Круг - Матс Страндберг

— Как у вас хорошо, — говорит она.

— Спасибо.

Больше он ничего не говорит. Просто смотрит на нее своими зелено-карими глазами. Взгляд Мину перемещается на дымящиеся чашки с чаем, стоящие на журнальном столике.

— Вам нравится здесь? — спрашивает она. — В Энгельсфорсе, я имею в виду.

— Нет.

Она поднимает на него глаза, он улыбается. Мину и сама не может сдержать улыбки.

— Мы такие ужасные?

— Не вы, а другие учителя. Они не хотят ничего менять. Вначале я думал, что, возможно, они со временем примут мои идеи. Но прошло уже почти полгода…

Мину всегда думала, что учителя держатся единым фронтом. И во всем согласны друг с другом.

Он говорит со мной как с взрослой, понимает она.

— И что вы собираетесь делать? — спрашивает Мину.

— Не знаю. До лета подожду. А там видно будет.

Мину тянется к чашке, надеясь чаем заглушить рвущийся из груди крик: «Не уезжай!» Чай расплескивается через край, когда она поднимает чашку, и капля кипятка обжигает ей кожу.

— Осторожно, — говорит Макс, забирая чашку.

Его рука касается ее руки, и Мину рада, что сейчас он держит чашку, а то она расплескала бы чай на них обоих.

— Спасибо, — мямлит она.

Он вытирает чашку салфеткой и снова протягивает ей. Влажные пальцы Мину скользят по гладкой фарфоровой ручке. Она осторожно подносит чашку к губам и отхлебывает горячую жидкость.

— А ты? — спрашивает он.

— Что?

Макс немного подгибает под себя одну ногу, так чтобы повернуться к ней. Его рука лежит на спинке дивана. Если бы она совсем чуть-чуть подвинулась, он мог бы обнять ее, как тогда, когда они сидели на лестнице. Она могла бы прижаться к нему, положить голову ему на грудь.

— Я подозреваю, что Энгельсфорс и ты тоже не совсем верная комбинация, — говорит он.

Мину коротко смеется, нелепым нервным смешком, и отставляет чашку. Руки ее дрожат.

— Я ненавижу этот город, — говорит она.

— Я понимаю, — отвечает Макс. — Ты не вписываешься в него.

Должно быть, заметив испуг в ее взгляде, он положил свою ладонь на ее.

— Это был комплимент, — мягко сказал он.

Его рука, такая горячая и нежная, лежала на ее руке. И он не убирал ее.

— Я вырос в такой же дыре, как Энгельсфорс, неподалеку отсюда, — продолжает он. — И знаю, каково это — чувствовать себя пленником. Какое ощущаешь одиночество, какую клаустрофобию. Но впоследствии понимаешь, что быть отличным от всех не страшно. Даже наоборот.

— У Ребекки не было с этим проблем, — говорит Мину. — В смысле, ее никто не считал странной. И при этом она была особенная.

— Она много значила для тебя, — мягко замечает Макс.

Это звучит как приглашение, как будто он говорит «если хочешь поговорить о ней, пожалуйста».

— Не только для меня, — взволнованно продолжает Мину. — Ее все любили. И конечно, Густав, ее парень. Они были такой прекрасной парой.

Мину замолкает и в волнении откидывается на спинку дивана. Ладонь Макса по-прежнему лежит на ее руке. Интересно, потеет ли тыльная сторона руки? Мину переводит взгляд на висящий на стене портрет.

— Кто это нарисовал? Я имею в виду оригинал.

Какая я молодец, подчеркнула, что вижу разницу между репродукцией и оригиналом, подумала она.

Макс убирает руку.

— Данте Габриэль Россетти, — говорит он «учительским» голосом. — Он принадлежал к движению английских художников-прерафаэлитов. Модель звали Джейн Моррис. Она была музой Россетти. Здесь он изобразил ее как Персефону, против ее воли похищенную Аидом, богом подземного мира. Она стала печальной королевой царства мертвых.

Мину смотрит на молочно-белую кожу женщины и думает, что она сама, должно быть, выглядит чудовищем в сравнении с ней.

— Красиво, — говорит она, поворачиваясь к Максу. — Она красивая.

— Помнишь, я рассказывал тебе о моей подруге? О той, что покончила с собой? — тихо спрашивает Макс.

Мину кивает.

— Ее звали Алиса. Она показала мне эту картину… Она была очень похожа на нее. И шутила, что она — реинкарнация Джейн Моррис.

— Вы любили ее.

Мину не знает, откуда пришли эти слова. Макс смотрит на нее удивленно, как будто она разбудила его.

— Да, — отвечает он. — Любил.

Она встречает его взгляд и не отводит глаз.

— Ты необычный человек, Мину, — говорит он тихо. — Я хотел бы…

Он замолкает.

