Записки из арабской тюрьмы - Дмитрий Правдин

Возможно, если бы наш консул с первого дня моего ареста проявил кипучую деятельность, то результат был бы иным. А если б еще и привлекли нашего российского доктора, попросили б кого-нибудь из хирургов наших поприсутствовать при вскрытии, их в Тунисе предостаточно, тем более что произошло оно на четвертый день гибели Натальи, то тунисские эскулапы вряд ли бы отвертелись.

Я понимал, что прямых доказательств вины тунисской стороны на руках у меня нет и вряд ли будут. Если, конечно, доктора Усаму не замучает совесть, и он не пойдет в полицию с чистосердечным признанием. Хотя вряд ли ему дадут совершить такой благородный поступок, если даже он очень захочет, уж слишком много народу в этом деле «замазано».

Ситуация сложная, но надо искать выход, а он обязательно должен быть, нужно только суметь его увидеть. Для начала неплохо бы поговорить со следователем. Но на его порядочность полагаться не приходилось, после того, как он «до конца месяца» отправил меня в тюрьму, доверия к нему не было. Но он на тот момент располагал реальной властью и одним росчерком пера мог освободить меня из-под стражи.

Глава 27

Почти три недели я пробыл в новой камере, за это время полностью восстановился, третий день, как начал восстанавливать физическую форму. Вставал до утренней молитвы, пока все спали, отжимался, приседал, подтягивался на вещевых полках, благо на них здесь никто не спал. За время голодовки и восстановительного периода мышцы значительно атрофировались, поэтому физическую нагрузку давал минимальную. После зарядки обливался холодной водой, далее будил Мухаммеда на молитву.

За это время уже хорошо освоился, выучил и не путал больше имена сокамерников. Три раза в неделю ходил в школу, где стал показывать неплохие результаты. Вел дневник и оформлял словарь. Начал заниматься с Мухаммедом русским языком. На удивление, он оказался башковитым малым и через три недели уже знал сотню слов и выучил алфавит. Я сравнивал его с собой и думал, что если б мне так давался арабский, то можно было бы и в школу не ходить.

Наверно, у всех арабов есть какая-то генетическая предрасположенность к языкам. Иначе чем объяснить их знание двух и более языков?

Я старался найти себе какое-нибудь дело, чтоб хоть на время отвлечься от грустных мыслей. Когда шел в новую тюрьму на занятия, то часто по пути встречал моршеда, и каждый раз я напоминал ему, что жду свидания со следователем. И каждый раз он мне отвечал, что вот-вот меня отвезут к нему. Однажды я не выдержал и заявил, если до первого февраля не отвезут на допрос, то начну новую голодовку!

Две с лишним недели я провел в седьмой камере, но ни разу еще не выходил на прогулку. 15 января решил, что достаточно окреп и пора выходить в «люди».

Первая прогулка на новом месте мне хорошо врезалась в память, что и дату запомнил.

Летом, после памятной драки малолеток, я не знал, куда подевали смутьянов. На самом деле мне было наплевать, что с ними стало, просто их рожи перестали мелькать во время прогулок, и я забыл об ж существовании. А как оказалось, их всех раскидали по другим камерам на «перевоспитание».

Большая часть, около 20 человек, юных подонков попала в первую. Там их немного «причесали», но еще не до конца. «Детство» у них в одном месте пока «играло».

Дворик был идентичен тому, что приходилось наблюдать и раньше, только народу побольше. Но из-за проклятых малолеток нельзя было спокойно ни стоять, ни ходить. Они все время были в движении, создавая из своих тел некое подобие броуновского. Не стояли на месте, все время бегали, толкали друг друга, щипали. Им было весело!

Вот вышел первый раз на новом месте на прогулку, а тут с ходу какой-то мелкий недоносок меня, пробегая, плечом задел, да все бы ничего, но в этом месте ребра сломанные еще побаливали. Сделал ему замечание, а он нет, чтоб извиниться, так развернулся, сделал страшную физиономию и на меня попер как танк. Честно говоря, немного расслабился в «семерке», там контингент другой совсем сидел, все вопросы без мордобоя старались решать. Рано расслабился! Тюрьма не дом отдыха!

Идет этот чижик, мимической мускулатурой играет, маски ужасные из своего лица лепит, думает, испугаюсь и убегу. Не на того напал, парниша! Встретил его прямым правым, он на пятую точку и приземлился. Глазенками завращал, заорал благим матом, типа наших бьют.

А так получилось, что в этом углу одни малолетки находились, из уголовников с понятиями почти никого. Вот эта орава и рванула на меня. Но когда двадцать человек хотят одного побить, то всегда плохо получается, тут главное на ногах устоять. Упадешь — затопчут! А так они друг другу мешают, толкаются только, а по-хорошему «зацепить» не могут. Я по мордасам, сколько сумел, врезал, кровь потекла — значит удачно!

