Компания дьявола - Дэвис Лисс

Она тотчас повернулась ко мне, видимо решив, что после столь странного заказа лучше всего промолчать.

— А что вам принести, сэр?

— Тоже кружку эля, — сказал я, — но не буду возражать, если количество грязи на ней будет в пределах нормы.

Девушка удалилась и спустя несколько минут появилась вновь и принесла нам пиво.

Блэкберн лишь взглянул на свою кружку.

— Что это?! — вскричал он. — Что это такое? Полное безобразие! Что ты принесла, глупая неряха? Ты что, не видишь этот жирный отпечаток пальца на кружке? Слепая, что ли? Убери эту гадость и принеси мне чистую кружку.

— Да откуда ей быть чистой-то, если приходится носить кружки на голове? — спросила она.

По ее тону было ясно, что вопрос относится к категории сугубо риторических, но мистер Блэкберн воспринял его совершенно серьезно.

— Я не потерплю подобных разговоров, считаю их личным оскорблением, и это омерзительно.

— Это вы ведете себя по-хамски, не я, — ответила девушка, привычно уперев руки в боки и решительно настроенная постоять за себя.

Перепалка привлекла внимание доброй половины посетителей, а из кухни вышел дородный мужчина в фартуке, без парика, с бритой головой и протолкнулся к нашему столу.

— В чем дело? Что случилось?

— Дерби, слава богу, — выдохнул Блэкберн. — Эта нахалка подает твое пиво в неподобающих кружках и смешивает его с грязью.

На мой взгляд, он явно преувеличивал, но я решил помалкивать.

— Он ненормальный, — сказала девушка. — Это всего лишь небольшой отпечаток пальца.

Дерби стукнул девушку по голове, но не сильно.

— Принеси другую кружку, и чтобы на этот раз на ней не было ни пятнышка. — Он повернулся к Блэкберну. — Простите. У Дженни понос, а эта девушка не знакома с вашими привычками.

— Я ей все объяснил, — сказал Блэкберн.

Дерби картинно воздел руки, изображая отчаянье.

— Что с них взять! Они выросли в грязи. Для них чисто — это если в кружке не плавает кошачья голова. Пойду проверю, чтобы на этот раз все было как надо.

— Да-да. Проверь, — сказал Блэкберн. — Проверь, что она понимает: мытье сосудов для питья состоит из трех стадий — намылить, ополоснуть чистой водой, пока все мыло не будет полностью смыто, и вытереть чистым полотенцем. Причем, Дерби, вытирать нужно как внутри, так и снаружи. Внутри и снаружи. Проверь, что она это понимает.

— Проверю.

Он ушел, а Блэкберн поведал мне, что Дерби — брат мужа его сестры, и прозрачно намекнул, что помог пару раз трактирщику, когда у того было туго с деньгами. Поэтому Дерби потакал прихотям привередливого клерка и его заведение стало единственным в городе, где Блэкберн мог спокойно выпить.

— А теперь, сэр, — сказал он, — можно поговорить о деле. Я к вашим услугам, и вы только что стали свидетелем одного из самых важных принципов, которым руководствуется человек, любящий порядок. Это принцип серийности. Когда вы сообщаете собеседнику, что ваше рассуждение содержит три элемента, вы устанавливаете серийность, а с серийностью, сэр, не поспоришь. Выслушав первый пункт, он будет стремиться узнать другие пункты. Я часто и с успехом использую этот принцип и теперь делюсь им с вами.

Я выразил горячую благодарность за то, что он так щедро делится со мной своей мудростью, и острое желание продолжить знакомство с его философией порядка. Блэкберн разразился длинной лекцией, которая изредка прерывалась моими восторженными замечаниями. Он говорил больше часа, и хотя понятие серийности было и вправду интересным, оно оказалось жемчужиной в его интеллектуальной короне. Его идеи редко выходили за рамки философии почтенной матроны типа «всему свое место и все на своих местах» или «чистота — лучшая красота». Но не этими банальностями Блэкберн был примечателен. Во время разговора он передвигал наши кружки с элем, чтобы они стояли ровно. Вынимал из карманов их содержимое, раскладывал ровными рядами и убирал на место. Постоянно одергивал рукава — мол, есть некая формула, определяющая, насколько рукав сорочки должен быть длиннее рукава камзола, и эту пропорцию необходимо соблюдать всегда.

Короче говоря, я убедился в том, что давно подозревал, а именно: его тяга к порядку свидетельствует об определенном расстройстве психики, возможно вызванном гуморальным дисбалансом. Мне также стало ясно, почему, когда я пытался разговорить его о допущенных ошибках, он отказывался говорить плохо о том, что происходит в Ост-Индской компании. Вполне возможно, он был нетерпим к беспорядку, когда сталкивался с ним, но его преданность была несокрушима. У меня не было другого выбора, как развязать его язык неким иным способом.

