Бастард Ивана Грозного (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Я, Алексей Фёдорович, тогда вынужден буду обратиться напрямую к государю и он, вы знаете, меня сразу поддержит, так как ливонцев терпеть не может. И Юрьева дань, опять же…

— Юрьева дань для него, как красная тряпка для быка. Знаешь за что потянуть, — усмехнулся Адашев. — Зачем тогда я тебе?

— Так вот… Знаю я чем закончится война с Ливонцами. Плохо. Потому и хочу с тобой поговорить.

Адашев за прошедший год вроде даже избегал Ракшая, в основном занимаясь посольскими делами, хотя к посольскому приказу приписан не был. Поляки присылали посольство за посольством, османы, наоборот, послов русских гнобили.

— Говори, — вздохнул Адашев.

— Прежде чем воевать литовцев, надо выстроить крепости и заготовить ресурсы.

Алексей Фёдорович таким словам уже не удивлялся и смысл улавливал. А слово ресурсы полюбилось Ивану Васильевичу, как и слово «позиционировать». Он и к месту и не к месту вставлял это слово в беседах с думными боярами и дьяками и вводил их в ступор.

Видя, что Адашев слушает, Санька продолжил.

— Я предлагаю укрепить крепость Ивангорода, поставить крепость в устье Норовы. И вообще, укрепить реку крепостями.

Адашев внимательно посмотрел на Ракшая и погладив бороду, хмыкнул.

— То, что ты можешь читать чужие думки, для меня не новость. Но ты бы хоть постеснялся мне их высказывать…

— Не понял, — удивился Санька. — Ты так же думал? Но я не лез в твою голову. Да и не имею такой привычки. Напрасно ты на меня наговариваешь. Мне и своих думок хватает, чтобы по чужим шастать. И… не так просто это, как тебе мнится. Чужие думки сами ко мне в голову лезут. Ну, да ладно… Что ты думал о том?

— Ещё дед Ивана и отец его хотели укрепить Норову. Ивангородской каменный кремль поставили. Маленький, да удаленький. Литовцам он, как кость в горле. Норову ногами пересечь можно лишь в одном месте. Насупротив. Больно норовиста река. Надысь сказывали мы государю думки свои о крепостце на Норове у моря Свейского. Свеи помочь предлагают. Дюже им наши лён и мёд лепы. И рыбы такой у них нет. Угорь в Норове знатный.

— И что государь? — Прервал его Санька.

— Сказал, подумает. Но занят он делами Казанскими.

— Какую свеи помочь предлагают? — Спросил, усмехаясь Санька. — Небось мастерами знатными прельщают?

— Откель знаешь, ежели в чужие головы не лезешь?

— Своя на плечах пока имеется.

— Вот то-то же, что «пока». Береги голову, отрок. Не суй в петлю.

— Ты о чём, Алексей Фёдорович?

Адашев откашлялся.

— Много среди бояр противников укрепления границ литовских. И Ивангородчане не обрадуются. Сейчас они ганзейские и литовские товары принимают, а коли в устье город встанет? Пожгут… А государь… Государь с радостью согласится даже отдать на откуп те земли, ежели ты ему город построишь. Но моего анхитектора Ивана Выродова не замай. Он зело нужен тут и в Казани. Да, ты и без него голова. Вона скокма чего уже понастроил! Целый город ремесленный вокруг Коломенского вырос.

Волчицу Санька увидел сразу, как только сфокусировался на «Сучьем болоте». Крупных живых существ кроме неё на болоте не отражалось. Понятие «живой» к волчице относилось косвенно. Мозг зверя флюиды источал, а вот жизненных сил в теле не просматривалось.

Санька уже научился различать все живые оболочки земных существ. У человека их было девять, у других существ по-разному. Волка, собаку или кошку обычно окружало четыре. Варвара, так старик называл волчицу, по сути, была мертва.

Она лежала недалеко от избушки, а рядом с ней находилось некое, непонятное для Александра, существо. Санька сканировал местность в режиме свой-чужой, отбиравший минимальный объем ресурсов. Методом «научного тыка» Санька понял, что долго находиться в «перевёрнутом» состоянии он не может. Его материально-энергетические оболочки истончались полностью примерно за сутки, если пользоваться ими в «пассивном режиме». Это значило, без ускорения перемещаться, не переносить габаритные предметы. То есть, не излишествовать. И тогда через сутки он в материальном мире умирал. А если излишествовать, то оболочки истощались гораздо быстрее.

