Пощады не будет - Роман Злотников

Но его усилия вскоре окончательно пошли прахом. Потому что подтвердилась старая истина: предавший один раз на второе предательство идет с куда большей легкостью. Королевская армия Агбера, разрезав противостоящие ей войска, развернула фронт и ударила по расходящимся направлениям, перемалывая разодранную объединенную армию, будто мельничные жернова отборную пшеницу. Агберцы-мятежники, поначалу бросившиеся в битву с какой-то истеричностью, наткнувшись на ледяное спокойствие и каменную стойкость королевских полков, безжалостно встретивших бывших соотечественников густыми арбалетными залпами и сплошной стеной пик, внезапно дрогнули, а затем истошно заорали: «Да здравствует королева!» – и ударили в тыл и фланг своим недавним союзникам, окончательно похоронив всякое подобие боевого порядка. Хотя это не принесло им спасения. Уже много позже герцогу рассказывали, что, когда этот клич услышал один из командиров полков, некто капитан (!) Дежеус, он громко заявил: «Поздно опомнились. Убивать всех!» Так что второе предательство оказалось вознагражденным куда как меньше, чем первое. Им предатели не смогли сохранить даже собственные жизни.

И все же спустя некоторое время на какой-то странный, едва уловимый миг сражение словно замерло, заледенело, будто раздумывая, к какой стороне склониться. Возможно, это была иллюзия, вызванная тем, что часть генобцев, отрезанная от своего полководца, все-таки сумели выстроить линию, а агберцы в этот момент чуть ослабили давление, перестраивая боевые порядки и готовясь к еще более мощной атаке, но нечто такое внезапно повисло в воздухе наполненном вроде как заглушающими все яростными криками, лязгом железа, воплями и стонами раненых, визгом умирающих, лошадиным ржанием, хрипами и еще сотнями разных звуков. Герцог Амели, вокруг которого яростно рубились и умирали сотни его воинов, защищая своего оказавшегося столь незадачливым полководца, замер, уловив эту тревожную ноту, и взмолился: «Ну же! Ну!!» Однако в следующее мгновение ворота осаждаемого им города распахнулись, и в спину генобцам ударили части гарнизона, окончательно захлопнув мышеловку и похоронив всякую надежду не только на победу, но хотя бы на организованное отступление. И эта едва уловимая нота, давшая герцогу призрачную надежду, резко оборвалась, окончательно утонув в какофонии уже даже не боя, а избиения. Избиения, подобного тому, каковое он сам еще не так давно устроил агберскому дворянскому ополчению. Но на этот раз его некому было остановить. Некому… и эта новая мысль внезапно овладела герцогом Амели, сделав его едва ли не одержимым.

– Стой! Остановись! – заорал он. – Бросить оружие, немедленно! Я приказываю! Именем короля Геноба! Немедленно!

Окружавшие его солдаты начали изумленно оглядываться. Их командир, их герцог… просто не мог отдать такого приказа. Это было немыслимо, немыслимо! Но герцог был неумолим. Он обернулся к воинам своего конвоя и сердито приказал:

– Поднимите меня, быстро!

Латники торопливо скрестили пики и подняли своего командующего на вытянутых руках.

– Я, герцог Амели, немедленно приказываю всем, кто меня слышит, сложить оружие! Немедленно!

И яростное сопротивление генобцев, уже понявших, что они проиграли, но с отчаянием обреченных решивших подороже продать свои жизни, внезапно резко упало. Дворяне, в этот последний миг отбросившие всю свою наносную кичливость, весь пафосный снобизм, буквально сочившийся из них во времена, ранее казавшиеся им снулыми и скучными, но теперь представавшие перед затухающими взорами умирающих как самые счастливые, вспомнившие о долге и о том, чем жили поколения их славных предков – о службе и доблести, верности и чести, начали опускать оружие, растерянно вертя головами. Как, герцог, их герцог, говорит такое?

– Остановитесь! – продолжал кричать герцог. – Опустите оружие! Я приказываю вам!

Наконец схватка на этом фланге затихла. Герцог быстро спрыгнул со скрещенных пик и, протолкавшись между смешавшихся рядов, выскочил перед также остановившимися агберцами.

– Я – герцог Амели, командующий этой армией. Я требую немедленно сопроводить меня к его высочеству!

Несколько мгновений ничего не происходило, но затем откуда-то с тыла прозвучала резкая команда, и весь агберский строй слитно раскололся на две половины. Левая половина сделала шаг налево, а правая направо. И все это произошло столь четко и… привычно, что герцог Амели почувствовал, как у него между лопаток повеяло холодком. И он, идиот, еще надеялся справиться с такой армией?.. В конце образовавшегося прохода возник командир на коне.

