же говорю, – ответил я, – не знаю, почему так поступил. Какие-то высшие законы все-таки в нас втемяшились за тысячи и тысячи лет!

– И что… ты сделал?

Я вздохнул, развел руками.

– Я просто велел им вернуться, – сказал я. – Сам пошел с ними и посмотрел… Да, святой отец, я увидел эту разницу… Я имею в виду разницу, что когда языческие боги спускались на землю и гребли под себя простых женщин, то у них рождались великие полубоги. Ну там Персей, Геракл, Ахилл, Язон… А когда ангелы поступили так же, у них у всех родились чудовища вроде нефилимов, стоккимов, ширнаширов, геганов… всех их называем демонами. И относимся не совсем так, как язычники к полубогам. Я в самом деле не увидел там ни одного полубога, о которых рассказывали эллины… Одни мерзкие твари.

Он сказал сурово:

– Мир язычников был миром демонов! И те языческие боги – тоже демоны.

– Если бы они пытались вырваться наверх, – заверил я, – я бы встал на их пути с этим мечом… которым можно убивать и бессмертных. И убивал бы, клянусь!

Он помолчал, спросил усталым голосом:

– Они вернулись в свои норы?

– Да, – ответил я. – У них не совсем норы, там целые города!.. Хотя я не сразу понял, что это города… но на мне черная корона, я наполовину видел, как и они, потому да…

– Потому ты и не стал с ними воевать?

Я помотал головой.

– Отец Бенедарий!.. Я спрашивал себя так и эдак. Даже без короны я все-таки назначен доминантом, царем этого мира. Господь даже ангелам велел поклониться мне… В смысле, Адаму, что значит человечеству. Кстати, а почему мы этим не пользуемся?.. Если часть ангелов отказалась поклониться, то остальные же поклонились?.. Значит, мы вообще-то должны их использовать тоже.

Он нервно дернулся щекой.

– Темная корона помрачила твой разум. Кто из людей посмеет приказывать ангелам?

– Я, – ответил я. – Я посмею.

Глава 3

Впервые ко мне в келью никто не приходил и не выспрашивал жадно новости. Я даже подходил к двери, прислушивался, но и в коридоре тихо, словно все переселились в соседнее крыло.

Лишь через пару часов появился брат Альдарен и, не переступая порог, сказал бесстрастным голосом:

– Отец Ансельм собирает церковный суд. Через час, брат паладин, тебе надлежит явиться в главный зал.

– Альдарен, – спросил я, – это по моему делу?

Он молча отступил в коридор и закрыл дверь. Я в бессильной тоске сжал кулаки. Конечно, по моему делу, а спросил глупо только для того, чтобы спросить, завязать разговор. Но этот молодой монах передал сообщение, ухитрившись ни разу не назвать меня братом паладином, словно это высокое звание уже сняли заранее.

Когда через час я вышел из кельи, ни одного человека не встретил на пути, только перед дверями зала с полсотни, если не больше, молодых монахов, но все разбежались, как испуганные овцы при виде огромного злого волка.

Я переступил порог, с холодком в сердце увидел три стола, сдвинутые полукругом, шагах в пяти от них одинокая табуретка, даже не стул, и все отцы священники сидят лицами к этой табуретке. Еще около сотни человек в рясах до полу и с надвинутыми на лица капюшонами стоят вдоль всех четырех стен.

Запнувшись на мгновение, я отвесил общий поклон и медленно пошел к своему месту, на ходу пытаясь придумать в свою защиту хоть что-то, отыскать какие-то весомые слова, что убедят всех в моей правоте… вот только сам все еще не чувствую себя правым.

В центре шеренги сидящих судей отец Ансельм, строгий и с жестоким выражением лица, справа приор Кроссбринер, слева отец Хайгелорх, Велезариус, Аширвуд, Ромуальд, Зибериус, Леклерк, Мальбрах и несколько священников, лица которых я увидел впервые.