Бермудский треугольник - Юрий Бондарев

И он, не зная, что ответить, что сказать ей, нерешительно притронулся к ее волосам, немытым, потерявшим свою светлую пшеничность, свой золотистый сияющий блеск. Проговорил:

— Танечка, поверь, я помогу тебе…

Она мотнула головой, освобождаясь от его ладони, и в припадке начала биться лицом о подушку, исступленно выкрикивая:

— Ничем ты не поможешь! Уходи! Зачем ты? Я не люблю тебя! Никто не поможет! У меня все болит! У меня разрывается живот, будто там стекло, режут осколки… у меня нет сил… у меня сводит ноги…

— Таня, милая, как же тебе помочь? Скажи, ради Бога…

Она разрыдалась.

— Никто не поможет! И ты здесь ни при чем! Он выгнал, исключил меня из школы! За бездарность, за деревянность! Он мстил мне… Он продавал нас! Он чудовище! Он давал Яре наркотики! О Господи, опять! Отойди прочь! Не смотри! — крикнула она и повернулась на бок. Дыша ртом, свесила с постели голову, снова вытянула из-под кровати тазик. — Я погибаю, Андрей…

Он отвел глаза, стиснул зубы. В эту минуту сзади его властно потянул Спирин, они отошли в конец комнаты.

— Мне — яснее ясного: тут делишки не простые, — заговорил он вполголоса. — Так что, старик, вот каким образом: на Яру мне наплевать, пусть сама выкарабкивается, а твою Таню советую везти в Москву, в наркологическую больницу. Представь, там я знаю главного врача. Устроимся. Пришлось бывать по разным делам… Но давай-ка сначала найдем эту харкотную плевательницу — Виктора Викторовича. Выяснить бы: откуда наркотики? Хочу взглянуть одним глазком, что за сутенерская овощ такая… что за огурец моржовый! Выйдем-ка сейчас потихоньку отсюда. Потом — вернемся. А ну, отползай в сторону, ведьма загаженная! — брезгливо скомандовал он тоненько, по-щенячьи попискивающей на полу Яре и ногой с силой отодвинул ее от двери. — Судя по твоему рассказу, именно эта стерва была посредником, так ведь? — спросил он хмуро молчавшего Андрея и сжал и разжал крепкие пальцы. — Придушить мало вонючку!

Когда вышли из дома к машине, возле которой терпеливо покуривал Яков, Спирин, влезая к рулю, приказал:

— Мы съездим в пансионат, а ты смотри тут в оба. Никого из дома не выпускать. С применением воздействия. Учел? Если что, голову оторву и в помойку брошу.

— Слушаюсь, шеф. До последнего с вами, так точно, — по-военному безропотно выпрямил плечи Яков, затоптав сигарету.

— Без идиотских шефов, — оборвал Спирин, — имя и отчество, ясно?

— Так точно, Тимур Михайлович.

Они нашли его в танцевальном зале. Он был не в черном смокинге, каким запомнился в ресторане, а в рабочих джинсах, эластичных белых туфлях, синей джинсовой рубашке. Туфли и цветная рубашка не вполне вязались с его мучнистым, дородно-красивым, сытым лицом пятидесятилетнего человека, не желающего печалиться о возрасте и умело распространяющего — и манерами, и внешностью — осознание своей посвященности в магнетическую силу артистизма и внушения, чем он, по всей видимости, владел.

— Вот он, легендарный Виктор Викторович, — сказал Андрей, узнав его.

— Однако, — хмыкнул Спирин.

Как только вошли в танцевальный зал, служивший и физкультурным залом, Виктор Викторович показывал какое-то движение в кругу девушек с загорелыми от макияжа лицами, одинаково тонконогих, прямоспинных, длинношеих, цветисто одетых в спортивные костюмы, словно для занятия аэробикой.

Он плавно, женственно качая бедрами, шел между ними, неосязаемо и нежно раздвигая руками воздух, как воду, чуть шевеля плечами.

— Легкий поворот головы влево, легкий поворот головы вправо, запомните: глаза выражают безучастную тайну, — журчащим голосом говорил он, затуманивая глаза и делая изящный намек на воздушный поворот головы.

— Потрясительно. Хрен знает что — похоже, гомик, — произнес Спирин недобро. — В кино он мог бы играть женские роли. Какова пластика! Разреши-ка, Андрей, мне переговорить с красавцем. У меня это может получиться немного профессиональнее, чем у тебя, — сказал он, принимая на лицо светскую приятность, и своей неизменной борцовской раскачкой приблизился к пестрому кругу девушек, сделал подбородком офицерский полукивок: — Добрый день, прошу прощения за неожиданное вторжение, помешал не умышленно…

На него глядели с интересом. Виктор Викторович не без недовольства прекратил движение, подтянулся весь, откинул назад солидно седеющую прядями голову, чтобы лучше разглядеть незнакомца, и полюбопытствовал, опуская голос до неприветливых ноток:

— Что вам угодно, господин?.. Как вы видите, здесь идут занятия…

— Тысяча извинений, Виктор Викторович, — со сладкой виноватостью попросил прощения Спирин. — Можно вас на минутку? Мы из розыска. На простом языке это означает — служба внутренних дел. Только пару вопросов. Лично к вам.

