Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века - Лекха Вильевна Жукова

об опыте устройства походной церкви при госпитале, в которой подробно описывал, как за двадцать дней при затратах в 55 рублей построить церковь и иконостас[592].

Вопрос об организации места богослужения – далеко не праздный и не формальный. Война изменяла сознание ее участников. Чувство незащищенности и близости смерти многократно усиливало религиозность. Священники отмечали, что накануне боя солдаты обращались к ним значительно чаще, просили исповедовать и благословить. Страх заставлял искать утешения в Боге. Вместе с тем молитва под открытым небом, столь умилительно описывавшаяся священником Гр. Кормазиным[593], вовсе не напоминала солдатам «первых христиан». Молебен под дождем еще более усугублял подавленность[594]. Собственно, об этом говорил Х. Горбацевич, когда объяснял, что солдатам «более привычна» церковь с алтарем, даже если она устроена в палатке. Священник Д. Чирский пояснял, что обходиться без церкви ему удавалось только в летнее время – с наступлением холодов потребовалось найти какое-нибудь помещение. Собрав из добровольных пожертвований и из церковного дохода сумму в 700 рублей, он сам составил чертеж храма и отправился в Петроград, где на фабрике Генриха Иоганна Кебке была по его чертежам изготовлена церковь-палатка для полка[595].

Экстатическое отношение к храму усиливалось по мере отступления из Галиции: повсюду были разрушенные, оскверненные церкви – и униатские, и католические, и православные. Поругание храмов, уничтожение икон воспринимались современниками как материализация античеловеческой сущности войны[596].

29 января 1915 г. Государственная дума «признала необходимым, чтобы при Министерстве иностранных дел была учреждена Следственная комиссия для рассмотрения нарушений германцами, австрийцами и турками международного права, правил и обычаев войны» под председательством барона Нольде, а позже – под председательством сенатора Кривцова[597]. Среди преступлений против международного права, расследуемых комиссией, были названы насилие и жестокость по отношению к мирному населению занятых областей, бесчеловечность в обращении с ранеными и больными воинами, попавшими в плен, осквернение церквей[598]. Сведения об осквернении икон и святынь, выявленные комиссией, были опубликованы в 1916 г.[599]. Еще больше страшных подробностей печаталось в «Вестнике военного и морского духовенства».

Чаще всего церкви занимались под конюшни или под казармы[600]. И хотя с точки зрения Церкви это было осквернением храма, в обстановке войны на бытовом уровне это могло так не восприниматься. Однако имели место и случаи сознательного осквернения и поругания икон. Например, упоминались факты, когда иконы были исколоты штыками и саблями, расстреляны и брошены в навоз[601].

Особенно впечатляющий акт вандализма произошел в местечке Рачки близ Августова, где «исполняющий обязанности младшего дивизионного врача Николай Павлович Студенцов нашел среди двора, прилегающего к зданию бывшего русского лазарета пограничного полка, икону Христа Спасителя»[602]. Так обходились с местами богослужения и православными святынями австрийцы.

Но в феврале 1917 г. так же цинично поступали с собственными храмами уже русские солдаты и офицеры[603]. Причин тому множество. О них подробно говорится в статье А. А. Кострюкова[604]. В частности, автор отмечает ограничение в 1917 г. численности военного духовенства[605] о. протопресвитером, отсутствие возможности вести внебогослужебные беседы с солдатами.

Проводить богослужения в 1917 г. становилось практически невозможно. Как отмечал священник Дмитрий (Полянский) 19 сентября 1917 г., на богослужении бывает очень мало людей, при этом приходят те, которые стремятся вызвать священника на какой-либо инцидент[606]. Усталость от войны, влияние пропаганды, наконец, отречение государя внесли смятение в умы. Молитвенному настроению препятствовало также отсутствие узнаваемого храма. Оборудованные для богослужения стационарные помещения уже были отняты у священников и приспособлены под другие нужды либо разграблены и разрушены, и даже при желании прийти помолиться сделать это было негде.

Таким образом, значительная часть священников, оказавшихся на фронтах, не имели прежде опыта походной жизни и служения в условиях войны. Поэтому они плохо себе представляли трудности, с которыми им приходилось сталкиваться. Одной из таких сложностей стала подготовка места богослужения.

Проблему эту практически уже пытались решать во время Русско-японской войны. Именно в 1904 г. началось изготовление походных церкви. 2005. Вып. 1. С. 24–44. Кострюков А. А. О некоторых условиях служения военного духовенства в годы Первой мировой войны // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия: История. История Русской православной сундуков со всеми необходимыми церковными вещами, в том числе и со складными престолами. Тип престола, содержимое сундука пересматривались в 1908, 1912 и 1914 гг. Затянувшееся обсуждение в 1914 г. привело к тому, что необходимого количества сундуков по новейшим образцам к началу Первой мировой войны изготовлено не было. Массовое их производство, причем опять же по устаревшим образцам, началось в 1915–1916 гг., когда в дело включились фабрики С. С. Мешкова, А. В. Голосова, Г. И. Кебке и др. Однако изготавливавшиеся ими походные церкви были дороги, и священники, отправлявшиеся на фронт, в особенности епархиальные, не могли их приобрести.

Благотворительных организаций и обществ, снабжавших армию церковными палатками и необходимыми вещами, было не так уж много. В целом вклад благотворителей – как организаций, так и частных лиц и членов императорской фамилии – оказался довольно скромным по сравнению с потребностями армии.

Большую инициативу в 1914–1915 гг. проявляли сами солдаты и офицеры. Они жертвовали средства на устройство церквей, строили временные помещения для богослужений, украшали их как могли. Некоторые священники, пытаясь решить эту проблему, изобретали и даже реализовывали собственные проекты престолов, иконостасов и походных церквей.

Вместе с тем во многих полках не было собственных священников, а приезжавшие из других полков торопились, подгоняемые усталостью, начальством и войной. На позициях часто служили под открытым небом – и в дождь, и в мороз, и под обстрелом. Здесь богослужения очень ждали, но именно здесь оно и утрачивало свой смысл: просто «в сарае на соломе» незнакомый священник скороговоркой, иногда совмещая обряды[607], проводит некую церемонию, утешительное и одушевляющее значение которой оказывалось довольно призрачным.

Благотворительная деятельность прот. Александра (Желобовского)

Опубликовано: Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия II. История. История Русской Православной Церкви. 2014. Выпуск 4 (59). С. 58–73.

9 сентября 2014 г. исполняется 180 лет со дня рождения прот. Александра (Желобовского)[608].

Имя его, как правило, упоминается в связи с тем, что с 1888 г. он был поставлен на должность главного священника гвардии, гренадер, армии и флота, а 12 (24) июня 1890 г. стал первым протопресвитером военного и морского духовенства русской армии. О деятельности его на этом посту уже написано довольно много, а вот личность самого