Уроки гнева - Анатолий Нейтак

Потом было новое угощение, и не только. Бурый снова продемонстрировал своё мастерство в Оживлении Слова, заставив Холодную ненадолго оттаять — а это было ох как нелегко. Всю меру своей признательности она выразила способом, доступным ей как мастеру Корней.

Даже пущенная в ход без какой-либо подготовки, магия заставила хижину Бурого ощутимо вздрогнуть. Не без удивления узнала Ночная в чужом заклятьи такты Оживления и Пробуждения, слушая тихий шорох, с которым брёвна сруба, настил пола и крытые дранкой стропила крыши срастаются друг с другом. Дорогого стоил такой дар! Теперь хижина, вросшая в горный склон уже в самом прямом смысле, даже без хозяйской руки простоит не менее трёхсот лет. И многим малым бедам — вроде древоточцев в стенах, грызунов в подполе и пожаров — хода сюда не будет…

Вечер опустился на землю тихо, как одеяло, уложенное матерью на спящего ребёнка. Медь заката сменила золото. Небо было прострочено пульсом облаков, утративших дневную белизну. Ароматы увядающей зелени пьянили, бродя по жилам молодым вином тоски. Бурый остался в доме, а тастары вышли, чтобы пройтись.

Ну и поговорить, конечно.

— Как дела дважды изгнанников?

— Сносно. Мы остановились в одной из горных долин, не занятых людьми. Понемногу привыкаем. Агиллари не пытается гнать нас дальше.

— Моё место рядом с Танцующим и Примятым заняла ты?

— Да. Одобряешь?

— Одобряю.

Говоря по совести, если Агиллари действительно оставил беглецов в покое, Ночная и сама уступила бы своё место Холодной. Одного мастера майе в тройке лидеров более чем достаточно. Формальная власть — лишние хлопоты, к тому же сейчас Ночная имела куда более серьёзную точку приложения сил. Дать миру новую жизнь… Ничего важнее и выше этого просто не может быть, если, конечно, река событий не начинает реветь в теснине, скача камнями бед.

— Из лесной башни нет вестей?

— Нет. Тающая, Беспокойный и Раскрытая по-прежнему там. В безопасности.

— Они — в безопасности. А Высокий?

— Неизвестно.

В уточнениях не было нужды. Ночная хорошо понимала, что за время отсутствия Холодной всё могло измениться, но раз та ничего не знала — значит, на момент её ухода новостей не было. И это само по себе не радовало. В конце концов, если неизвестность столь длинна…

Не думать об этом. Всё равно сделать что-либо не в её силах.

Не думать!

Холодная пригнула к себе ветвь дикой розы. На кончике за несколько ударов сердца возник бутон. Возник, набух, распустился, выдохнул облачко тонкого, чуть приторного аромата — и тут же облетел, не оставив плода — одну лишь засохшую веточку, хрупкую, как столбик пепла. Это бесцельное магическое действие было для Ночной более красноречивым, чем любая истерика.

В конце концов, Высокий был одним из внуков Холодной. А из уцелевших — последним.

— Попрощайся за меня с хозяином.

— Непременно. — После легчайшей паузы Ночная добавила. — Приходи, когда сможешь.

— Приду, — пообещала Холодная. Глянула через плечо и с места ушла в "мерцающий" бег.

В задумчивости Ночная потянулась к кусту дикой розы, повторяя чужой жест. Пальцем другой руки коснулась тёмно-серого пенька, на котором выросла и увяла несвоевременная роза. Но коснуться не вышло: даже от столь осторожного движения пенёк рассыпался тонким прахом.

В то время как Холодная торопилась вернуться в долину-убежище, два других тастара с ещё большей скоростью удалялись от неё, также используя "мерцающий" бег. Этими тастарами были Примятый и Танцующий. Они так спешили, что за минуту оставляли позади по два йома, а то и больше — две смутные мелькающие тени, в сравнении с которыми самая лучшая лошадь, идущая карьером, была медлительна, как рядом с ней самой — рысящий пони.

Два тастара гнали себя без всякой жалости, до темноты в глазах и звона в голове. "Мерцающий" бег тяжёл прежде всего для разума мага. Время уплотняется, сквозь него очень скоро начинаешь продираться, как через слишком долгое бодрствование, а магия помогает бороться с утомлением духа лишь до какого-то предела; и утверждающие, будто тастары не знают ни усталости, ни сна — лгут.

Сорок минут бега. Добравшись до более-менее укромного места, Примятый и Танцующий одновременно свалились наземь. Замерли. Три минуты транса, полная, деревянная неподвижность — и снова на ноги: вперёд, вперёд, вперёд! Боль неполного восстановления сжимает виски, в глазах очень скоро начинают плавать хлопья чёрного снега… Забыть. Отбросить прочь.

Бежать!

И тастары бежали. Назад на восток, в сторону Столицы. Навстречу опасности и ненависти, почти не надеясь успеть… но именно это "почти" снова и снова выдирало их из трёхминуток каталепсии, бросая вперёд в ломающем темпе.

Глава двадцать первая

Наконец-то на месте.

Владыка решительно зашагал ко входу в пещеры. Эхагес двинулся было за ним, но встал, ощутив на плече пальцы Лаэ.

— Что, маленькая? — обернулся он.

— Нет, ничего, — смутилась девушка-орлэ. — Показалось.

— Показалось что?

— Плохое. Неважно. Пошли.

— Ну, пошли…

В пещере, облюбованной Вороном, ничего не изменилось. Та же тьма, тот же холод, то же близкое — волосы шевелятся — дыхание тишины. Коридор, зал, второй коридор…

Иллюзорных ворот при входе не было.

Владыка и Эхагес одновременно, не сговариваясь, замедлили шаги, ставшие ещё более плавными и совершенно беззвучными. Нет, угрозы поблизости не ощущалось, и всё же… Страж, сам не заметив, как это произошло, охватил Мантией Скитальца себя и Лаэ, словно они снова оказались во враждебных мирах. Пламенный, не полагаясь на дарёное умение, приготовился мгновенно уйти в Тень при любом намёке на неладное. Хотя иллюзии растаяли, старые заклятья по-прежнему мешали магическому зрению. Чтобы осмотреться, Владыка сотворил и отпустил с ладони к потолку шар бесплотного сияния…

И в этом сиянии все трое почти одновременно увидели.

— О боги! Лаэ, отвернись.

Но она не послушалась. Опередив Эхагеса и Владыку, настороженно слушающего тишину, она первой добралась до тела и склонилась над ним. Протянула было руку — но тут же отдёрнула. Страж мысленно одобрил её осторожность. Мантия Скитальца могла многое, но она не очень-то годилась для сопротивления магии. А между тем от тела на полу, густо обсыпанного мелкими кристаллами льда, за десятки шагов доносилось дыхание какого-то замораживающего заклятия. Коснувшись того, что сковано таким заклятием, можно было запросто лишиться кожи на пальцах. Или даже самих пальцев… вместе с рукой.