— Что? — спрашивает она голосом, от которого остался только шепот.

Она придвигается ближе к нему — совсем чуть-чуть, — но кажется, будто она бросается с обрыва.

Это случится сейчас или никогда.

Пусть это случится, думает она. Пожалуйста, пусть это случится.

Рука Макса, которая только что лежала на спинке дивана, опускается к Мину на плечо и замирает там.

Они как будто стали зеркальным отражением друг друга. Когда он делает движение по направлению к ней, она наклоняется к нему, пока они не приближаются друг к другу так близко, что их губы встречаются.

Мину всегда боялась, что, когда ее кто-нибудь поцелует, она не будет знать, что делать, и опростоволосится. Но вот Макс целует ее, и это совсем не сложно. Это легко и прекрасно. Его губы теплые, нежные, со слабым привкусом чая. Его руки у нее на спине, спускаются к талии, и Мину придвигается ближе к нему.

И тут он сдерживает себя. Отодвигается от Мину, выпрямляется, убирает руки.

Он прижимает пальцы ко лбу и крепко зажмуривается, как будто у него очень сильно заболела голова.

— Прости, — говорит он наконец. — Это невозможно. Ты моя ученица… И я чересчур, чересчур стар для тебя…

— Нет, — перебивает она. — Ты не понимаешь. Мне, может быть, шестнадцать, но я не чувствую себя на шестнадцать. Со сверстниками мне даже говорить не о чем.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — говорит он. — Но когда ты станешь старше, ты поймешь, каким ребенком ты на самом деле была.

Его слова причиняют ей боль, такую сильную, что она не понимает, как еще до сих пор живет. Она поднимается с дивана.

— Мне пора, — говорит она.

Мину выбегает в прихожую, хватает куртку, заталкивает ноги в сапоги и, спотыкаясь, спешит к двери.

— Мину, — слышит она за спиной голос Макса.

Она нажимает на дверную ручку и почти вываливается наружу. Спешит наискосок через улицу. Бежит так быстро, как только может, той же дорогой, по которой пришла, ни разу не оглянувшись.

И не замедляет бега, пока не оказывается в парке.

Редкие фонари образуют озерки света в густой темноте. Мину без сил валится на скамейку.

С неба начинают падать снежинки, сначала потихоньку, потом все сильней и сильней. Первый настоящий снегопад в этом году.

Если я буду тут сидеть и не сдвинусь с места, меня занесет снегом, с надеждой думает Мину. К весне найдут мой труп.

Тихий жалобный звук разносится по парку. Мину вслушивается в темноту. Невозможно определить, с какой стороны прилетел этот звук. Ветер шуршит в кустах и голых ветвях деревьев. В свете фонаря крадется чья-то тень.

Кот.

Она сразу чувствует симпатию к этому бедному животному.

Мы одинаково жалкие, он и я, думает она.

— Кис-кис-кис, — зовет она.

Кот останавливается и смотрит на нее. Затем подкрадывается ближе.

«Хшша, — шипит он и выгибает шею. Словно у него в горле что-то застряло. — Хшша».

Мину радуется, что не погладила кота, мало ли чем он болен.

«Хшша», — доносится снова.

Вдруг Мину понимает, что происходит. Кот пытается откашлять комок шерсти.

— Доброй ночи, кот, — бормочет она и поднимается. — Удачи.

«Хшша», — отвечает кот, и в следующее мгновение что-то со звоном падает перед ним на землю. Маленький предмет, который поблескивает в свете фонаря.

Кот смотрит на Мину ободряюще, и она подходит ближе.

В лужице кошачьей блевотины и шерсти лежит ключ.

Мину долго колеблется, поднимать ли его.

Словно уговаривая ее не сомневаться, кот трется Мину об ноги и исчезает в темноте.

В понедельник утром Мину встает на полчаса раньше обычного.

Выходные кажутся сплошным сном, длинным и странным, когда она думает обо всем, что случилось. Голубой огонь. Шесть элементов. Книга Узоров. Кот и ключ. И Макс. Прежде всего Макс.

Макс поцеловал ее.

Что ни говори, а это случилось.

Он поцеловал ее, и она ему не безразлична. Как бы Мину не сомневалась в себе, она видела это в его взгляде.

Он хочет быть с ней. В груди поет, когда Мину думает об этом. Макс хочет быть с ней, и она должна дать ему понять, что согласна. У них нет причин сопротивляться своим чувствам.

Мину надевает черный топ, который купила в прошлом году, но ни разу не решилась надеть. У него облегающая модель и вырез немного глубже, чем у тех вещей, которые она обычно носит. Обычно она почти не пользуется косметикой, только наносит консилер на прыщи, но сейчас достает почти новый карандаш и подводит глаза. Затем смотрится в зеркало, но остается недовольна результатом. Глаза кажутся меньше.