Фиктивная семья отца - Елена Левашова

в кабинет Максима Игоревича, чтобы подставить меня. Почему Артеменко его послушал? Он ведь мог послать подальше Шарова, но в точности сделал то, что тот ему приказал?

– О чем задумалась, красавица?

– Вы знали, что родственник Натальи дежурил в тот день? Специально подгадали, чтобы расправиться с Артеменко и выйти чистеньким из воды? – произношу без надежды на ответ.

– Я ничего тебе не стану рассказывать. Кстати, мы подъехали, крошка, – язвительно протягивает Шаров.

Вынимает из кармана смартфон и кому-то звонит. Съезжает с трассы к длинному, похожему на барак кирпичному строению. «Пирожки», «Душ», «Мотель» – прищуриваюсь, чтобы прочитать вывески. Значит, там есть люди? Замечаю припаркованные на площадке КАМАЗы и грузовики. Шаров привез меня в место отдыха проезжающих мимо водил. Кажется, теперь я понимаю, что он хочет сделать: убить меня и бросить в багажник к водителю, следующему на дальнее расстояние. Пока меня обнаружат, пройдет уйма времени… Да и отследить, откуда труп будет сложно.

Судорожно дышу, пытаясь понять мотивы Шарова. Вокруг свидетели, камеры видеонаблюдения, да и машины наверняка оснащены видеорегистраторами.

– Здесь и не такое случается, Поля. Дерутся, насилуют сельских девок, случайно сюда залетевших, убивают… Никого не удивит, что ты была, а потом…упс… И тебя не стало, – произносит он, продолжая дозваниваться.

– Как вы меня убьете? – голос дрожит, как провода на ветру.

– Алло, сынок, ты где? Подъезжаешь? Мы на месте. Лопату не забыл? Да-да, все под контролем, она не успела туда доехать. Телефон? Выбросил, да… Никто не отследит.

Значит, все-таки собрались закапывать… Ежусь от охватившего меня ужаса и оглядываюсь по сторонам. Ну есть же здесь люди? Пункт полиции или сердобольные работницы пирожковой? У меня будет ровно минута, чтобы спастись… Алексей откроет машину, его сын дернет дверь, а я… Мне надо будет выпрыгнуть и бежать со всех ног. Все равно куда…

Напряженная тишина придавливает к земле, словно накрывая плечи бетонной плитой. Мышцы будто наполняются металлом, а воздух становится горячим и терпким. Запах убийцы, сидящего рядом, душит… Голова кружится от его специфического аромата – смеси лаванды и хвои – проклятого средства от моли…

Проходит несколько минут, и подъездная дорожка окрашивается светом фар. Возле машины Шарова паркуется старый, похожий на гроб черный седан.

По спине течет пот, мышцы сводит судорога… Секунда, две, три… Щелк! Алексей нажимает заветную кнопку, позволяя сыну сесть на заднее сиденье. Наверное, именно так выглядит желание жить… Оно отчаянное, быстрое, безбашенное. Огонь, ураган, водопад – все вместе, как гремучий коктейль… И оно сейчас течет в моих венах вместо крови, потому что я не понимаю, откуда во мне берутся силы. Что есть мочи я бью Шарова сумочкой по лицу. Металлическая бляшка царапает его щеку, заставляя взвизгнуть от боли…

– Дрянь! Гадина! – визжит он, но я не слышу ничего из-за ревущего в ушах пульса. Толкаю дверь и вываливаюсь на улицу. Группируюсь и, коротко обернувшись, бегу…

– Помогите! Убивают! – кричу, понимая, что искать защиты нужно здесь, а не в пустынном поле возле дороги.

– Держи ее, сынок, хватай! – за спиной звучит голос Шарова и слышатся тяжелые мужские шаги.

Задыхаюсь от бега, рву на груди шарф и пуговицы пальто, ломаю каблуки… Цепляюсь за ниточку надежды, но проигрываю… На плечах тисками сжимаются чужие пальца. Меня толкают на землю. Коленки саднят от боли, кожа ладоней лопается и кровоточит. Пытаюсь подняться. Ползу, ломая ногти об асфальт. Кричу во все горло, взрывая тишину парковки почти звериным воем:

– Помогите-е-е! Люди! Убивают!

А потом наступает темнота… Вместе с глухим ударом по голове из мышц улетучивается сила, сменяясь болезненной, предсмертной слабостью… Меня куда-то волочат по земле. Вижу повисший на небе диск луны, а потом закрываю глаза, понимая, что больше не могу бороться… Мне страшно, больно, холодно… А еще горько, потому что меня не будет оплакивать муж. Отчего-то сейчас эта мысль кажется невыносимой. Зажмуриваюсь и тихонько плачу, провожая свою жизнь в небытие, вспоминая самые яркие ее моменты – недолго, пока сознание окончательно меня не покидает…

Глава 28

Родион.

Закоренелый скептик, теперь я готов поверить во все: единство душ, интуицию, судьбу… Все во мне тянется к Полине – нутро, сердце, душа, тоскующая по той, кого я не помню… Все словно объединяется, чтобы помочь мне ее вспомнить. А сейчас, когда гости ушли, тоска кажется невыносимой, а пустота в душе зловещей. Я не могу ни о чем думать, кроме нее… Наверное, я влюбился? Любил в прошлой жизни и влюбляюсь сейчас… Колеса инвалидной коляски противно поскрипывают, когда я подъезжаю к окну. Смотрю на падающие снежинки и слушаю, как они тихонько царапаются в окно. Глубоко дышу, сжимая напряженными пальцами смартфон. То и дело поглядываю на экран, ожидая звонка Журавко.

– Родион Максимович, ужинать будете? – за спиной звучит голос Михалыча. – Я картошку пожарил с луком. Домработница обещала завтра приготовить что-то из первых блюд, а пока…

– Не хочу, Михалыч, спасибо. Не могу… Если бы мог встать, уже убежал куда-то или сел за руль. Не могу сидеть на месте, меня это страшно бесит, – хлопаю по рукояткам и напрягаю мышцы, пытаясь почувствовать ноги.

К слову, я их чувствую. Массажи и регулярные занятия приносят плоды. Иногда мне кажется, что еще чуть-чуть и я встану. Но наступает новый день, и все остается прежним – коляска, беспомощность и беспамятство. Три брата-акробата, будь они неладны…

– Давайте тогда массаж сделаю или позанимаемся? Что толку сидеть? – предлагает Михалыч.

– Хорошо, сейчас.

Вибрирующий в руках телефон заставляет напрячься. Отвечаю на звонок, мгновенно холодея…

– Родион… Максимович, беда… – скулит Журавко. – Я уволюсь, я… Вы были правы, не надо было посвящать в подробности дела Полину Романовну и звать ее в больницу, я олух, я…

– Что случилось?! Быстро, четко, по делу. У вас минута!

– Я сейчас у Жукова, а Полины нет. Она не доехала сюда, на звонки не отвечает. Я не знаю, что думать, а Жуков все время что-то мычит, я разобрать не могу. Какое-то «ша… ша».

– У него сломана челюсть?

– Разбито лицо, врач наложил швы и повязки. Говорить он не может.

– Писать может? Вы додумались дать ему блокнот и ручку?

– Ой, нет. Сейчас, – шуршит Журавко. – Жуков, напишите, что вы хотели сказать? – слышу в динамике. Сжимаю что есть силы челюсти, с трудом сдерживая эмоции.

– Шаров. Вот, что он написал. Кто такой этот Шаров? Его же…

– Слушайте меня внимательно, Журавко. То, что я вас убью, вы уже поняли. Но это произойдет, если вы не поможете Полине. Алексей Шаров – правая рука отца