Разбойничьи Острова - Яна Вальд

пока Море жалобно и растеряно билось о борт “Змеи”, о плодородную землю Сургурию, ласкалось к ногам Дельфины: “Я не виновато, я предупреждало, я сделало все, что могу…” Дельфине хотелось погладить волны, прижать к себе, утешая — но как обнимешь воду?

“Что с ним сейчас, Господин Морской?”

Море ласкало ее молча.

“Он жив?”

“Жив”.

“Тогда ты, бог, должен ответить мне, где он. Все воды подвластны тебе, а вода повсюду”.

“Я отвечу тебе, Дельфина: он близ воды”.

“Я еще увижу его?”

“Ты должна будешь убить его, если увидишь…”

Сургурия не уберегла от разбойников своих богатств. Войско самого сеньора проиграло стычку и бежало, поджав хвост. Одна за другой деревни доставались победителям, и крестьяне запомнили этот год надолго. Нера-Пряха пряла удачу, словно извиняясь за Рогатую Бухту. Или это дух Хоны хранил островитян с особым рвением.

Дельфине хотелось напиться до бесчувствия. Мироздание металось в агонии: ее вера в Острова, ее привязанность к обоим братьям. Знать, что один предал другого, а другой предал всех, было так же больно, как самой в себя вонзить меч. Зимой она обнаружит, что боль можно не утопить, но заморозить в ледяной воде. А пока ее, как и Море, никто не утешал. Всю жизнь и тогда тоже Дельфина говорила себе, что не ей хуже всех, — значит, нечего и жаловаться.

Девочка Нела быстро признала Дельфину матерью и не отходила от нее. О своей настоящей матери малышка не спрашивала, успела надежно забыть регинский язык и прежнюю жизнь. У Нелы были особенности, что останутся с ней навсегда: она могла бесконечно есть и боялась Моря. Она легко освоилась на корабле, без единого шлепка усвоила, что перегибаться через борт запрещено, и уплетала за обе щеки, сколько бы Море ни качало. Видно, успела наголодаться за свои два-три года жизни. Но на берегу малышка шарахалась от прибоя, как от своры собак, в ужасе жалась к Дельфине. Это было что-то большее, чем страх утонуть. Взращенный поколениями, внушенный матерью инстинкт: Море — обитель зла. Ее деревушку от воды отделяла сотня шагов, наверняка, ее отец и дед промышляли рыбной ловлей. Но никогда не шли в волны доверчиво. “Это то, что защищает нас от регинцев, — думала Дельфина. — Их страх”.

Люди Побережья едва ориентируются в открытом Море и не знают путей к дальним землям, многие не умеют плавать, не переносят качку. Их легенды полны россказней о змеях из глубин, чудовищных спрутах и прочих слугах Алтимара. Их корабли жмутся к берегу, как слепые щенки к суке. Дельфину не удивляло, что Море жестоко к непривычному, удивляло другое — за века регинцы так и не помирились с ним. Даже те, что возят грузы на слабых судах, — они покоряют водный простор, словно врага, иногда проигрывают, иногда побеждают. Не почитают, не понимают, не любят Море. Жрица представляла, как матушка Нелы вбивала в ее детскую головку: держаться подальше от воды, чтобы не утащила ведьма Арида.

Дельфина не принуждала девочку силой, шла в волны сама, гладила пену, словно пушистых зверят.

— Видишь, — говорила она Неле, — вода рада мне. Тебе рассказывали, что Море полно зла, а оно подобно человеку: не хорошее, и не плохое, великодушное и ласковое, и способное на ужасные поступки. Если разыграется шторм, оно может меня убить. Разве стану я его за это ненавидеть?

Мокрой рукой Дельфина терла лицо, и по нему вместо слез катились соленые капли. Может быть ей слишком легко судить? Не то, что родственникам погибших. Ей даже родные братья не были так близки, как Теор, и она только малышке могла признаться:

— Я должна буду убить его, если встречу. Я перестану быть дочерью Островов, если откажусь это сделать. Я никогда не возненавижу его, не перестану по нему тосковать, даже, если убью…

Сегодня Теор посмеивался, когда сказал ей:

— Все еще веришь в сказки, бывшая сестра, все хочешь быть доброй. Но даже ты не сможешь меня простить.

Ей пришлось кивнуть:

— Не смогу…

В споре, как в сражении, Теор ее победил — а, значит, проиграл.

Минули пресловутые пару месяцев и больше. Ану стало выворачивать два раза в день, а не двадцать. Когда “Змея” вместе с Дельфиной вернулась на Острова, тощая, как жердь Ана, казалась спрятавшейся за свой живот. Дэльфа получила в подарок от матери сестренку Нелу и не удивилась. На Острове Леса девочке внушали правильный образ мыслей и уже объяснили: нет разницы между сестрами, с которыми она растет, и теми, кого родит ее матушка. А братья названые от кровных отличаются лишь одним — за последних она, когда вырастет, не сможет выйти замуж.

Одна мысль не давала Дельфине покоя. Сомнение мешалось с любопытством, подозрение со страхом узнать. Наконец, она пошла за ответами к Аквину — то есть совершила то, на что решалась крайне редко. Удивительно, но ей всегда было трудно говорить со своими добрыми и благосклонными родителями. Куда проще призывать незримого Алтимара!

— Судьбу Наэва определит Большой Совет, — сказала она. — Перед всеми. Почему… такое в первый раз?

Дельфине упорно казалось, что за всю историю мироздания Большой Совет впервые кого-то судит. Она понимала, что история мира длиннее, чем ее память, но даже ее двадцать лет — срок достаточный.

— Аквин, как обычно Совет поступает с виновными? Я не верю, что прежде никто не нарушал законы!

Аквин сидел в тени на поваленном бревне, любуясь на возню внучат. В трех шагах от него Дэльфа сосредоточенно колотила Алтима. Малышка Нела — загорелая, умытая, покруглевшая после сытого лета — нежно мучила котенка и держалась от всех в стороне. Отец жестом указал Дельфине место рядом с собой, и Нела сразу вскарабкалась ей на руки.

— Два корабля погибли, — произнес Аквин. — Такое невозможно скрыть…

— Скрыть?!!! — в душе она вскрикнула, на самом деле лишь прошептала это слово. Шепот потонул в детском визге, в ритмичном стуке кузницы — теперь там хозяйничал Акв.

Аквин попытался объяснить:

— Конечно, тэру не безгрешны. Если б ты заснула в дозоре или… утаила часть добычи — что б ты сделала потом?

У Дельфине язык не повернулся повторить “если б я утаила…”:

— Рассказала бы тебе.

— Да, конечно. Я бы велел тебе отдавать Совету всю свою долю несколько рейдов подряд, но знали бы об этом только ты, я и Старейшины. Так обычно и бывает. Люди ошибаются, но Совет не видит пользы в публичном позоре.

Это Дельфине было ясно. Маргара тоже не порола воспитанников на глазах у всех. Мысль молодой