Я извинился, сказав, что мне необходимо облегчиться, но делать это на глазах у всех не хотел. Он отнесся к моим чувствам с пониманием и одобрением. Я удалился, но не для того, чтобы отлить, а проверить другие возможности.

На кухне, куда я вошел, девушка-подавальщица ставила кружки на поднос.

— Я хочу извиниться за грубое поведение моего знакомого, — сказал я. — Он слишком озабочен опрятностью во всем, а ты, я уверен, не хотела ему зла.

Девушка присела в реверансе.

— Вы очень добры.

— Дело не в моей доброте, а в простой вежливости. Не думай, будто я одобряю такое отношение к тебе. По правде сказать, я знаю его по службе, и мы скорее не друзья, а соперники. Скажи, как тебя зовут, милая.

— Энни, — сказала она и снова сделала реверанс.

— Энни, не могла бы ты сделать мне одолжение. Естественно, я тебя отблагодарю.

Теперь она смотрела на меня насмешливо.

— Какое такое одолжение, сэр?

— Мой знакомый слишком осмотрителен, когда дело касается пива. Он никогда не перебирает свою меру, а мне необходимо, чтобы у него развязался язык. Не могла бы ты добавить немного джина в его эль? Так, чтобы он не заметил, но при этом достаточно, чтобы ударило в голову.

Она хитро улыбнулась, но тотчас опять напустила серьезный вид.

— Не знаю, сэр. Разве хорошо так поступать с джентльменом, который ничего не подозревает?

Я достал шиллинг:

— Так лучше?

Она взяла монету:

— Гораздо лучше.

Я вернулся за стол, а девушка принесла нам новые кружки с элем. Мы беседовали на отвлеченные темы, пока он потягивал эль, смешанный с джином, и через какое-то время по его речи и движениям стало понятно, что джин ударил ему в голову. Я решил испытать удачу.

— Для человека, который так ненавидит беспорядок, должно быть тяжело служить в Крейвен-Хаусе.

— Да, временами бывает, — сказал он заплетающимся языком. — Там творится полно беспорядков. То бумаги подошьют не в ту папку, то вовсе не подошьют, несанкционированные расходы. Однажды, — он понизил голос, — человека, который выносил ночные горшки, убили по дороге на службу, и той ночью горшки так никто и не вынес. А всем было наплевать. Грязные скоты.

— Ужас. Просто ужас, — сказал я. — А что еще?

— А вот что. Вы не поверите. Один из директоров, не скажу, кто именно, и предупреждаю, это лишь слухи, не знаю, правда это или нет. Но люди говорят, будто он подтирается полами своей сорочки, а потом ходит себе как ни в чем не бывало.

— Но не все же люди в компании столь отвратительны.

— Не все? Нет, конечно, не все столь отвратительны.

Пришла подавальщица с новыми кружками эля. Она весело мне подмигнула, давая знать, что повторила проделку с его элем.

— Мне кажется, я нравлюсь этой шлюшке, — сказал Блэкберн. — Вы видели, как она подмигнула? Видели?

— Видел.

— Точно, я ей нравлюсь. Но я с ней и рядом не лягу, если она сначала не помоется. Как мне нравится смотреть, мистер Уивер, когда женщины моются. Это мне нравится больше всего на свете.

Он пил и продолжал перечислять различные преступления против гигиены, о которых ему довелось слышать. Когда его язык стал совсем заплетаться, я забеспокоился, смогу ли удерживать беседу в нужных мне рамках, и решил действовать чуть более решительно, но так, чтобы не спугнуть его.

— А в других областях? Как насчет неопрятности помимо личной гигиены? Например, в ведении бухгалтерских книг.

— А, ошибки в бухгалтерии. Да пруд пруди. Повсюду, на каждом шагу. Можно подумать, у нас в Крейвен-Хаусе сонмы невидимых слуг, таких волшебных духов, прибирают за всеми. И это не только ошибки, — сказал он и подмигнул.

— Не может быть!

— Да-да. Вы, конечно, свой человек, но я слишком много болтаю.

— Но вы ведь не можете на этом остановиться. Было бы слишком жестоко начать и не закончить свою мысль. Мы ведь друзья, прошу вас, продолжайте.

— Да-да. Я вас понимаю. Это как с принципом серийности, верно? Если начинаешь, надо продолжать. Похоже, вы выучили урок.

— Выучил. И вы должны мне рассказать, что собирались.

— Вы слишком настойчивы, — заметил он.

— А вы ломаетесь, как кокетка, — сказал я как можно добродушнее. — Вы ведь не оставите меня мучиться.