В первый раз он умер, когда решил «слетать» к устью Норовы, переместившись в тонком мире туда мгновенно. Его тело, не подающее признаков жизни, вдруг переместилось вслед за ним. И хорошо, что это было где-то в лесах рядом с Тверью. И хорошо, что это происходило ночью, когда можно было взять живые силы дубов. Как уже знал Санька, дубы с удовольствием отдавали силу именно ночью, примерно с девяти вечера до трёх утра. А если бы это случилось с трёх до пяти дня, то он вообще бы там и остался, в той дубовой роще, став лешим, или какой иной нежитью.

В тот раз ему пришлось отнять силы почти у всех дубов небольшого, но очень древнего леска. Саньке повезло крупно ещё и потому, что, рыская от дерева к дереву, разбудил ответственного за этот лес лешего. Да-да… Самого настоящего лешего.

Тот вылез из дуба… Вернее, материализовался. Если такое слово можно применить к духу. Но в тонком мире телесные оболочки заменялись энергетическими, потому неожиданное проявление сущности можно назвать и так.

— Ты что творишь? — Заявила сущность. — Почто лес сгубил? И ладно бы на дело, так нет. Усохнет на корню такой красавец. Ведь этому лесу больше трёхсот лет.

Санька, конечно от такой отповеди опешил и не нашёлся, что сказать, кроме как:

— Тело умирает.

Тело к тому моменту, приняв силу примерно сотни дубов, кое как ожило, но оболочки его едва-едва наполнились и не факт, что не сдуются.

— Ага, — сказал леший. — Тело умирает, ухи просит… Охренел, что-ли, силой леса тело воскрешать!? Что это тебе, дух божий, что ли? К солнцу обратись, бестолочь.

— К-к-к-… К какому солнцу? Ночь ведь…

— О-о-о… — Схватился за голову леший и стукнулся головой о дуб. — Откуда ты такой взялся?! Дубина стоеросовая! Солнца, что, вообще не существует? Где ты здесь ночь видишь?!

Санька огляделся и действительно увидел лучи, исходящие не сверху, а снизу, вроде, как сквозь землю.

— Бери скорее, а то я сам его задушу, твоё тело! — Крикнула нежить. — И отдавай силу леса!

Санька потянул к себе солнечный свет, направил его в своё тело и не прошло пяти минут, как тело открыло глаза. Леший же тем временем отсасывал из тела силу дубов и относил её деревьям. Не молча относил, конечно, а понося Саньку разными словами и в основном матерными. Искусно, надо сказать, поносил. Санькин словарь ненормативной лексики изрядно пополнился.

Санька ещё и ещё экспериментировал, умирая и воскрешая себя, неоднократно и понял, что, если бы он перемещался не «мгновенно», а «просто летя», он за сутки мог бы добраться даже дальше устья Норовы. До Свейского моря ему хватало и чуть больше полусуток. А если с «посадкой» и «дозаправкой», то получалось за сутки и домой вернуться.

Волчица лежала недалеко от избушки, а рядом с ней находилось некое, непонятное для Александра, существо. Судя по двум оболочкам, сущность находилась на уровне пресмыкающихся. Обернувшись не слишком близко, Санька всё равно сразу почувствовал такой сильный отток энергии в сторону этого существа, что вынужден был подключиться к внутренним источникам Света.

— Хорошо, — прошипела тварь. — Мне очень не хватало тебя. Нельзя оставлять меня без пищи. Вот, пришлось эту животину использовать. Но её сила ничтожна, и мы умираем.

Шипение не прекращалось и Санька решился его прервать.

— Ты кто такая? Как тебя звать?

Нечисть шипеть прекратила и уже более внятно произнесла:

— Нет в твоём языке моего имени, и не пойду я на твой зов. Сами люди называли нас по-разному. Но ежели я позову, сам прибежишь. Мы хранители дороги в то место, которые вы, люди, называете ад. Мы очищаем человеческие души.

— А тут ты что делаешь? — Удивился Санька. — Ты где здесь ад нашла, гарпия?

Санька вдруг вспомнил как, в Греции называли таких птиц с женскими головами. Тварь вздрогнула.