Капитан Перережь-Горло - Джон Карр

– Нет, – ответил Алан. – То есть не совсем. Я только подумал, что говорил то же самое в других обстоятельствах. Корсиканская кровь Бонн дала себя знать, и он задумал серию событий, столь же театральных, как его коронация и парады, с Шнайдером в качестве актера и фонарями с рефлекторами в качестве сценического реквизита, обеспечивающего наиболее яркий эффект. Вы разгадали секрет фонарей с рефлекторами?

– Вы, кажется, снова принимаете меня за младенца? – проворчал министр полиции, – Конечно, разгадал. Так вот, если он хотел отвлечь внимание обитателей лагеря, то он добился этого полностью. Вы согласны?

– Безусловно! – заявил Алан.

– Никто во всей Великой армии, – продолжал Фуше, – не мог говорить ни о чем, кроме как о капитане Перережь-Горло. Обуреваемые жаждой крови убийцы, солдаты забыли о своем нетерпеливом желании разграбить Лондон и прекратили возмущаться долгим бездействием. Более того, беспокоясь о ложном мятеже, они едва ли решились бы на настоящий. Все это весьма характерно для его величества, никому другому такое не пришло бы в голову. Тем не менее ошибка, допущенная императором, также весьма характерна. Он не желал сам обнаруживать значение сфабрикованных им ложных улик, не хотел сам объявлять, что капитан Перережь-Горло – проклятый англичанин. Император должен оставаться недосягаемым олимпийским божеством. А черную работу пускай делает кто-нибудь другой. Я был самой подходящей кандидатурой – и заметьте, я не возражал!

Министр с силой постучал по табакерке. Его змеиная шея вытянулась вперед так, что ее обожгло пламя, и он отпрянул.

– Не знаю, ожидал ли император, что его ухищрения обманут меня? Возможно, да. По крайней мере, он знал, что я буду читать показания о происшедшем так, как ему этого хочется, и стану ему подыгрывать. Он не ошибся. Я охотно служил ему, так как это шло на пользу и мне самому. Однако его величеству не следовало поддаваться нетерпению. Рано утром 22 августа я отправил курьера из Парижа в Булонь с подробным докладом, содержащим мои доводы в пользу того, что капитан Перережь-Горло – английский агент. Курьер прибыл в Булонь вчера в десять вечера. И все-таки император не мог сдержать нетерпение. Он получил сообщение по семафору, что курьер находится в пути, и все же за два часа до того, как он узнал, что содержится в моем докладе, в восемь вечера, он напечатал прокламацию, извещающую, что убийца, как это точно доказано, переодетый англичанин, и предлагающую сто наполеондоров за его поимку.

Алан Хепберн машинально попытался щелкнуть пальцами правой руки, с удивлением обнаружив, что не в состоянии этого сделать.

– Министр! – воскликнул он. – Я знаю, что вы говорите чистую правду, так как сам слышал об этой прокламации от лакея Виктора в «Парке статуй» и от гренадера дивизии Удино. Но…

– Что «но», месье?

Алан, почти так же обеспокоенный, как Ида, бросил взгляд на дверь в фойе.

– Не собираетесь же вы разоблачить все это публично? – осведомился он. – Неужели вы рискнете поведать Великой армии, что человек, которого они обожают, сделал так, чтобы их закалывали в спину во имя высших целей?

Министр полиции посмотрел Алану в глаза и улыбнулся злобной улыбкой.

– Возможно, нет, – ответил он. – Но по крайней мере, я пригрожу этим императору и посмотрю, что он на это скажет! Поверьте, месье, мне известно столько его секретов – причем зафиксированных в документах, которые могут быть открыты, если со мной случится беда, – что он не посмеет ни арестовать, ни расстрелять меня.

– Нет! – завопила перепуганная Ида, барабаня кулаками по столу. – Вы-то можете защитить себя, а как же мы? Да через двадцать минут мы окажемся под арестом! Так-то вы заботитесь о ваших преданных слугах?

Фуше взял очередную щепотку табаку.

– Увы, дорогая мадам! – заметил он. – Так как с вашей помощью я лишился услуг Рауля Левассера – лучшего секретаря, какой у меня когда-нибудь был, – мне остается только выразить вам соболезнования. – Выражение тощей физиономии Фуше внезапно изменилось. – Я уже говорил и повторяю снова, что верно служил императору, покуда он обращался со мной достойно. То, что я ему не нравлюсь, не имеет значения. Тем не менее, когда, следуя причудам южной крови, он вовлекает меня в свои нелепые театральные эффекты и поручает своему наемнику Шнайдеру оставить у трупа записку, обвиняющую меня в соучастии в убийстве, моя пресловутая преданность претерпевает определенные изменения.

