Капитан полевой артиллерии - Сергей Карпущенко

Лихунов смотрел только туда, где рвалась шрапнель его орудий, а поэтому не видел, не мог видеть, что и на соседних участках происходило подобное. Еще две батареи дивизиона, которыми он еще совсем недавно командовал, располагались в трех верстах справа и слева от него и действовали ничуть не хуже батареи Лихунова. Но ему сейчас казалось, что весь мир совместился лишь в небольшом пространстве поля у фольварка Янушево, а сам он, повелевающий людьми на этом поле, словно был хозяином вселенной, могучим и безжалостным, как древний языческий бог. Лихунов видел, что уничтожил уже с батальон солдат, как разметал гранатами неосторожно выехавшую на позицию легкую батарею противника. Но он не видел, как в двух верстах справа от него германский бронеавтомобиль сумел подойти к линии окопов русских так близко, что вызвал страшную панику, и солдаты, бросая на ходу винтовки, в количестве двух-трех рот бросились бежать, и окопы непременно были бы заняты немцами, если бы артиллеристы соседней батареи не уничтожили его. Лихунов не видел также и того, что авангард Ставучанского полка, тот самый батальон, что укрепился в небольшом леске, подвергся артиллерийскому обстрелу, и низенький каменный валик их не укрыл на самом деле. Снаряды взрывались у них за спиной, ранили солдат осколками, прошивали насквозь их не защищенные ничем тела, попадали в камень, который тоже разрывался на сотни маленьких осколков, убивавших обезумевших от страха пехотинцев, уродовавших до неузнаваемости этих молодых, здоровых мужиков, неспособных ответить ни единым выстрелом. Прежде чем командиры дали приказ батальону уходить в лес, три роты так и остались лежать за разбитыми бризантными германскими снарядами каменными валиками, которыми капитан Настырко хотел сохранить солдатам жизнь во время боя. На очищенную позицию русских тут же бросились враги, но их остановила и принудила к бегству батарея полевых орудий, вовремя поставленная для обстрела утраченной опушки Новсковского леса.

Бой продолжался два часа. Атаки немцев на русские передовые позиции, охранявшие подступы к фортовой линии Новогеоргиевска, были отбиты на всех участках. Тишина, нарушаемая лишь случайными винтовочными выстрелами, после яростного, дикого грома канонады казалась исступленно-стылой и кромешной. На том поле, по которому стреляла батарея Лихунова, появились люди с носилками и принялись убирать раненых и убитых, но он уже не видел этого.

На батарее, куда Лихунов прошел, все еще носило следы недавнего боя. Канониры, бомбардиры, опустившись на землю, курили, молча, отупело глядя куда-то вниз или, наоборот, закинув голову, смотрели в небо, будто все земное после этого боя было для них невыносимо противно. Курили, оглушенные стрельбой, не замечая или не желая замечать подходившего к ним командира, но ни сам Лихунов, ни командиры взводов, ни фейерверкеры не решились поднимать артиллеристов – сейчас это было бы по отношению к ним настоящей жестокостью.

– Спасибо вам, братцы, – твердым, но негромким голосом произнес Лихунов, подходя к артиллеристам. – Хорошо стреляли. Спасибо.

– Рады стараться, ваше высокоблагородие! – вытянулся пожилой бородатый фейерверкер.

К Лихунову подлетел Кривицкий, сияющий счастьем:

– Господин капитан, ну, вы видели, видели?! Ведь размели же германцев к чертовой матери! Ведь вы хорошо должны были видеть!

Лихунов, снисходительный в эту минуту к свободному, неуставному тону поручика, ответил:

– Неплохо стреляли, господин поручик,- и добавил отводя глаза: – Но можно было кучней стрелять. В другой раз смотрите за тем, чтобы прицелы точнее выставлять. Но в общем – очень сносно.

Кривицкий, огорченный такой похвалой командира, хотел было оправдаться, но в это время к Лихунову подбежал связной с испуганными глазами, сбиваясь, заговорил:

– Вашесыкородие, там… на проводе… вас просють, генерал Колшмит, дивизии командир… пожалуйте…

Лихунов быстро пошел туда, где был укрыт телефон, соединяющий его батарею со штабом дивизии. Дорогой решил, что генерал Кольдшмидт хочет поблагодарить его за отличную стрельбу, и его сердце, не лишенное тщеславия, заколотилось быстрее. Лихунов услышал в трубке шипение, потом чей-то недовольный голос (Кольдшмидта он не знал и голоса его узнать бы не сумел) проговорил в телефоне:

– Кто на проводе?

– Капитан третьей батареи Лихунов,- ответил он. – Командир батареи. – И сразу понял, что благодарить его не будут.

– Так и надо представляться! – уже прокричали в трубке, и по тому, что говорили заметным акцентом, Лихунов понял, что с ним разговаривает Кольдшмидт.- Господин капитан, сколько патронов потратила ваша батарея сегодня? Говорите скорей, скорей!

Лихунов не знал наверняка, сколько снарядов потратила его батарея сегодня, к тому же тон, которым к нему обращались, оскорблял Лихунова, отвечать не хотелось, да и не хотелось думать, подсчитывать залпы.

– А с кем, собственно, имею честь говорить? – спросил он невежливо, вспоминая, что ему не представились и он имеет право на грубость как на ответ невеже.

– Как?!! – уже просто заорали где-то далеко. – Разве вас не уведомили? Я – генерал-майор Кольдшмидт! Я командую дивизией, в состав которой вы вошли! Извольте отвечать немедленно, сколько потрачено патронов!

Лихунов понял – нужно отвечать.

– Приблизительно триста…- коротко сообщил он в трубку, в которой в течение нескольких секунд не было слышно ничего, кроме шипения, но потом голос генерала прогорланил еще более грубо, чем прежде:

– Да вы что, капитан! – кричал Кольдшмидт, словно понял, что триста – это на самом деле много. – Да я вас под суд отдам! В крепости запасы патронов ограничены, а вы тратите в стрельбе по ничтожным целям триста патронов за два часа боя! Не сметь этого делать впредь!

Лихунова затрясло. Слушая гневную речь генерала, он навивал на нервные пальцы шнур телефона, борясь с желанием бросить трубку на рычаг. Когда Кольдшмидт умолк, он дрожащим голосом спросил:

– Ваше превосходительство, это вы батальон пехоты и батарею легких орудий, разгромленные нами, ничтожными целями зовете, да?

– Да! Да! – прокричал командир дивизии. – Ведь не тяжелых же орудий, а легких, легких, вы понимаете разницу или нет?!!

Вдруг Лихунов внезапно осознал, что говорит с неумным человеком, который, несмотря на свое генеральское звание, плохо знает военное дело, задачи и возможности батареи полевых орудий. И ему вдруг стало отчего-то необыкновенно легко.

– Ваше превосходительство, – спокойно и с чуть заметной насмешкой сказал он, – даже для уничтожения легкой артиллерии противника требуются снаряды, а не рекомендации.