Журнал Наш Современник №2 (2004) - Журнал Наш Современник

1 Анализ причин этой неудачи, а честнее сказать — поражения (ибо только так можно назвать потерю за короткий срок половины электората) первыми должны были бы проделать лидеры самой КПРФ, которые, к сожалению, пока почему-то занялись совершенно другим — подсчитыванием недостающих СПС и “Яблоку” процентов для прохождения в Думу. Странная затея — как если бы и впрямь именно этим хотели подсластить пилюлю для своего разочарованного электората!

Впрочем, о том, что я считала ошибками и просчётами КПРФ, которые, накапли­ваясь, могут привести к серьёзному срыву, я достаточно говорила и писала тогда, когда компартия была “на коне”, а сейчас, в момент её поражения, вовсе не собираюсь развивать эту тему. Скажу только, что главной причиной его, разумеется, стала вовсе не кампания в СМИ, сколь бы разнузданной она ни была. Ибо она бывала и более разнузданной (вспомните плакаты “Купи еды в последний раз!” на избирательных участках в 1996 г., газетёнку “Не дай Бог!” и многое в том же роде), а “красный” электорат давно показал свою невосприимчивость и устойчивость к подобным грязным приёмам воздействия. Дело, стало быть, в чём-то другом, о чём, повторяю, хотелось бы услышать прежде всего от самих руководителей КПРФ.

2 Александр Рар — директор программы России и стран СНГ Германского совета по внешней политике.

3 Интересно, как бы отнеслись германские политики, да и просто граждане, если бы Россия с такой же степенью откровенности выражала желание видеть у государст­венного руля европейских стран анти государственников? И как бы отнеслись к этому в США? Вопрос риторический...

Валерий Хайрюзов • У России есть ещё ресурс (Наш современник N2 2004)

Валерий ХАЙРЮЗОВ

У РОССИИ ЕСТЬ ЕЩЕ РЕСУРС

В Новый Уренгой я прилетел летом. Едва я ступил на подъехавший к самолету трап, как в лицо пахнул горячий воздух, и если бы я не знал, что город находится на Крайнем Севере, то вполне можно было бы предположить, что самолет прилетел куда-то в пески Средней Азии. Из своего прошлого лётного опыта, который приобретался на северных трассах, я знал, что здесь летом иногда бывают дни, когда температура воздуха поднимается под трид­цать градусов и все живое, кроме комаров, ищет тень. Но подобная аномалия чем-то сродни высокой температуре у больного, она всегда — предвестник холодного фронта. Он мчится по тундре, как курьерский поезд, приносит при­вычный для этих краев холод, и короткое недавнее тепло кажется сном. Еще Уренгой поразил меня песком. Он был везде: на подоконниках, столах, коридорах, в карманах курток. Местные в шутку называют эти места северной Сахарой и с улыбкой утверждают, что если бы здесь, на севере Тюменской области, закончился газ, то уренгойцы вполне могли бы поставлять на мировые рынки песок. Или холод, поскольку того и другого здесь с избытком. Что верно, то верно: заполярный песок отменного качества, не хуже, чем в Анапе или на пляжах Капокабаны. Старожилы рассказывают, что раньше его вместо балласта загружали в грузовые самолеты, улетающие в Москву, и там отвозили на детские площадки.

Песок и холод, объединившись, делают все, чтобы жизнь здесь, у Полярного круга, была невыносимой. И на первый взгляд непонятно, зачем и для чего здесь, посреди холодной, точно раскатанной гигантским катком тундры, разместился город с населением в сотню тысяч человек. Но причина есть — это крупнейшее в мире Уренгойское газоконденсатное месторождение. Сюда с первым десантом, с первыми разведчиками недр пришла авиация и долгие годы была практически единственным видом транспорта. В дальней­шем, на всех этапах развития Ямала, во всех его делах и начинаниях среди первопроходцев всегда были авиаторы, и можно без преувеличения сказать, что путь к подземным богатствам Ямала лежал через небо.

Само рождение Уренгоя начинается с посадки вертолета на выбранную с воздуха площадку. Произошло это в середине семидесятых годов. В короткие сроки была сооружена грунтовая полоса, на которую стали садиться самолеты с техникой, строительными материалами. Так на карте появился аэропорт Ягельное. И сюда со всех концов страны начали прилетать люди. И, как говорил поэт, народ здесь собрался сборный, но отборный. Был накоплен уникальный опыт работы в экстремальных условиях. Бурили скважины, прокладывали трубопроводы, линии электропередач, строили насосные и перекачивающие станции, днем и ночью в пятидесятиградусные морозы поднимались в воздух самолеты и вертолеты. Все, что сделано за эти годы, сегодня нельзя и представить. Но вот с летящего вертолета увидеть кое-что можно.