– Но император не… – начал Алан.

– Что «не»? – осведомился министр полиции.

Алан вовремя остановился. Грозящая им опасность стала ясна ему, как при вспышке молнии.

Он и Мадлен вовсе не были спасены. Они погибли, если только…

Вполне искреннее намерение Фуше отпустить их было вдохновлено злобой, которую министр питал к императору из-за своей оскорбленной гордости.

Алан был готов поклясться, что император не приказывал Шнайдеру убить часового прошлой ночью и оставить совсем не похожую на своих предшественниц записку, обвиняющую Фуше в сообщничестве. Очень скоро сам Бонн явится сюда и подтвердит это. Однако самое худшее, что и министр полиции, лишь только опомнившись от душившего его гнева (что не займет много времени), тотчас догадается об этом сам.

Тогда его намерения тут же изменятся. Лодка в Англию окажется миражом, а они с Мадлен погибнут, если только…

Оставалось сделать последний, самый изощренный ход в этой игре умов со всемогущим министром полиции. Если он окажется успешным, Алан и Мадлен будут освобождены, но если пет…

– Министр, – заговорил Алан голосом, который ему самому показался странным и хриплым, – существует причина, по которой вы ничего не должны говорить императору, когда он прибудет сюда.

– Вот как? – недоверчиво спросил Фуше.

– Именно так, – настаивал Алан. – Согласны ли вы выслушать ее из любезности к побежденному врагу?

– Из любезности, месье? Ну что ж…

– Предположим, что вы решили ничего не говорить императору. Нет-нет, это всего лишь гипотеза – вы ведь любите философские дискуссии! Если вы примете такое решение, может все дело храниться в строжайшем секрете?

Фуше с любопытством посмотрел на пего.

– В каком смысле? – спросил он.

– Ну, Ида и я, видит бог, будем молчать. Капитан Мерсье тоже, дабы не подвергать опасности свою карьеру после всего случившегося. Как бы то ни было, ему вообще ничего не известно о подлинной личности капитана Перережь-Горло. Но я имею в виду полную тайну. Что вы скажете насчет Виктора?

– Если вы говорите о лакее в «Парке статуй», – с презрением ответил Фуше, – то он родственник моей жены и знает о моих делах больше, чем я. Мне пришлось взять его на службу из чувства семейного долга. Короче говоря, я ручаюсь за его молчание, если оно потребуется. Однако я таки не вижу причины, по которой не должен преподать урок императору…

– Погодите! Как насчет Хоупвеллов? Я знаю, что они скоро уезжают. В то же время Ида сказала, что вы держите их под стражей. Неужели вы их арестовали?

– Месье! – сердито воскликнул министр полиции. – По-вашему, я стал бы арестовывать дипломатического представителя нейтральной державы, с которой император желает сохранять хорошие отношения, покуда ему не придет в голову использовать Луизиану или Канаду в качестве предлога для вторжения в Соединенные Штаты? Я попросил их о любезности не покидать «Парк статуй», пока они не получат от меня известие, – вот и все. Ну так что именно вы собирались сообщить мне?

Алан проглотил ком в горле.

– Это касается лейтенанта Шнайдера, – ответил он.

– Этого неотесанного убийцы? Я попросил императора прислать мне лучшего фехтовальщика в армии. Разумеется, он послал мне человека, которого использовал как наемника капитана Перережь-Горло, чтобы тот шпионил за мной. Очевидно, Шнайдер находился иод покровительством более высокого лица, нежели какой-нибудь полковник или даже сам маршал Сульт. Иначе он не мог бы атаковать и убивать кого попало, не получая за это не только наказания, по хотя бы выговора. Да, несомненно, он находился под августейшей протекцией. Но при чем тут Шнайдер?

– Шнайдер мертв, – сообщил Алан.

После известия о смерти в душной комнате Совета в орлином гнезде над Ла-Маншем на несколько секунд воцарилось молчание.

– Мертв? – откликнулся Фуше.

– Я присутствовал при его гибели. Кто-то, кого я так и не увидел, застрелил его из мушкета на улице Объединения.

– На улице Объединения? – Глаза Фуше сузились. – Не могу сказать, что я удивлен. Стремясь побольше выяснить об этом Шнайдере, я узнал, что в прошлую субботу он пытался убить, но только ранил гвардейца по имени Жюль Дюпон именно на этой улице. Из дома тотчас же выбежал младший брат Дюпона и попытался выстрелить в Шнайдера из мушкета. Тогда ему не удалось его прикончить, но, очевидно, он сделал это теперь. – Фуше пожал плечами. – Если вы опасаетесь, что Шнайдер разоблачил вас перед императором как английского шпиона, то можете не волноваться. Никто не имел возможности повидаться сегодня с императором…