Изгнание Изяслава - Игорь Росоховатский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В центре колонны ехал сам Сатмоз с сотней телохранителей. Среди них был и певец хана Елак. Ему хотелось забыться в бою. Он мечтал захватить богатую добычу и стать равным Сатмозу. Пусть Оголех услышит о его славе, пусть ее сердце замрет от гордости за него и заболит от терзаний.
Чтобы хан ни в чем не испытывал недостатка в пути, за ним везли юрты, жен и рабынь. На одной из колымаг с кожаным покрытием ехала девочка-рабыня Узаг.
По мере продвижения половцев степь постепенно менялась. Словно одинокие часовые появлялись деревья. Узаг казалось, что уже запахло Русью. Она верила:свои, русичи, разобьют поганых и освободят ее. И однажды она выпрыгнула из колымаги, стремительно подбежала к белокорой березке, обняла ее, зашептала:
– Я не Узаг, я – Марийка…
Половцы двигались все дальше и дальше. За ними оставалась пустыня. Кони съедали и вытаптывали всю траву.
Уже загорелись первые русские села. Уже по земле Русской разнеслась вонь от нечесаных голов, от грязных тел, запах конского пота, гортанные крики на чужом языке. И уже покатилось в плаче женщин и визге детей страшное известие:
– Поганые идут! Половцы! Степь на Русь течет!
Глава XV
ТАМ, ГДЕ ЯРОСЛАВ РАЗБИЛ ПЕЧЕНЕГОВ…
1
– Поганые! Половцы идут силой неисчислимой!
Измученный гонец едва держался на ногах. Казалось, не усталость, а тяжесть привезенного известия согнула его плечи.
Воевода Коснячко расспросил его о направлении, по которому движутся половцы, о приблизительной численности врагов. Князь Изяслав велел позвать прибывшего в Киев Вышату Остромирыча, тысяцких Жарислава и Склира Жариславича и ближних бояр на думу.
Князь был бледен, его пальцы дрожали, и, чтобы скрыть эту дрожь, он все время вертел что-то в руках. Бояре притворялись, будто не замечают растерянности повелителя.
– Думайте, бояре мои, что делать, – сказал князь.
Наступила гнетущая тишина.
Первым заговорил Жарислав:
– Мыслю, княже-господине, выждать нужно. Говорили святые мудрецы:"Не поспешностью, а осторожностью". Поганые на переяславльской земле душегубство творят. Может, до наших краев и не докатятся. Всеволод, брат твой меченосный, их остановит. "И да вступится брат за брата…" А если поганые испугают Всеволода, ты, светоносный, ударишь на них. Поганых усталость одолеет. Они и ратиться с нами не захотят. И отгонишь ты их, яко в Писании молвлено:не мечом, а миром.
Гневно заговорил тысяцкий Гарлав:
– Ты, боярине, мягко стелешь, да жестко спать. Лисой вьешься, волчьи клыки прячешь? Чего хочешь? Тайный умысел имеешь. Чтобы Всеволода разбили. А ты с детьми своими еще больше нужен князю станешь. Ибо на кого же господину надеяться? Да только не будет так. Слышишь, волче, не будет!
Склир Жариславич внимательно смотрел на шею тысяцкого Гарлава. Там краснел давний рубец от сабли печенега. Склир очень жалел, что удар печенега оказался слаб.
"Проклятый, узнал про замысел отца, – думал Склир. – Надобно загладить неосторожное слово".
Он низко поклонился князю:
– Надумал так:надо послов выряжать до князя Святослава и до Всеволода Ярославича. Не ожидать, пока потекут поганые на Киев, а силы соединить, самим ударить!
Склир хорошо понимал, что так думают все бояре и что если первым это скажет не он, заговорят другие. Жариславичам было неплохо теперь при князе Изяславе. Всякий раз, совершив подлость или проявив слабость, князь вынужден был приближать их к себе. А они в свою очередь заставляли Ярославича совершать новые ошибки.
После того как Склир умолк, князю поклонился Вышата, сын новгородского посадника Остромира:
– Не разгневайся за смелое слово, княже-господине! Ведаешь – если в Новгороде у нас что приключится, созываем вече. Буйное оно, и решение его может быть неверно. Да только уж если вече решило – оно и в ответе. Его желание для люда свято. Кто отважится против выступить – нигде не сыщет помощи, ни в ком опоры не найдет. Кто осмелится восстать против Бога и люда? Если на половцев выступать оружно, надо и в Киеве вече созвать. Люд даст больше воинов, и воины лучше биться будут, помня людской наказ. Будут знать, что не только за бояр да за тебя, княже, животы положат, а и за свои дома, за своих родовичей, за весь люд!
Дума загудела. Бояре перебранивались. Вознесся голос Склира:
– Не услышь неразумных слов, княже. Вече созвать – власть с ним разделить. Дать люду волю – княжий стол потерять!. .
Когда бояре и тысяцкие разошлись, Ярославич дал выход своему горю. Он ходил по светлице, сжимая руками голову, пытаясь придумать выход из черного угла, куда его загнали враги, союзники, льстецы, ненавистники, сыновья и сыновцы, братья и бояре, свои и чужие… Что содеять надлежит? Созвать вече – новые силы поднять против степи. Но только ли против степи? И как отважиться на вече? Это, значит, пойти против Коснячко, Жариславичей и многих других бояр. А ведь эти люди – единственные, кто еще поддерживает князя. Других он сам отвратил от себя. Даже брат Святослав не тот, что прежде. Даже игумен Феодосий и его монахи, даже митрополит отвернулись от него, от князя-клятвопреступника. И еще приходится не спускать глаз со Святополка, который безустанно подкапывается… "Вече созвать – власть свою разделить", – сказал Склир. Это правда. А сейчас, когда столько ненавистников вокруг, разделить власть, отдать хоть крупицу ее – значит вовсе лишиться власти.
– О пауки, – простонал Ярославич.
Ночью, как только Изяслав забылся в тяжком душном сне, ему приснилось, что он попал в паутину. Он барахтался, но все больше запутывался. И откуда-то появились Святополк и Жариславичи в личине пауков. Князь хотел закричать, но у него не было голоса. Он хотел ударить их – не поднимались руки. К нему прикоснулись липкие паучьи лапы, страшные рты-клювы впились в его тело, в шею, в голову. И по мере того, как пауки-вампиры иссушали княжье тело, руки Изяслава вытягивались, становились длинными и цепкими, голова сплющивалась и весь он постепенно превращался в паука…
2
В месяце травном[82], 28 дня, объединенное войско Ярославичей двинулось на половцев. Во главе одного из разведывательных десятков, высланных далеко вперед дружин, ехал Изяслав-отрок. По дороге встречались лесные поселения смердов, в которых правили, подобно самозваным князькам, бояре да тиуны. Изяслав передавал им повеление Ярославича отобрать самых сильных мужей и спешить к Днепру для пополнения княжьего войска. Но большинство бояр и тиунов, выслушав отрока, и ухом не повели, и пальцем о палец не ударили. Поганые им не были опасны, ведь они не заберутся сюда, в глухие леса. Половцы устремятся на Переяславль, на Киев, на Чернигов. Вот пусть киевляне да черниговцы и дерутся с ними. А для лесных бояр чем слабее станет великий киевский князь, тем лучше – тем сильнее станут они, самозваные князьки.
Изяслав-отрок, глядя на них, раскормленных и спесивых, невольно вспомнил поговорку Славяты:"Умеешь работать – работай, не умеешь – воюй, а непригоден ни к чему – будь тиуном".
И еще думал молодой воин:"Этих тиунов да бояр уже и князь не может сместить по своему усмотрению. Залезли в леса, в дебри, куда ни князь, ни его ближние не заглядывают. Укрепились, подобно самому стольному, окружили себя верными приспешниками. Не только о люде не заботятся, но и про князя забыли. О себе, о власти да о богатстве своем пекутся. Самоуправцы! Землю Русскую предают!" Отрок не мог заставить их подчиниться княжьему повелению и, чтобы не терять напрасно времени, ехал дальше.
Пополнение русскому войску так и не прибыло…
В начале изока – июня – один из воинов Изяславовых заметил половцев. Изяслав отрядил двух отроков к тысяцкому Гарлаву с известием о появлении врагов, остальным воинам приказал скрытно наблюдать за ними.
Половцев было несколько сот. Многие уже успели отяготиться добычей. К седлам были привязаны толстые сумы, грудь увешана побрякушками. Некоторые тащили на арканах рабынь. Изяслав с нетерпением ждал прибытия сотен Гарлава, чтобы ударить на поганцев.
Степняки давно заметили русских всадников, сопровождавших на почтительном расстоянии их отряд, но не рисковали напасть. Лишь время от времени пускали стрелу в того или иного смельчака, подъезжавшего ближе. Они, так же как и русичи, ожидали подхода основных сил и замедлили продвижение.
Но прежде чем подошли новые отряды половцев, подоспели сотни Гарлава. Старый воевода оглядел с холма стан врагов и подозвал одного из сотских:
– Замани в лес. Дорогу за собой присыпь якирцами[83].
Сотня русичей с гиком устремилась на врагов. Половцы помчались навстречу. Не доезжая до поганых несколько десятков локтей, русичи повернули коней. Половцы поскакали за ними, охваченные азартом погони.
