Двоюродная жизнь - Денис Викторович Драгунский

В обкоме комсомола, конечно, был резерв, и телефончик был нужного человека, но там – нас предупредили – заказывать надо за сутки. В крайнем случае с утра. А сейчас уже половина двенадцатого.

Но я был упертый. Да и азарт какой-то появился. Первухину велел остаться в номере, не спускать глаз с объекта, а сам пошел, так сказать, на поиски.

Мрак. Главная улица, где стоял наш отель – ну-ка, угадайте название?

– Улицы или отеля?

– Оба два.

– Улица Октябрьская, гостиница «Юбилейная»! – сказал я.

– Фифти! Улица Ленина, а гостиница и правда «Юбилейная». Но мрак. Не Москва времен Собянина, куда там! Фонари через один, машин нет, магазины закрыты. Но я же упертый. А упертым везет, нам еще на третьем курсе объясняли. Автобусная остановка, две девушки. Las chicas, как и было велено. Такие лет по двадцать. Одна беленькая, другая темненькая. Я их сразу про себя условно назвал Леночка и Танечка. Миленькие, личики неглупые, но не студентки, что явный плюс. Но и не намотчицы с трансформаторного, что тоже хорошо. Это я все в полсекунды проработал.

Подхожу и сразу красную книжечку показываю. В раскрытом виде!

«Девушки, – говорю, – честь имею, старший лейтенант Ганыкин. Не бандит, не жулик, не сутенер. Вот, пожалуйста, можете запомнить или даже списать данные моего служебного удостоверения». Отдаю в руки!

– Прямо вот в руки? – усомнился я.

– Делов-то! У меня их пять расходных. А настоящий жетон никто не найдет… Вот, говорю, девушки, давайте на полном доверии. И тут одна спрашивает – та, которую я Леночкой обозначил – кстати, она Леной и оказалась, – спрашивает она: «Жулик-бандит понятно, а чего это вы, товарищ старший лейтенант, сутенера вспомнили?»

Улыбаюсь: «Ваш проницательный ум мне очень нравится». Изложил ситуацию. Девушки, это не проституция, платить вам никто не будет. Выпить дадут и закусить тоже. Трахаться не придется. То есть не требуется. Но ежели захотите – плиз. На строго добровольной основе. Ничего не бойтесь. Считайте, что это поручение обкома ВЛКСМ, вы ведь комсомолки? Да? Давайте не стесняться никогда! Но главное, повторяю, ничего не бойтесь! Объект уже сильно поддатый. Напьется, и все. Вас, я вижу, Таня зовут? – обращаюсь я к темненькой. «А как вы угадали?» Работа, девочки, работа у меня такая.

Пришли в номер.

Там Первухин уже угощение соорудил. Коньяк, шампанское, пирожные, конфеты. Пьем-гуляем. То есть камарада Санчес-Хуанчес пьет-гуляет и танцует с чиками, а мы с Первухой сидим по углам, в креслах – там, в этом люксе, была громадная гостиная! – сидим, музыку слушаем и делаем вид, что нам тоже приятно.

Потом легкий напряг начался.

Леночка его обнимает, ему все время подливает, а Танечка говорит: «Ты мне его не спаивай!» – «А почему это тебе? – ехидно и злобно отвечает Леночка. – Кто ты здесь такая?» Короче, такой цугцванг: Леночка на него запала, а он – на Танечку. Леночка в него вцепилась, чуть не в штаны лезет, а он Танечку обнимает и всякие слова говорит, на вполне сносном русском языке. Аспирант все-таки. Причем я вижу: для Леночки это все шутки, она и по виду такая, шлюховатая, а Танечка улучила минутку и мне шепчет: «Кажется, у нас с ним серьезно…»

«Да какое там серьезно! – говорю я ей. – Таня, мой тебе совет, езжай домой, возьми тихонько конфет полкоробки, и привет-пока, ты хорошая девочка, на хер тебе этот смугляк, еще залетишь, вообще беда будет». Короче, ушла она, а Леночка осталась, я ее спросил: может, ты тоже домой, смотри, он, скотина, лыка не вяжет, сейчас уснет. «Нет, – говорит, – он мой, вы же сказали, что если добровольно, то можно!»

Можно, можно, пожалуйста.

Потом меня на другие дела перекинули.

А совсем потом, лет через пятнадцать, я снова приехал в этот прекрасный русский город. По другим делам. Сижу в кафе, тихо поедаю бизнес-ланч. И вдруг слышу:

«Поломал ты мне жизнь, Ганыкин».

Поднял голову – официантка.

«Откуда меня знаешь?» – «Запомнила. По служебному удостоверению». – «Танечка! Ты? Как ты, что ты?» – «Да так, нормально. В смысле, херово». – «Что так? Муж пьет?» – «Немного». – «Бьет?» – «Так, иногда…» – «Хочешь, посадим? Или просто отмудохаем? Как шелковый станет». – «Не надо, спасибо». – «Да не за что… А когда же я тебе жизнь поломал?»

Она оглянулась, присела за столик и говорит:

«Когда меня домой отослал, тогда и поломал. Ленка-то с ним уехала. В Парагвай ему нельзя, так в Аргентину. У него там бизнес был, у него дядя крупный банкир. Ленка мне письма писала сначала. Фото посылала. Дом, пальмы, все дела. Потом перестала писать. Больше не пишет. А ведь я ему сильней понравилась, я точно знаю. Зачем ты это сделал, Ганыкин?»

Грустно мне стало.

«Не завидуй, – говорю. – Я ведь тебя спас на самом деле. Взорвали его в девяносто втором. Парагвайские спецслужбы. Вместе с женой. С Леночкой то есть. Всего, считай, десять лет твоя подружка прожила в доме с пальмами…»

Вдруг она как заплачет:

«Мне бы хоть пять лет такой жизни! Хоть три годика!»

– Я вообще-то человек спокойный в смысле жалости, работа у меня такая… – криво усмехнулся Всеволод Максимович. – Но смотреть на нее не мог, и утешать тоже. Встал и вышел.

Шел и насвистывал: las chicas chicas chicas.

Вот такая история. Не надо было перед этим козлом лакейничать. Лена бы уцелела, и Таня бы не огорчалась. Но – служба, черт ее дери. И молодость, в смысле – упертость и глупость.

несомненно и безраздельно

Мы простимся на мосту

– Я ведь на самом деле тоже должна была погибнуть! – сказала Анна Лазаревна.

– Вы?

– Представьте себе!

Разговор шел о счастливых избавлениях: кто-то опоздал на самолет, который разбился; у кого-то ребенок устроил дикую истерику, что его укачивает, и родители, проклиная все на свете, сошли в ближайшем порту с дорогого туристического парохода, который через полчаса затонул на рейде, едва отчалив. Кто-то раздраженно ушел из последнего вагона, потому что там были крикливые туристы, с трудом нашел место в голове поезда – а последний вагон оторвался и упал с моста в реку. А кто-то просто-напросто, в южной стране отдыхая, устал ждать лифта и пошел пешком с двадцать пятого этажа, и правильно сделал – в лифте ехал человек с бубонной чумой, пятеро его спутников заразились, трое, кажется, умерли.

– А с вами-то что было, Анна Лазаревна?

– Забавная история, – сказала она. – То есть, конечно, ужасная история. Я тогда работала в «Максидроме», а