Вывернулся, крайнего дохляка в живот ударил ногой, убогий скрючился, я его за волосы схватил, башку на себя наклонил и к горлу бритву приставил. Хотел давеча выкинуть ее, думал, не пригодится, да видно поторопился.

Стоять, ору, козлы! Будете дергаться — горло ему перережу! Толпа малолеток как вкопанная замерла в метре от меня, глаза из злых в растерянные превращаются, пацанчик, которого я в заложники взял, обоссался со страху.

Все быстро произошло, от того момента, как я во дворик погулять вышел и до взятия заложника, наверно, меньше двух минут прошло. Не зря в свое время месяц почти тренировался, учился бритву из под лейкопластыря на животе молниеносно извлекать. Не прошли даром уроки, сослужили службу.

После того как мне ребра сломали, для себя решил, что больше долго драться не буду, просто физически не смогу. Ослаб очень в тюрьме, тем более девятидневную голодовку недавно перенес. Вон с десяток ударов сделал, и «сдох» сразу, стою, отдышаться не могу, легкие аж наружу выворачиваются, свистит все. Какой из меня боец сейчас? Вот и решил недавно, если кипиш какой, то либо бритвой резать, либо заложников брать. Тут выбирать не приходится.

Пока я обсосанного паренька грозился — «тау избах гуа киф-кифь алюшь» (сейчас прирежу его точно барана!), остальные зэки подбежали к нам, стукачи в этот момент метнулись за полицаями. У меня было минут пять. Начались переговоры.

Эссамир Баби прибыл раньше надзирателей, быстро «застроил» малолеток, что-то стал объяснять им, жестикулируя руками и выпучивая глаза. Я слов не разбирал, они вылетали из его глотки, как из пулемета. Только все эти засранцы как-то обмякли, скукожились, потупили взгляд и отошли от меня. Прибежал и их пахан со товарищи и стали раздавать малолеткам тумаки.

Эссамир подошел ко мне и мягко попросил отпустить заложника, объяснив, что меня больше никто здесь не тронет. Я поверил ему, убрал от горла сопляка лезвие и пинком направил к своим.

Прибежали полицаи с дубинами во главе с моршедом, начался шум, гам, малолеток поставили на колени и стали охаживать знакомыми белого цвета «приборами», видно, стукачи уже ввели в курс дела, кто начал, и что произошло.

Эссамир шепнул мне:

— Руси, тебя бить не будут, но бритву придется отдать.

— Как это отдать? — возмутился я. — У меня больше нет!

— Не дури, отдай!

— Нет, скажу, что потерял.

— Отдай, они все здесь перероют, никто спать не ляжет, пока не найдут. Засветил — все, отдай!

— Ну не знаю, — засомневался я.

— Я тебе потом другую подгоню, а эту отдай!

Пока мы шептались, малолеток избивали, остальных построили как для проверки, меня моршед пригласил за собой. Вышли в коридор.

— Я все знаю, что здесь произошло, — начал моршед. — Наверное, на твоем месте я бы поступил так же, но ты взял в заложники человека! Угрожал его убить!

— Нет, надо было ждать, пока меня убьют! — с вызовом парировал я.

— Нет не надо, это тюрьма, здесь всякое может произойти, но ты не должен был резать ему горло.

— Я никого не резал, я просто пугал!

— Кстати, а у кого ты взял бритву?

— Нашел! — с честным видом дал я ответ. — Шел по дворику, смотрю, бритва валяется, подобрал, хотел вам отдать, а тут эти козлы! Не успел, в общем, сдать.

— Ну, ладно! Хватит шутить! — вполне серьезно произнес моршед. — Если б ты не был ажнаби (иностранцем), сейчас бы вон с ними на коленях сидел, а после в карцер суток на пять! Понял?

— Понял! — переходя на крик, начал я. — А ты понял, что если вы меня посадили непонятно за что, то должны обеспечить мне безопасность! Фэмэт (понял)? И что если эти ублюдки меня грохнут, то у Республики Тунис будут неприятности, а у тебя в первую очередь! Энта фэмэт (Ты понял)?

И добавил еще пару фраз на великом и могучем, правда, непереводимых и далеко не литературных.

— Бехи, бехи (хорошо, хорошо)! — смягчился тюремный чин. — Ты отдаешь мне бритву, и я забываю, что здесь произошло.

— А если я ее потерял? — полез я на рожон.

— Эсма (послушай)! — теряя терпение, прошипел моршед. — Мы тебе еще две статьи можем добавить! Хранение холодного оружия и угроза убийства, можно еще и взятие в заложники приплюсовать. Это лет на 15 потянет.