Новая пташка для владыки (СИ) - Варя Светлая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ненавижу, — процедила сквозь Эллин и набрала в грудь воздуха, — НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
Она подняла руку и с размаху бросила скрипку в его сторону. Скрипка не долетела до него, разбившись в трех шагах от трона. Раздалось всеобщее восклицание. Эллин с облегчением выдохнула, круто развернулась и медленно пошла к дверям.
В висках стучало, зато сердце, кажется, вообще перестало биться. В зале стоял гул голосов, но Эллин не разбирала, да и не хотела разбирать, что они говорят. Она упрямо шла к выходу. Хоть к какому выходу, лишь бы подальше отсюда, подальше от этих людей. Подальше от него…
У двери ноги ее подкосились, и она едва не упала. Держась за ручку, она с трудом открыла дверь. В глазах потемнело, а в горле пересохло.
«Отвар подействовал», — с внезапной радостью подумала Эллин и провалилась в беспамятство.
19
Ей снился сон. Их старый дом, залитый солнцем, круглый стол с выцветшей скатертью. Веселый отец рассказывает что-то Арделу, что сидит рядом с ней, и они все смеются. Ардел поворачивается к ней, чтобы поцеловать, и неожиданно его лицо меняется, глаза и волосы темнеют, ласковая улыбка превращается в хищный оскал. Эллин закричала и проснулась.
И лучше бы она не просыпалась. Реальность навалилась на нее вместе с воспоминаниями о недавнем вечере. Поначалу Эллин не могла понять, где она. Вокруг было темно, и она не чувствовала своего тела.
Отвар еще действует, поняла она и попыталась пошевелить пальцами. Не сразу — через секунды — девушка поняла, что лежит на жесткой постели. Запястья и лодыжки обвивали тонкие ленты. Как бы Эллин не дергала ногами и руками — выбраться из них не удавалось. Да и сил почти не было.
Где она? Перед ее закрытыми глазами всплыло лицо Ардела и тут же превратилось в лицо Таэрлина. Она вспомнила вдруг, как он ее целовал накануне, как обещал забрать из этого ужасного места, как рассказывал о себе, гладя ее волосы.
Ложь, все было ложью.
Если бы у нее были силы, она бы закричала. Как же ей хотелось заорать, исторгнуть из себя эту грязь, эту боль и разочарование. Но Эллин могла лишь беззвучно плакать. Владыка любит игры — и Шайла предупреждала ее, сразу же, с первого дня.
А она — глупая, глупая девчонка — забыла об этом! Не восприняла всерьез. Владыка любит игры. Он любит играть своими пташками, их чувствами. Он не только убивает их, подумала Эллин, он иссушает их души. Внушает им любовь и топчет ее.
Топчет…
Эллин до крови прикусила губу. Главное, не вспоминать, не думать об Арделе. Он не настоящий. Не настоящий. Все его слова, прикосновения, обещания — ненастоящие. Он — фальшивка, мутная рябь в темном болоте.
А она влюбилась в него…
Эллин застонала — это все, на что у нее хватило сил. Что теперь с ней будет? Сейчас ей было все равно. Она пыталась приглушить эту боль, успокоить себя, и забыть. Забыть навсегда…
Вспыхнул алый огонек, на миг ослепив Эллин. Через секунду глаза ее привыкли, и она осмотрелась. Здесь не было ни окон, ни дверей. Стены и потолок серого цвета, сверху свисали лохмотья, похожие на обрывки ткани. Алый огонек, что освещал комнату, неподвижно висел в воздухе, напротив девушки.
Раздался невнятный шепот, хотя в комнате, кроме Эллин, никого не было. Шепот усилился, множился, и теперь сотни безликих голосов заполнили пространство.
Шар света увеличился, изменил цвет на оранжевый, желтый, становясь все светлее. Раздался хлопок — стало тихо и светло. А на месте шара стоял Таэрлин, в черном костюме и красных перчатках. Он бесстрастно смотрел на Эллин, словно она была еще одной бездушной вещью, картиной, что кто-то повесил на стену.
Она была рада, что он предстал перед ней не в образе Ардела — так было проще. Главное сейчас — не думать о том, что упущено. О том, на что она надеялась.
Эллин вскинула подбородок и бесстрашно посмотрела ему в глаза. Если это чудовище надеется, что она будет дрожать от страха и боли, то он очень заблуждается. Никогда она не покажет ему слез, никогда! Никогда он не увидит от нее ничего, кроме ненависти и отвращения.
Неожиданно он рассмеялся — тихо, как шелестящие листья, и подошел к девушке. Снял перчатку и положил руку на ее грудь, в область солнечного сплетения.
— Я вижу, как все пылает у тебя внутри, пташка, — произнес он, убрав руку, — сначала там была искра интереса, потом огонек влюбленности. Хорошо, но недостаточно, недостаточно…
Он медленно прошелся по комнате, взмахнул рукой — появилось кресло, в которое он с удовольствием сел.
— Теперь там, — он указал пальцем на ее грудь, — пламя ненависти. Это хорошо! Говорят, любовь питает душу. Так говорят глупцы и женщины. Нет! Ненависть — вот вечный источник силы и энергии. Вот, что зажигает и двигает вперед — лютая ненависть. Горячая, черная и красная. Ты чувствуешь, как она бурлит в тебе? Как разливается по жилам и отравляет кровь? О, да, ты чувствуешь это.
В его глазах вспыхнули алые огни, и он хищно облизнулся, как лев перед прыжком на антилопу.
«Он питается душами», — вспомнила вдруг девушка старые байки про владыку. Он сейчас иссушит ее душу? Или уже сделал это, так подло обманув ее.
Таэрлин встал с кресла и медленно, оглядывая ее с головы
