Гости Анжелы Тересы - Дагмар Эдквист

Анунциата приоткрыла запертую из-за дождя входную дверь, и, щурясь в надвигающихся сумерках, выглянула между деревянными бусинками занавеса. Вытянула свою коричневую морщинистую шею, прислушиваясь, повернула голову сначала налево, потом направо. Ничего не видно, ничего не слышно. Она вернулась в дом и доложила об этом своей госпоже.

Анжела Тереса была одета в праздничный наряд, но сидела на своем обычном месте перед пылающим очагом на кухне. Она с волнением ожидала своих гостей, раньше, еще днем, но с каждым разом, как Анунциата возвращалась и отрицательно качала головой, становилась все более покорно-робкой, все более отрешенной, сидела тихо на своем стуле, устало, мертво отдыхая.

— Так я и знала, — промолвила она. — Их не пропускают жандармы.

— Нет, просто опоздал автобус, — успокоила ее Анунциата. — В горах шел дождь, дороги все развезло. Вот только суп-то мой вкусный остывает.

Они опять прислушались, но не уловили ни звука, кроме шума дождя и ветра. Пришла тьма и повесила на окна свое черное покрывало.

Анунциата зябко повела плечами и подложила угля и хворосту в огонь, помешала в горшочке.

— А помнишь, как мы раньше тоже поджидали их с горячим супом? — спросила Анжела Тереса.

— Нет!

— Сначала он подгорел. А потом стал соленым от наших слез. Но какая разница — все равно так никто не пришел, чтобы его поесть.

— Ну, это еще когда было. Я вообще забыла, что было тогда, — сварливо ответила Анунциата, потому что такое ожидание действовало на нервы и ей. В темноте ей было трудно стоять на страже и вовремя уследить, когда они пойдут. Разве она успеет тогда ввести Анжелу Тересу в зал, усадить в кресло и расположить на ней мантилью так, чтобы обе они произвели достойное впечатление, чтобы их не приняли за каких-нибудь там нищих старушонок, которые только и делают, что сидят и греются у горячих углей…

Если бы еще Анжела Тереса захотела ей немножко подсобить, а не сидела тут со своими вечными воспоминаниями…

— А Пако тоже не придет? — спросила Анжела Тереса.

— Нет, не придет, — отрезала Анунциата и плотно сжала губы.

— Он в тюрьме, — кивнула Анжела Тереса с безнадежной убежденностью.

Анунциата промолчала, потому что Жорди действительно сидел в тюрьме. Глупый Мартинес Жорди — повесил свою вывеску с правой стороны, когда она должна висеть с левой, или сверху, когда она должна висеть внизу — ну и конечно пришли жандармы и закрыли лавку, и взяли его. Просто удивительно, никак человек не может взять в толк, что нельзя делать ничего, что может рассердить жандармов. Конечно, другие владельцы магазинов на площади говорят, что все их распоряжения то и дело меняются, не знаешь, как за ними и поспевать — но все-таки! Другие же не попадают в тюрьму. Боже, как устаешь от людей, из-за которых вечно приходится беспокоиться!

Из водосточных труб лились целые потоки. Где-то скреблась и скреблась скрипучая ветка в стену дома. Таинственная ветка, в хорошую погоду ее никогда не увидишь.

В этот момент луч света прорезал одно из окон, задержался на потолке, забежал за угол и тут же исчез.

Обе женщины проводили его взглядом. Автомобильные фары. Сколько же это лет прошло с тех пор, как машина в последний раз заворачивала к ним во двор?

— Опять уехали, — прошептала Анжела Тереса.

Они прислушались.

— Нет, он наверно повернул… да, вот он, стоит у двери, — хрипло сказала Анунциата. Она стояла посреди комнаты, поворачивая голову направо и налево. Ей бы надо было прибрать Анжелу Тересу… Надо бы пойти и открыть… Надо бы… А она не двигалась с места.

В дверь громко постучали. Она очнулась и поспешила отпереть.

Там стоял Давид, пытаясь прикрыть Люсьен Мари от дождя. Они появились в комнате, как будто на улице их, как курица яйцо снесла темнота. Шофер вошел следом за ними с их чемоданами. Он засмеялся, они тоже засмеялись — для всех было таким облегчением добраться наконец до места, после путешествия по скользким, вязким горным дорогам. Они поздоровались за руку с Анунциатой, расплатились и попрощались за руку с шофером. Вместе с ними в дом ворвалось дыхание молодости и жизни, у Анунциаты прямо дыхание захватило: она только стояла и улыбалась. И все, конечно, пошло кувырком. Вместо того, чтобы пойти в парадную комнату, гости прямиком направились к открытой двери в кухню.

— Нет, нет, вот сюда, — попыталась отговорить их Анунциата. Но они не слышали, не желали слышать. Свет огня, как магнит, притягивал их к себе.

Женщина с белыми, как снег волосами, хрупкая и худенькая, поднялась со стула. Давид обнял за плечи Люсьен Мари и сказал:

— Вот моя жена, сеньора.

Анунциата с удивлением следила за тем, что происходило. Никаких тебе любезностей и приветствий, ни одной из подобающих случаю и положению фраз. Вместо этого обе женщины долго смотрели друг на друга, молча и испытующе. Потом их руки раскрылись сами собой, и они заключили друг друга в объятия.

— Вы пришли, — удовлетворенно кивнула Анжела Тереса. — Вы и в самом деле пришли.

Какая жалость, подумала Анунциата, ну до чего Анжела Тереса стала теперь непонятливой, не могла поздороваться с ними как-нибудь повежливее. И мантилья у нее сползла, а около уха выбилась седая прядка.

Но чета иностранцев, видимо, не обращала на это никакого внимания. Если бы Анунциата не знала, что Анжела Тереса едва с ними знакома, то могла бы подумать, что это свидание любящих родственников.

Они сразу же спросили о Жорди.

Анунциата кашлянула и тут же вмешалась:

— У меня готов суп, разрешите, я накрою вам в зале…

Молодая дама обратилась к мужу, а он сказал по-испански:

— А нельзя ли нам поесть здесь? Мы ужасно замерзли с дороги.

Анунциата пожала плечами и взглянула на свою хозяйку, хотя там ей нечего было ждать поддержки. Ладно, она сделала, что могла. А если они хотят есть, как поденщики, за кухонным столом — так пожалуйста, ей-то какое дело. Может быть, в ихней стороне так и принято. Дон Педро — никто кроме Анунциаты не думал о старике Фелиу как о доне Педро — ужас как бы осерчал, если бы увидел их в такой мужицкой обстановке.

Она налила им горячего супу, подала круглый хлеб и намекнула, что мужчина мог бы налить рюмочку из кувшина с темным вином.

Уговаривать их не пришлось, они устали и проголодались. Обе старые женщины с удивлением смотрели, с каким аппетитом угощались молодые; сами они ели, как птички в неволе. Это напомнило им о том времени, когда их дом был полон голосов, когда мгновенно опустошались горшки, и куски хлеба один за другим исчезали в широких белозубых ртах…

Анжела Тереса увидела больную руку Люсьен Мари и спросила участливо: