После долго и счастливо (ЛП) - Лиезе Хлоя

Я целую мягкую кожу за её ухом, затем протягиваю руку и беру первое блюдо, сняв с него крышку. Наколов на вилку кусочек рыбы, я подношу к её губам. Фрейя кусает, затем снова устраивается у меня на груди, опустив голову под моим подбородком. Это так приятно, так правильно — обнимать её как раньше, чувствовать, как она прижимается ко мне и удовлетворённо вздыхает.

— День Братского Сплочения прошёл весело, — говорю я, отвечая на её вопрос ранее. — И утомительно. Между 26 и 36 годами есть разница. Я уже не в такой форме, как раньше. Не находил времени на тренировки.

Фрейя оглядывается.

— Скучаешь по этому?

— Больше всего скучаю по футболу.

Она кивает.

— Я тоже.

— Ты… — я прочищаю горло, поставив первый контейнер, затем открываю следующий. — Ты не хочешь снова играть со мной в любительской команде? Мне сначала надо будет решить все проблемы с приложением, если инвестор согласится, но…

— Да, — говорит она, накрыв ладонью мою руку. Она мягко сжимает, затем переплетает наши пальцы. — Я бы хотела, когда ты будешь готов. Но никакой спешки. Наверное, я также вернусь в свою прежнюю женскую лигу.

Я улыбаюсь ей.

— Я рад. Та лига всегда делала тебя счастливой. Похоже, ты весело проводила время, — предложив ей кусочек нового блюда, я наблюдаю, как мягкие губы Фрейи обхватывают вилку. Моя кожа ощущается слишком горячей, слишком натянутой, и я поддаюсь этому чувству — томление, голод. Я давно не позволял себе упиваться ею, упиваться желанием к ней.

— Эйден, — говорит она. — Всё так вкусно. Ты где это взял?

— В ресторане поблизости. Тут ещё есть «Голубые Гавайи», — я открываю сумку-холодильник. — Вот, — достав стеклянную банку с крышкой, я кладу туда трубочку, крохотный зонтик и наконец розовый цветок гибискуса. Затем подношу к губам Фрейи. — Вуаля.

— Как красиво. Спасибо, — она делает большой глоток и улыбается. — А твой коктейль где?

Я поднимаю бутылку газированной воды и чокаюсь с её коктейлем.

— Ваш покорный слуга за рулём.

Напевая себе под нос, Фрейя мягко забирает вилку и пробует содержимое всех оставшихся контейнеров. Затем накалывает кусочек рыбы и поворачивается в моих объятиях, поднося вилку к моему рту.

— Попробуй.

Пока я смотрю на неё, мою грудь сдавливают эмоции — она так легко делится тем, что приносит ей радость. В этом вся Фрейя. Вся она.

Выражение её лица замирает.

— Что такое?

Я хватаю её запястье прежде, чем она успевает его опустить.

— Просто… выражение на твоём лице. Я скучал по нему, — она склоняет голову набок, изучая меня. — Счастье.

Её глаза переполняются слезами, и она быстро стирает их прежде, чем они успевают пролиться.

— Извини, — шепчет она.

— Это я должен извиняться, Фрейя, — я обвиваю её рукой и целую в макушку. — Я очень сожалею.

Несколько долгих тихих моментов она позволяет мне обнимать её, пока я сцеловываю её слёзы. Когда я ослабляю объятия, она нетвёрдо улыбается, затем смотрит на пикник.

— Это… так очаровательно, Эйден. Спасибо.

— Спасибо, что доверилась мне, когда я сказал тебе закрыть глаза и повёз на другую сторону острова.

Она слегка смеётся и потягивает коктейль.

— Естественно, я тебе доверяю.

Накрыв её щёку рукой, я мягко целую её.

— Я не воспринимаю твоё доверие как должное. Последние несколько месяцев вовсе не способствовали доверию. Они вообще ничего не упростили. И за это я прошу прощения.

Опустив взгляд, Фрейя водит пальцем по песку у края нашего одеяла.

— Зигги вчера сказала кое-что, что мне запомнилось.

— И что же?

Она задумчиво морщит лоб.

— Она сказала, что легко говорить кому-то, чтобы тот открыто говорил о боли, но это сложно сделать, когда твоя боль кажется постыдной или… пугающей. Это заставило меня подумать о том, как страшен для тебя провал. Какой дорогой ценой он обходился тебе в детстве и молодости. Провал для тебя и провал для меня — это абсолютно разные вещи. Я хотела, чтобы при столкновении с риском ты вёл себя так, как я, и доверил мне эти страхи. Но когда ты в прошлом чувствовал угрозу или уязвимость, тебе приходилось полагаться на себя, чтобы выжить. Вместо того чтобы помнить об этом, я восприняла это на свой счёт.

Моё сердце гулко ударяется о рёбра. Я провожу ладонью по её руке и сжимаю её ладонь.

— Я рад, что провал значит для тебя не то же самое, что для меня, Фрейя.

Она смотрит мне в глаза, смаргивая слёзы.

— Мне бы очень хотелось, чтобы тебе не приходилось расти в такой обстановке, Эйден. Мне это ненавистно.

— Я знаю. Но это в прошлом. И посмотри, что есть у нас теперь. Посмотри на всё, что перед нами, — я целую её в висок. — Я бы прошёл через это тысячу раз.

— Почему? — спрашивает она.

— Потому что это часть того, что привело меня к тебе. Ты стоишь всего этого.

Она утыкается лбом в мою грудь и слегка водит головой туда-сюда, обвив рукой мою талию.

— Мне жаль, что я не поняла. Когда мне показалось, что ты отстранился, я отстранилась сама вместо того, чтобы пойти за тобой следом. Так и надо было сделать.

— Тебе было больно, Фрейя, — тихо говорю я. — Ты не должна была оказываться в ситуации, когда тебе пришлось гоняться за мной.

Между нами воцаряется тяжёлое молчание, если не считать шелеста океанского бриза в пальмовых листьях, угрожающего задуть наши маленькие свечки.

— И всё равно. Мы оба впредь будем лучше, — решительно говорит Фрейя и поднимает мизинчик, когда я обнимаю её крепче. — Обещаешь?

Я обхватываю её мизинец своим и целую то место, где встречаются наши пальцы.

— Обещаю.

***

— Я объелся, — стону я.

Фрейя удовлетворённо вздыхает.

— Я тоже. Это было невероятно.

Мы лежим на одеяле и смотрим в ночное небо, мерцающее звёздами.

— Я не могу привыкнуть к тому, какое ясное здесь небо, — тихо говорит она. — Столько всего видно. Потрясающе.

Я смотрю на неё, на ошеломительную красоту её лица — длинный прямой нос с блестящим серебряным колечком, резкие линии скул, по которым я бесчисленное множество раз проводил пальцами, мягкие и полные губы, которые сейчас задумчиво поджались.

— Да, — говорю я ей. — Потрясающе.

Подняв взгляд, она осознает, что я смотрю на нее. Её щеки окрашиваются мягким румянцем.

— Это напоминает мне о нашем медовом месяце, — говорю я ей.

Она слегка улыбается.

— Я была в восторге от нашего медового месяца.

— О, я тоже, — я не могу остановить улыбку, в которой изгибаются мои губы.

Фрейя вполсилы шлёпает меня по животу и крепче обнимает меня за талию.

— Сотри с лица эту самодовольную ухмылку, Эйден Маккормак.

Я смеюсь.

— Фрейя, дай мужчине насладиться счастливыми воспоминаниями о том, как он наслаждался неделей нудизма своей жены на уединённом пляже.

— О Боже, — бормочет она, тихонько ударяясь лбом о мою грудь. — Я была такой перевозбуждённой.

— Потому что ты заставила нас подождать несколько недель перед свадьбой.

— Я хотела, чтобы наша первая брачная ночь была особенной! — восклицает она.

Кончики моих пальцев невесомо проходятся по её руке, упиваясь сатиновой мягкостью кожи.

— Так и было.

— Да, — её глаза всматриваются в мои, а ладонь ложится на моё сердце. — Это правда.

— И ты пела.

Она запрокидывает голову, и на её чертах отражается непонимание.

— Что?

— В наш медовый месяц. Ты постоянно пела. Ты пела в душе, в океане, в постели, за завтраком, в моих объятиях. Я это так любил… я знал, что тем как ты пела, и что ты пела… я любил, что это говорило мне о твоих чувствах. И что это так часто сообщало мне, что ты счастлива.

Глаза Фрейи блестят от непролитых слёз, искрят, будто в них отражаются звёзды.

— Я любила, когда ты играл на гитаре, — говорит она. — Это ощущалось так же, как ты описываешь моё пение — будто ты показывал мне чувства, которые ты не всегда озвучивал. Это показывало мне твоё счастье с нами, вместе. Сидя на заднем дворе, создавая музыку вместе… это одни из лучших моих воспоминаний.