– Идите ко мне, герцог, я провожу вас к его высочеству.

Герцог Амели на мгновение замешкался, а затем, гордо вскинув голову, двинулся по ровному, будто по линейке выстроенному проходу шириной в два шага, образованному агберскими солдатами.

– Один!

Герцог оглянулся. Латники его конвоя двинулись было вслед за ним. Он сделал жест, приказывая им оставаться на месте. Здесь и сейчас в сложившейся ситуации он был лишен возможности требовать соблюдения хоть каких-то своих прав…

Грон, сидя на коне, с небольшого пригорка обозревал хорошо видимое с этой позиции поле боя. Они побеждали. Он и так в этом не особенно сомневался, но одно дело предположения, а другое – факт, все более и более становящийся очевидным всем. Великолепная выучка, позволявшая очень гибко взаимодействовать на поле боя всем видам и типам войск, а также уникальная для Шести королевств способность перестраивать боевые порядки уже в ходе сражения, создали им такой перевес, что, несмотря даже на почти двукратное превосходство в численности и в среднем заметно лучшую индивидуальную выучку противника, противостоять его армии он был абсолютно неспособен. В общем, ничто не ново под луной. Еще Наполеон, сравнивая свою армию и армию египетского султана, говорил: «Один французский солдат почти всегда будет убит даже одиночкой мамелюком, десять французских солдат уже могут с успехом противостоять десяти мамелюкам, а сто французских солдат непременно разгромят тысячу мамелюков…» Так что битва, и так уже практически выигранная, после удара в тыл полков барона Экарта, державших осаду в городе, окончательно превратилась в форменное избиение. Которое осуществлялось тем успешнее, чем отчаяннее сопротивлялись генобцы. Поэтому когда Грон заметил, что правый фланг генобцев внезапно прекратил сопротивление, он лишь нахмурился. Что-то пошло не так. Ему не нужны были пленные мятежники, он был согласен только на мертвых… А буквально через пару минут от также остановившейся линии агберских королевских полков отделились двое всадников и отчаянным галопом понеслись в его сторону.

– Кто это? – удивленно спросил в пространство барон Шамсмели.

– Вероятно, герцог Амели… – прищурившись, чтобы разглядеть приближавшихся всадников, отозвался Грон. Он не знал командующего объединенной армией мятежников в лицо, но кто еще смог бы остановить яростно сопротивляющихся генобцев?

– Вы… вы правы, – сказал барон Шамсмели, привставая в стременах. – Это он.

Герцог Амели спрыгнул с коня, едва только переведя его с галопа на рысь, и, сделав четкий шаг вперед, внезапно опустился перед Гроном на одно колено.

– Милости… – хрипло произнес он пересохшим горлом.

– Она с вами, герцог, – холодно отозвался Грон.

– Не для себя! – гневно блеснув глазами, вскричал герцог. – Мною и моей жизнью вы можете располагать как пожелаете. Я прошу у вас милости для моих людей, ваше высочество.

Грон несколько мгновений помолчал, а затем неторопливо спрыгнул с коня и, сделав два шага, наклонился и вежливо поднял герцога с колена.

– А зачем мне это? – негромко и этак доверительно обратился он к вставшему напротив него коннетаблю короля Геноба. – Чтобы вскоре, года через три-четыре после того, как я проявлю эту милость, они снова устроили мятеж? Ведь мы же с вами знаем, герцог, как легко возбудить их гордость, снобизм, уязвленное самолюбие, и, главное, знаем, кто не только способен, но и будет это делать. Не так ли?

У герцога перехватило дыхание. Этот… он… принц-консорт прав, совершенно прав. И ему абсолютно нечего возразить на это. Герцог Амели оглянулся на своих избиваемых воинов и от отчаяния прикрыл веки. Он не мог на это смотреть…

– А если… если я поклянусь вам на мече, что и я, и все, кому вы оставите жизнь, покинем пределы Геноба, принеся вам клятву никогда не возвращаться?

Грон некоторое время молча смотрел на герцога, а тот сверлил его отчаянным взглядом. Ну же… решай скорее… Потому что там, за его спиной, каждое мгновение уносило жизни его солдат. И виноват в этом был только он, он один, позволивший этому исчадию Запретной пущи, ох недаром носящему имя Черного барона, увлечь себя несбыточной мечтой, на деле оказавшейся авантюрой. Поэтому единственное, что он мог сделать для своих людей, поверивших ему и пошедших за ним, – это спасти их, остановить эту бойню…