Скорость тьмы - Александр Проханов

Третьим поднялся худой полковник авиации с загорелым лбом и глубокими черно-синими глазами, которые воспаленно и страстно взирали из-под нахмуренных бровей:

— Уважаемый Леонид Евграфович, мы уже с вами говорили год назад, сразу как я вернулся с Кавказа, с театра военных действий, и вы в Жуковском осматривали корпус моей экспериментальной машины «пятого поколения» и не нашли ни одной пробоины. Здесь, в узком кругу, ни для кого не секрет, что в первые дни боев с Грузией наша авиация понесла недопустимо высокие потери. Потому что мы летаем на старых самолетах Су-27, у которых нет радиоэлектронной защиты, нет технологии «стелс», нет системы постановки помех, нет ракет «воздух-земля», способных обнаруживать и поражать радары противника. А у грузин были израильские средства постановки помех, украинские зенитные комплексы «Бук». В результате мы потеряли больше десятка самолетов, и в авиационных полках шли похороны. Командование на пятый день войны решило перебросить на фронт три опытных истребителя с вашим, Леонид Евграфович, двигателем. На этих машинах мы выполнили работу, которая была не под силу авиационным полкам. Подавили грузинскую ПВО. Разбомбили аэродромы с их авиацией. Сожгли авиационный завод и портовые сооружения в Поти. А я на бреющем пролетел над Гори, заставив Саакашвили елозить животом по земле. Вот что такое «истребитель пятого поколения», — это машина господства в воздухе. И остается только ждать, когда истребитель запустят в серию и насытят машинами полки. А вообще-то, Леонид Евграфович, вы мне жизнь спасли, я ваш должник. Честь имею!

Полковник щелкнул каблуками, жадно проглотил водку, и его черно-синие глаза пылали. Люлькин обнял его:

— Ах, ты мой дорогой, Федор Карпович! Ах, ты мой золотой товарищ полковник!

Поздравления сменяли одно другое. Все они были от сердца. Те, с кем проводили бессонные ночи, спорили до хрипоты, ссорились вдрызг, бранились смертельно, теперь, забыв о кромешной работе, о непосильных трудах, открывались в своем истинном отношении друг к другу. В братском бережении, в чистой любви. Волга, вечерняя, сиренево-розовая, несла на себе белоснежный теплоход.

Говорил старый конструктор, с седой волнистой шевелюрой и с железными морщинами на крупном насупленном лбу. Словно на его лице отпечатались бесчисленные чертежи спроектированных им двигателей, а на волосах осела пудра металлических сплавов.

— Все вы, товарищи, помните, откуда вышел наш уважаемый юбиляр, но не все, наверное, знаете некоторые подробности его биографии. Вышел он из знаменитого аэрокосмического объединения «Уран», которое занималось многими интересными вещами, в том числе, созданием обитаемых военных и промышленных баз на Луне. Мы в советское время не испытывали нужды в финансировании, и когда нас спрашивали на Политбюро, сможем ли мы выполнить ту или иную задачу, отвечали: «Сможем выполнить любую, если она не противоречит законам физики». Леонид Евграфович, если я не ошибаюсь, занимался ториевыми и плазменными двигателями, задействованными в проекте «Луна». Проект развивался настолько успешно, что уже стали формироваться дивизии для отправки на Луну для развертывания там промышленным зон и боевых стартов, в том числе и тех, что должны были сработать по крупным, летящим к Земле метеоритам. Однако метеорит прилетел совсем с другой стороны. Когда развалили Союз, наши «реформаторы», как известно, взялись первым делом за военно-промышленный комплекс и, конечно, за НПО «Уран». Сначала остановили финансирование, и все стало умирать и сохнуть, люди стали уходить из лабораторий, кто в бомжи, кто в «челноки». Потом расчленили производство на несколько кусков, и самый мощный, где работал Леонид Евграфович, передали американцам. Те возобновили финансирование, но прекратили все работы. Люди получали зарплату, но вся тематика была свернута. Американцы повесили над главным корпусом свой флаг и контейнерами стали вывозить секретную документацию. Леонид Евграфович вынес на себе, под рубахой самые секретные чертежи и лабораторные отчеты, как во время войны выносили на теле знамя полка. Его сначала уговаривали отдать чертежи. Потом предлагали за них огромные деньги. Потом устроили автомобильную аварию, в которой он едва ни погиб. Грозились убить сыновей, так что он был вынужден отправить их в дальнюю деревню. Наконец, его выгнали с производства без копейки денег, и он работал сантехником в «жеке», чинил сливные бачки. Так он перебивался больше года, пока старые друзья ни вытащили его в Москву и ни посадили в тот самый тусклый кабинетик, где его отыскал наш уважаемый Юрий Данилович Ратников. Я это рассказал к тому, что есть в нашей жизни не только русские гении, но и русские герои, к числу которых относится наш великий юбиляр. Цены тебе нет, Леонид Евграфович!

Они расцеловались, было видно, как увлажнились глаза Люлькина, и он полез за платком.

Певица скользнула на эстраду, пленительно улыбаясь, потянула к себе микрофон длинной обнаженной рукой. Оглянулась на музыкантов, подавая знак. Но прежде чем заиграла музыка, в зал влетел взволнованный помощник Люлькина, размахивая правительственной телеграммой:

— Внимание, товарищи, поздравление Премьер министра! — вскочил на эстраду, оттесняя певицу, и стал читать, чуть захлебываясь, переводя глаза с телеграммы на Люлькина, — Уважаемый Леонид Евграфович, позвольте от всей души поздравить Вас со славным юбилеем. Родина знает вас, как талантливого конструктора, неутомимого новатора, патриота российской авиации. Сделанные вами открытия внесли и продолжают вносить весомый вклад в развитие отечественного двигателестроения. Надеемся, что уже в скором времени в русское небо взлетит истребитель «пятого поколения», в создание которого вы вносите свой неоценимый вклад. Председатель Правительства…

Все аплодировали. Ратников был рад за Люлькина, вспомнил прошлогодний визит Премьера, их беседы в цехах, у испытательных стендов, во время ужина, где Премьер восхищался заводом, обещал поддержку, заверял, что скоро последует государственный заказ, и начнется серийное производство двигателя.

Помощник соскочил с эстрады, передал телеграмму Люлькину, и тот ее внимательно разглядывал. Певица снова заняла свое место у микрофона, колыхнула широким, в блестках, концертным платьем, оглянулась на музыкантов, приглашая играть. Но в зал, шумно хлопнув дверью, неся огромный букет роз, влетел запоздалый гость, устремился к юбиляру. Ратников с изумлением узнал в этом запоздалом госте Шершнева. Взволнованный, смущенный своим опозданием, с чувством вины на красивом благодушном лице, Шершнев приблизился к столу, за которым сидел Люлькин, тянул ему букет бархатных темно-алых роз.

— Извините ради Бога, дорогой Леонид Евграфович, обыскался в городе, нигде не нашел достойного вас букета. Из Москвы домчали. От лица корпорации уполномочен поздравить вас с юбилеем и выразить мнение руководства, что и впредь, какие бы перемены ни постигли завод, вы останетесь его Генеральным конструктором, главной креативной силой, душой производства, на которое сейчас устремлены взоры нашей корпорации, правительства, всего политического руководства. — У Ратникова случилось удушье. Шершнев осмелился явиться в их братский круг, которому нес разрушение. Уже членил его, четвертовал, противопоставлял его, Ратникова, Люлькину, обещая тому сохранение должности после того, как Ратников будет смещен. Вносил раздор, уповал на низменные инстинкты, действовал, как опытный интриган. — Вы, Леонид Евграфович, можете быть уверены в сохранении всего вашего потенциала, который, не сомневаюсь, уже в скором времени позволит вам начать работы по двигателю «шестого поколения».

Люлькин медленно поднимался. Ратников видел, как жутко, кроваво набрякло лицо, трясутся губы, выпучиваются глаза. Пиджак становился тесен, грудь под рубашкой распирало, словно в глубине разбухало сердце, тужилось раздвинуть грудь.

— Вы… Вы… Ты… Ты посмел явиться сюда.… После всего, что ты… — Люлькин захлебывался, в горле клокотал ком, дрожала синяя жила. — Это ты привел американцев на «Уран» и отключал финансирование, после чего три тысячи инженеров оказались на улице! Ты расчленил предприятие, отдал центральные лаборатории и испытательные корпуса американцам, вывесил над управлением американский флаг! Ты распорядился опытный образец двигателя Ф 707, уже готовый к эксплуатации, отправить на металлолом! Ты вывез документацию лунного проекта, и теперь американцы завершают сборку боевых и промышленных модулей! Ты требовал от меня отдать чертежи плазменного двигателя, предлагая миллион долларов! Ты раздавил КамАЗом мою припаркованную «Волгу»! И ты явился сюда? Вы хуже фашистов, хуже Гитлера, разрушили Союз по плану «Барбаросса»!.. — Люлькин запнулся, — «Барбаросса»!.. — Люлькин захлебнулся булькающим звуком, — «Барбаросса»!.. — Люлькин схватился за грудь, потянулся через стол к Шершневу, словно хотел вцепиться него. И вдруг издал долгий жалобный стон и с грохотом рухнул прямо на тарелки, винные бутылки, бокалы. Шершнев ошеломленно выпустил букет роз, и они засыпали упавшего на стол Люлькина, накрыли багровым бархатным ворохом.