Мне выпала честь слетать на буровые с известным всем газовикам и жителям тюменского Заполярья вертолетчиком Геннадием Утвой.

— Доброе утва, — привычно обыгрывая свою фамилию, с улыбкой привет­ст­вовал он меня утром в кабинете командира Уренгойского авиапредприятия Владимира Федорова. — Вот что, давай полетели со мной. Из этого кабинета ничего не увидишь. Рейс короткий: час туда, час обратно. На буровые надо воду завезти и забрать сменную бригаду. Заодно посмотришь нашу работу.

Через час мы уже летели на буровую. Погода, как говорится, была на пределе. Вертолетчики заняли безопасную высоту, и полет шел по приборам.

— Здесь местность ровная, но торчат вышки. Лучше пройдем на безопас­ной высоте. У вертолета, конечно, есть свои особенности, — говорит Ген­надий. — В полете за ручку надо держаться так, точно несешь в руках голубя. Чуть нажал сильнее — придавил. Разжал руки — он вылетел. Движения тоньше, чем на самолете.

Всегда интересно наблюдать работу профессионалов. После посадки быстро, без лишних слов и суеты выгружают бачки с водой, на их место загружают оборудование. От посадки до взлета проходит всего лишь пять минут. И снова мы в воздухе. Сверху хорошо видны трубопроводы, компрессорные станции, дороги, линии электропередач. Твердой, привычной взгляду земли здесь почти нет. Кругом озера, болота, крохотные речушки. И вышки — их так много, точно работающим и живущим здесь людям надоел унылый пейзаж и они решили высадить их вместо елок. Показывая на усыпанные белыми цветами поляны, Утва сказал, что это цветет морошка. Неожиданно мы увидели летящих параллельным курсом лебедей. Они летели чуть ниже и почти не уступали нам в скорости.

— Вот ради этого стоило приехать сюда и посмотреть, как живут и летают эти прекрасные птицы, — сказал Утва.

Как и обещал Утва, через час, взяв на борт бригаду буровиков, мы вылетели обратно. Но сели не в аэропорту, а на запасную площадку неподалеку от Нового Уренгоя. Ожидая погоду, знаменитый вертолетчик начал делиться своими наблюдениями за повадками животных, которых приходилось видеть из кабины.

— Как-то сразу же после взлета мы увидели зайца, — поглядывая в сторону надвигающихся на город низких облаков, начал рассказывать он. — Я прижал вертолет к земле, а он от нас дал деру. Бежал, бежал и, чувствуя, что ему не убежать, нашел торчащий пенек, заскочил за него и, как ребенок, спрятал мордочку. Даже глаза свел в одну точку. И это ничего, что бока и ноги торчат в разные стороны, ему казалось, что он наконец-то спрятался от нас.

— И медведь точно так же поступает, — поддержал командира борт­механик. — Бежит от вертолета до ближайшего болота, залезет туда и морду лапой прикроет. Вообще, забавные случаи бывают. Однажды Валентин Петров должен был вагончик отвезти. А он намок и стал тяжелым. Петров попросил, чтобы этот вагончик затащили на бугор. Поднял он его в воздух. Пока летели, вагончик крутился на подвеске. Прилетели, открыли дверь. Смотрят, на полу мышь. Ее так закрутило, что она, бедная, встать не может. Поднимет голову и уронит. Затем, собрав все силы, поднялась, как заяц, на задние лапки и снова упала на бок.

Петров посмотрел на нее и говорит:

— Ну ты, милая, извини. По-иному я тебя привезти не мог.

Пока бортмеханик рассказывал, Утва вышел на связь с диспетчером и, едва сдерживаясь в выражениях, передал “привет” метеослужбе.

— Передайте Зине, что за те десять метров, которые она дала ниже мини­мума, я прилечу и закручу ее, как мышку. А ее любимую кошку съем, — при­гро­зил он и, улыбнувшись, выключил радиостанцию.

Вызволил нас с запасной площадки командир объединенного авиаотряда Владимир Тимофеевич Федоров.

Уренгойский командир молод и красив той мужской красотой, которая бывает у сильных и здоровых людей. Общаться с ним легко, ему нравятся новые люди, разговоры про авиацию. Заметно, что Федоров любит острое словцо и нередко пользуется им. Чуть позже я узнал, что он увлекается фото­графией и, надо сказать, делает это профессионально. Те снимки, которые мне довелось увидеть, говорили, что в душе он художник, который очень тонко и точно видит и чувствует природу. Кроме того, он любит во время отпуска пускаться в далекие и небезопасные путешествия по северным рекам, отыскивая бивни мамонтов. И потом с тонким юмором рассказывает о тундре, охоте, об обычаях проживающих в этих краях ненцев. Федоров влюблен в авиацию, и это чувствуется во всем, что он говорит и делает.