Реквием в Вене - Дж. Джонс

Вертен быстро рассказал Гроссу, что ему удалось узнать.

— Шрайер, — сделал вывод Гросс. — Это должен быть он. Глава клаки. Его взяли под стражу? Но это нелепо.

Вертен надеялся, что встреча с Дрекслером будет отложена до утра, так что он сможет вернуться к Берте, но эта новая информация требовала от коллег спешно переговорить с ним сегодня же. Все еще было светло, такой приятный вечер с дуновением ветерка с Дуная, несущего с собой запах свежей воды. Направляясь в сторону Полицейского управления, они продолжали обсуждать эти новые события.

— Кто знал о слабости Малера к этим конфетам? — спросил Гросс.

— Все, кто когда-либо навещал места его пребывания. Коробка всегда находилась где-нибудь у него под рукой. Или же любой, кто читает колонки сплетен. Журналисты обожают излагать подобные подробности частной жизни.

— Излагать что?

Вертен пожал плечами:

— Ну, полагаю, Малеру в конечном счете не чуждо ничто человеческое. Что он сладкоежка. Что ему присылают их из Стамбула.

— Явно не эту коробку, — заметил Гросс. — Или турки решили отмстить за поражение при осаде Вены четыреста лет назад?[87]

— Кто-то на вилле Керри, должно быть, положил несколько отравленных конфет в присланную из Стамбула коробку, — вслух высказал свою мысль Вертен.

— Да, — подтвердил Гросс, — это самое логичное умозаключение. Если только исключить возобновление исламского завоевания Европы.

Вертен счел хорошим признаком то, что Гросс находится в шутливом расположении духа, но также нашел эти замечания и несколько раздражающими.

— Нервная дрожь, — признал Гросс, как будто прочитав мысли своего друга. — Адель обычно советует мне умерить свой пыл. Я всегда полагал это изощренным способом для женщины намекнуть мужчине заткнуться.

— Ваша супруга — тактичная дама, — изрек Вертен, когда они вышли на Шоттенринг и направились в управление полиции, где Дрекслер, в момент их появления, все еще находился на посту. Вид у сыскного инспектора был измученный. Он стоял у небольшого распахнутого окна в своем кабинете, глубоко вдыхая приятный вечерний воздух.

— Присаживайтесь, господа, — пригласил он. Выбирать было не из чего: перед письменным столом Дрекслера стояли только два старых деревянных стула. Гросс и Вертен сели.

— У меня по расписанию на этой неделе начинается отпуск, — вздохнул инспектор, падая на стул с кожаной обивкой, единственный признак комфорта в этом небольшом, спартанского вида кабинете. Вертен приметил фотографию пышногрудой женщины и нескольких мальчиков в коротких штанишках. Семья Дрекслера? Надо полагать, что да, хотя инспектор меньше всего походил на отца семейства.

— Вместо этого моя семья отдыхает в горах в Земмеринге без меня. Они надеялись, что я смогу приехать хоть на конец этой недели, но теперь, с отравлением Малера, даже это отпадает. Майндль хочет, чтобы этим делом занимались даже в выходные.

— Другими словами, вы должны выжать признание из господина Шрайера?

— Проклятие, Гросс! Как вы узнали о его аресте? Все правильно. Вы отправились в больницу. Увидели сестру…

— Точнее, госпожу Бауэр-Лехнер, — подсказал Вертен.

Дрекслер кивнул:

— Мы поймали злоумышленника с поличным. Он шнырял по участку, как заурядный грабитель. Зуб у него на пострадавшего тоже имелся. Новые правила Малера, запрещающие клаку, оставили его без работы.

— И что говорит Шрайер?

— А что, как вы думаете, он говорит? Конечно, что невиновен. Что его облыжно оговорили. Что Малер прислал ему письмо, пригласив на виллу Керри, дабы уладить трения между ними.

— И где же письмо? — полюбопытствовал Гросс.

— Приятель Шрайер не самый искусный лгун. Он утверждает, что Малер в письме потребовал уничтожить его, дабы оно не попало в руки репортеров, иначе сведения об их встрече выплывут наружу. Послушать Шрайера, Малер хотел положить конец их вражде, но не желал, чтобы публика прознала о его капитуляции перед певцами.

— Возможно, не такое уж необоснованное требование, — веско заметил Гросс.

— Неужели вы верите этому человеку? Он — трус!

— Знаю. Я с ним разговаривал. Но это ни в коем случае не делает из него убийцы, — возразил Гросс. — Кроме того, у него железные алиби на предыдущие попытки покушения на жизнь Малера.

— Злоумышленников могло быть двое, — быстро парировал Дрекслер. — В конце концов, Малер — отнюдь не всеобщий любимчик. Возможно, Шрайер пронюхал о расследовании. Возможно, он надеялся навесить свое убийство на того, кто пытался разделаться с Малером. Убийство по благоприятной возможности. Ничего нового. Он должен был выгадать на смерти Малера.

— Но только в том случае, если преемник Малера в Придворной опере отменит новые правила, — напомнил ему Вертен.

Дрекслер проигнорировал эту ссылку на логику.

— Майндль хочет закрыть дело, — повторил инспектор. — Двор оказывает сильное давление в связи с последним событием. В конце концов, в вилле находился на посту один из наших людей, и все-таки мы не смогли защитить Малера.

И Гросс, и Вертен предпочли промолчать.

Дрекслер ударил кулаком по письменному столу.

— Хорошо. Я тоже не верю в это. Похоже на то, что этот человек слишком глуп, чтобы добыть мышьяк, уж не говоря о том, чтобы начинить им несколько кусочков рахат-лукума и ухитриться незаметно вложить их в коробку конфет Малера. Кроме того, у нас нет свидетельств, что Шрайер действительно проник внутрь дома. Он уверяет, что к тому времени, когда он прибыл на виллу Керри, дом уже кишел нашими парнями. Шрайер не решился войти внутрь, но побоялся и уехать, пропустив свою встречу с Малером.

— Что вы собираетесь делать, Дрекслер?

Инспектор покачал головой:

— Я даже не знаю. Я бы сказал, что легче всего выманить у Шрайера признание испугом. Это обернется для меня неделей в горах. Мне не помешало бы немного отоспаться, поверьте мне. Я просто не могу спать, когда семья в отъезде.

Вертен сочувствовал ему; его пребывание в Альтаусзее, вдали от Берты, тоже стоило ему бессонных ночей.

— И что Шрайер сделал с письмом? — поинтересовался Гросс.

— Сжег его, как и требовал Малер. Во всяком случае, он так говорит. А затем смыл пепел в унитаз, как якобы было приказано в письме.

— Давайте предположим, что он говорит правду насчет письма, — сказал Гросс. — Почему такие тщательные инструкции? Хватило бы и простого указания уничтожить письмо, чтобы оно не попало в руки журналистов. Если письмо действительно написал Малер. Но если написал еще кто-то, выдавая себя за Малера, то он действительно мог прибегнуть к чрезвычайным предосторожностям, чтобы письмо никогда не смогли проверить. Проверить можно даже сожженное письмо на предмет опознания почерка.

— Или давайте предположим, что письмо состряпал сам Шрайер, — высказался Дрекслер. — В таком случае история его бесследного и безвозвратного исчезновения гарантирует, что против истории Шрайера ничего не возразишь.

— Но были ведь и другие посетители, — вклинился Вертен. — Другие, с возможным мотивом и знанием о страсти Малера к рахат-лукуму.

Дрекслер справился в листке бумаги на своем столе.

— Верно. Ляйтнер и певица-сопрано. Но они вроде бы, по всем рассказам, примирились с Малером. Тогда зачем отравлять его? — Он опять бросил взгляд на лист. — И ваш человек, — сказал он, кивнув на Вертена.

— Да. Господин Тор. Он должен был произвести изменения в завещании Малера.

— И что же это за изменения? — спросил инспектор.

— Я не уверен, что я имею право говорить вам, инспектор Дрекслер. В конце концов, господин Малер является моим клиентом.

— Адвокат, мне не надо напоминать вам, что это — расследование убийства.

— Не Малера, — заявил Вертен. — Пока еще нет. Фройляйн Каспар и господина Гюнтера — да, но разве мы уже, вне всяких сомнений, связали эти смерти с покушением на жизнь Малера?

— Позвольте, — вмешался Гросс, — вам не кажется, что вы рассуждаете не совсем справедливо, Вертен? Я хочу сказать, что мы все стремимся к одной цели.

— Дело не в цели, Гросс. Дело в принципе. Если человеку не обеспечена разумная охрана от вторжения в его частную жизнь, тогда я вообще не понимаю, до чего мы дошли.

— Цивилизация не рухнет от этого, — прогудел Гросс.

— Ваше возражение не основано на законе, Вертен, — заявил Дрекслер. — В Австрии такой привилегии не существует, но я должным образом отмечаю, что вы не желаете поделиться такими сведениями.

— Я действительно должен посоветоваться об этом с Малером.

— Бог ведает, когда он будет в состоянии говорить, — усомнился Гросс. — Я уверен, что он в данный момент был бы счастлив получить любые известия, связанные с человеком, ответственным за эти покушения. Малер же сказал вам именно это, когда его вынесли с поезда.