Проклятие черного единорога. Часть первая - Евгения Преображенская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Летодор закинул за щёку пригоршню сушёной крепускулы, щедро намазал ноздри мазью на основе пчелиного клея[7] с добавлением камфары, мяты и других чудодейственных масел и двинулся по узкому каналу от самой Грязной речки и дальше, вглубь — то есть вверх — канализационных подземелий.
Чтобы описать всю их красоту, достаточно будет упомянуть, что из речки, куда сливались отходы, воды не пила даже скотина, и это при наличии сложной системы очистительных фильтров. Хотя справедливости ради нужно отметить, что, в отличие от норы жабалака, каналы оказались куда более просторными. По большей их части можно было передвигаться, выпрямив спину и не задевая плечами стен, а головой — сводчатого потолка. Помимо вентиляционных шахт, были и световые. Встречались также довольно просторные залы, откуда производился контроль за очистными механизмами.
Несмотря на отметку на карте, которую выдал ему комиссар, ведьмак искренне надеялся, что далеко идти не придётся. По всем признакам, тварь пробралась в канализацию именно с реки, а иначе было и неоткуда. Какой-нибудь крупный речник, а может, и всё те же анчутки, переродившиеся в сточной реке во что-нибудь отвратительное. А за так называемое птичье щебетанье господа могли принять вой ветра в водосточных трубах.
Так думал Летодор, уходя всё дальше от реки и поднимаясь всё выше по подземным туннелям. Прошло много времени, пока до чуткого ведьмачьего слуха не донеслось тихое, но весьма отчётливое чириканье, призрачным многоголосьем расходящееся по лабиринту каналов.
Мужчина остановился как вкопанный, отказываясь верить своим ушам. Весьма характерное воробьиное чириканье с оттенком шипения могло принадлежать либо совершенно неизвестной ему птице, либо слишком хорошо знакомому птицезмею шаркани.
Шаркани были высшими животными — подвид примитивных драконов, которые населяли чаще пустыни и очень редко — горные пещеры. С возрастом у них отрастало множество голов, а аппетиты увеличивались настолько, что народное поверье предписывало им способность пожирать само солнце. Достаточно было лишь один раз увидеть чудовище своими глазами, чтобы безоговорочно поверить молве.
И Летодор видел, ибо был среди солдат, участвовавших в настоящем военном походе, организованном против одного зловредного и чрезмерно расшалившегося на старости лет шаркани. Ведьмак видел и верил, а потому совершенно не мог вообразить себе, чтобы огромный многоглавый ящер мог облюбовать тесные каналы городской клоаки.
Тем временем тварь продолжала имитировать птичьи трели. Звук становился всё громче и неестественней. Но вдруг замер и пропал вовсе, оставив после себя лишь гулкое эхо.
Вооружённый благодаря крепускуле не факелом, но сумеречным зрением, Летодор имел некоторые преимущества перед чистильщиками каналов. Благодаря этому, развитому с годами охотничьему чутью и тренированным рефлексам мужчина успел вовремя отскочить назад и не попал в ловушку гада.
Длинный и толстый, словно доброе полено, отросток, с молниеносной скоростью вырвавшийся из шахты у него над головой, шлёпнул по каменной кладке и скользнул обратно. По звуку удара можно было судить, что сила его была поистине убийственной.
Держа меч наготове, ведьмак отодвинулся подальше от отверстия шахты. Но, вопреки его ожиданиям, сама тварь показываться на глаза не спешила. А вместо чириканья из шахты теперь раздавалось приглушённое чавканье, словно бы при помощи отростка-языка чудище засосало с пола немного грязи и теперь старательно изучало её на вкус.
Чтобы проверить догадку, Летодор поддел мыском сапога что-то из разбросанных повсюду отходов и ударом ноги запустил их в сторону шахты. Тварь, уловив движение мусора, снова чмокнула по камням языком, напоминающим гигантскую пиявку. Чудищу повезло подхватить что-то из наиболее крупного мусора, в числе которого белела и человеческая кость. Оно утащило кость в нору, но уже через мгновение выплюнуло обратно.
Рассудив, что в скорости им не сравниться, а отросток, скорее всего, ведёт в ротовую полость чудища, Летодор решил пойти на хитрость. Он пошарил в карманах и бережно вынул из запасов две небольшие колбы. Одну — с настоем из листьев рапиды, который повышал скорость рефлексов, — он выпил сам. А другой — с сиропом на экстракте бешеной вишни — ведьмак решил поделиться с тем, что скрывалось в шахте.
Выдернув пробку, Летодор запустил колбу в отверстие, где пряталась тварь. Он ни мгновения не сомневался в том, что реакция противника и на этот раз окажется на высоте, а сладкое лакомство наверняка придётся ему по вкусу. Он оказался прав, потому что пойманная языком склянка назад уже не вернулась.
Если яд бешеной вишни (или в простонародье бешеницы) в малых дозах используется как лекарство от боли и спазмов, то в больших он способен вызвать сильное перевозбуждение, судороги, галлюцинации и даже паралич. Однако многое зависело от силы пищеварения и массы тела чудища. Определить это возможности не представлялось, и потому Летодору оставалось лишь набраться терпения и смиренно ожидать результата.
Прошло некоторое время, прежде чем снова послышалось знакомое, но уже более беспечное чириканье. И через мгновение после этого из шахты с шипеньем и грохотом вывалилась серая масса. Поначалу бесформенная, она быстро подобралась и сжалась, свернувшись многочисленными кольцами, которые покрывала едва различимая мелкая сеть выцветшей чешуи.
Но не успел Летодор как следует рассмотреть канализационного гада, как мощный удар языка заставил его подскочить на месте. Смачно выругавшись, воин отпрыгнул на порядочное расстояние, благо высота сводчатого потолка позволяла скакать по туннелю без риска расшибить себе голову. Отросток наверняка переломал бы ему берцовые кости, но рапида и бешеница сделали своё дело. Ведьмаку удалось уйти от удара.
Тварь атаковала быстро — слишком быстро, чтобы подставиться под удар меча, но уже не столь неуловимо и метко, как прежде. Она пищала и била без разбору, наугад, хаотично шлёпая языком-пиявкой по полу, по плесневым стенам — всюду, где ей только чудилось какое-то движение. Очень отдалённо чудище напоминало могучего змея и больше походило на червя. Однако это был и вправду шаркани — в своей деградации омерзительный, но всё ещё смертельно опасный птицечервь.
Его мягкие перепончатые крылья с характерным рисунком воробьиных перьев, словно рваное тряпьё, свисали по бокам громадного туловища. Недоразвитые ноги буквально вросли в змеиную плоть. Безглазую слепую