Они вышли в коридор. Виктор Викторович, в крайнем непонимании напрягая очерченные подкрашенными ресницами глаза и спеша разрешить недоразумение, спросил недоумевающим и все-таки плавным голосом, в котором, однако, проступали трещинки страха:

— Чем могу быть полезен, господа? Ах, это вы? Ай, ай, грешен, забыл ваше имя! — воскликнул он, увидев Андрея, и ухоженное лицо его выразило преизбыточную обрадованность. — Мы, как помню, виделись с вами единственный раз! Вы, если не запамятовал, знакомый или школьный друг Татьяны Ромашиной? К величайшему огорчению, она ушла из школы, а была способной девочкой! Кажется, вы — Алексей? Не так? Я ошибся? Тогда — виноват, виноват!

«Только бы сдержаться и сразу не врезать по этой воспитанной улыбке. Натренированное, напудренное лицо… и он нравился Тане?» — горячо обожгло Андрея, и неподчиненный ему собственный голос, напитанный ядом, зазвучал в гулкой пустоте:

— О, нет! Вы талант душевных качеств, сама чистота! Как звать меня — не имеет значения! Да это и не ваше, пардон, собачье дело! Я-то знаю, как звать вас — отнюдь не великий кутюрье Виктор Викторович, а попросту — сутенер. Сволочь и распространитель наркотиков среди своих учениц! Как вы думаете, о чем мы можем с вами говорить, встречаясь вторично, к обоюдному счастью? О древе истории с корнями? Совершенно верно, о вашем ничтожестве, выход из которого — нихтзайн! Небытие!

«Куда меня понесла сволочная ирония? О чем я?»

— Хватит лирики, Андрей! Позволь-ка великому кутюрье задать несколько вопросов! А ну-ка, дай глянуть на него в упор! А ну-ка, раскрой свои раскрашенные реснички, задница! Гляди на меня!

Властная команда Спирина, вслед за ней заячий вопль впавшего в паническое безволие Виктора Викторовича:

«Кто вы такие? Кто вы? Оставьте меня!» и все еще стоявшие перед глазами недвижные зрачки Тани, и ее какие-то беспомощные волосы, свесившиеся в таз, испачканные желчью, и смешанное чувство липкого отвращения и ненависти к мятому страхом холеному лицу Виктора Викторовича — все было реальным и одновременно отстраненным, как в вязком полусне.

— Так, значит, вы, Виктор Викторович, — выговорил Спирин и, чудилось, ласково взялся за кончик воротника его рубашки, — вы снабжали девочек наркотиками? Сразу будете отвечать или после того, как придется прикоснуться к вашему личику? Извините заранее…

Он извинялся, а его светлый леденящий взгляд не выпускал распахнутые, по-женски очерченные ресницами глаза Виктора Викторовича, лепечущего с заиканием:

— Что в-вы? Что вы? Вы ошиблись, господа… Христос с вами, господа. Вас кто-то ввел в заблуждение… Наркотики? Какие? Что вы, господа? Вы можете сделать обыск, если подозреваете… Христос с вами…

Спирин оттолкнул его от себя:

— Видно, Христос с нами, а не с тобой, козел. Если вякаешь об обыске, значит, все спрятано или пусто. Советую: малость подумай перед ответом. Так откуда наркотики?

— О чем вы спрашиваете? Ничего я не знаю. Вы ошиблись, господа…

— Ах, мы ошиблись!

Страшным коротким ударом правой руки Спирин свалил Виктора Викторовича с ног, тот упал спиной к стене, косо освещенный желтоватым солнцем из окна в конце коридора, лицо чернело раскрытым болью и криком ртом, из ноздрей хлынули струйки крови, потекли по трясущемуся подбородку на синюю джинсовую рубашку, мгновенно почерневшую на груди. Он хрипел:

— Не имеете права, не имеете…

— Имею. Можешь не сомневаться, гнида! Так откуда доставали наркотики? Подумай — и отвечай разумно!

Измазанными кровью пальцами Виктор Викторович ощупывал нос, трогал губы, из горла его вырывались мученические стоны:

— Не знаю, я ничего не знаю. Что вы со мной сделали? Вы изуродовали мне лицо, вы разбили мне хрящ… — И он заплакал, разбрызгивая кровавые пузыри из ноздрей.

— Доломаю окончательно, — пообещал Спирин. — Так откуда наркотики?

— Не знаю, не знаю я ни о каких наркотиках… Пощадите! Зачем вы по лицу, не надо по лицу!..

— А как иначе с такими, как ты, интеллигентик хлипенький! Ну так думай насчет наркоты, думай! Еще увидимся, если жив будешь. До встречи, лечи нос, — проговорил Спирин и немилосердно ударил носком ботинка в подбородок Виктора Викторовича, глухо стукнувшегося затылком о стену, истошный его вопль взвился в коридоре: