Ученица Холмса - Лори Кинг

– Что с тобой, Рассел? – участливо спросил он, – это не похоже на тебя.

– Так уж вышло, Холмс, – ответила я и пошла пешкой, после чего картина внезапно резко изменилась не в пользу моего оппонента. Его король попал под удар двух пешек и слона, в то время как мой был надежно прикрыт оставшимися фигурами. В три хода я поставила ему мат.

Мне хотелось прыгать, скакать, целовать от радости капитана Джонса, но вместо этого я попросту рассмеялась. Он посмотрел на меня с изумленным выражением лица, потом, выйдя из этого состояния, хлопнул себя по колену и залился восторженным смехом. Наконец он вернулся к доске, проанализировал последние шесть ходов и покачал головой.

– Неплохо, Рассел. Здорово. Признаться, такого я не ожидал. Мои дети меня превзошли, – с пафосом произнес он.

– У меня была похожая ситуация в игре с преподавателем математики несколько месяцев назад, вот я и извлекла из нее урок.

– Не ожидал, что ты поймаешь меня пешками. Хорошая комбинация.

– Да, согласна. Иногда приходится приносить в жертву ферзя, чтобы спасти партию.

Он с удивлением посмотрел на меня, потом его лицо внезапно изменилось: черты обострились, а само лицо побледнело, несмотря на то, что его кожа была коричневой.

– Холмс? Холмс, с вами все в порядке?

– Гм? А, да, Рассел, все нормально. Лучше не бывает. Благодарю тебя за интересную игру. Ты предоставила мне много пищи для размышлений. – Суровое выражение его лица смягчилось, и он улыбнулся. – Спасибо, дорогая Рассел. – Он едва дотронулся рукой до моей щеки, после чего встал и ушел вниз. Я осталась сидеть на залитой солнцем палубе, победа в моих руках превратилась в пепел.

Я не видела его до тех пор, пока мы не прибыли в Яффу.

Отступление

Передышка

Глава 13

Пуп земли

...Оно сослужит хорошую службу – восстановит наше мужество и вдохновит на поиски в новом направлении.

Я не подозревала, насколько сильно жаждала увидеть Палестину, пока один из ее городов, предложенных нам в списке, не появился в моем поле зрения. Я не сомневалась, что однажды совершу паломничество к истокам моего народа, однако паломничество – это запланированное событие, к которому разум и, наверное, сердце должны готовиться заранее. Я же была в смятении, почва уходила у меня из-под ног, родные места таили в себе угрозу, но эта чужая земля встретила меня, укрыла и обогрела. Я, у которой не было ни дома, ни семьи, нашла здесь и то и другое.

Палестина, Израиль, самые несчастные из стран; на протяжении четырех тысяч лет их разоряли, грабили и разрушали. В третьем тысячелетии до Рождества Христова – саргонские аккадцы[3], в конце второго тысячелетия нашего времени – англичане. Святая для половины мира узкая полоска земли, каждый дюйм которой истоптан ногами завоевателей, бесплодная земля, единственное богатство которой – ее дети. Палестина.

К концу дня мы плыли на юг вдоль отдаленного берега, но с наступлением темноты капитан повернул на восток, к порту. Появился Холмс со своим рюкзаком, и едва забрезжил рассвет, нас отвезли на шлюпке к берегу. Место нашей высадки было южнее Яффы, или Яфо, города, европейское население которого во время войны было вынуждено бежать от арабского натиска. Можете представить мое состояние, когда нас передали в руки двух арабских головорезов и покинули. Прежде чем лодка исчезла в ночи, мы растворились в глубине опустошенной войной земли.

Они не были головорезами, точнее, должна отметить, они были не совсем головорезами. Они даже не были арабами. Мы называли их так, как они нам представились, – Али и Махмуд, но в более холодном климатическом поясе их бы скорее нарекли Альбертом и Мэттью, а их английский говорил о хорошем университетском образовании. Холмс объяснил, что, хотя они, по их заявлению, были родными братьями и даже близнецами, на самом деле в лучшем случае они являлись братьями троюродными. Я не стала дальше интересоваться ими и ограничилась наблюдением за их жестами, которыми они сопровождали свою арабскую речь.

Если двое наших спутников не были теми, за кого себя выдавали, то они были далеко не единственными в своем роде. Это с таким же успехом относилось и к судну, на котором мы прибыли из Англии, и к его команде, члены которой вряд ли были простыми моряками, несмотря на присутствие на борту ребенка; и даже мы двое были не теми, кем представлялись: отцом и сыном, двумя загорелыми светлоглазыми бродягами. Само наше присутствие на этой земле казалось мне слегка нереальным. Первые две недели мы просто слонялись без очевидной цели, выполняя различные поручения, которые казались нам бессмысленными. Мы добыли документ из закрытого дома, возродили пошатнувшуюся дружбу двух старых друзей, составили детальные карты, двух до зевоты незначительных районов. В течение всего времени нашего пребывания там меня не покидало чувство, будто за нами наблюдают, хотя я и не могла поручиться, что кто-то испытывал наши способности или ждал, когда подвернется подходящее для нас дело. Тем не менее жизнь была достаточно опасной и лишенной всяких удобств. Вскоре я вошла во вкус подобной жизни, как это случалось уже раньше, в Уэльсе. Если Майкрофт имел целью организовать нам экстравагантные каникулы, то, бесспорно, он в этом преуспел.

Нельзя сказать, что мы находились под его контролем. Имя Майкрофта открыло для нас несколько дверей, сгладило некоторые шероховатости, однако путешествовать, пользуясь время от времени его именем, вовсе не означало быть под его защитой. В самом деле, во время наших скитаний по Святой Земле мы не раз попадали в довольно интересные ситуации, порою весьма опасные. Холмс, к примеру, едва не угодил в руки бандитов, и нам пришлось выкручиваться по собственному усмотрению.

Мы оба получили ранения, но не очень серьезные. В меня раз стреляли из пустыни, в другой раз я подверглась нападению трех вооруженных бандитов в арабском квартале. Их даже не остановило обнаруженное под моим тюрбаном такое количество волос, им было все равно, кого грабить – мужчину или женщину. В тот день я едва не совершила убийство, но моей жертвой мог стать не бандит, а Холмс – за ту медлительность, с какой он пришел мне на помощь.

Я, как уже говорила, нашла сочетание некоторой нереальности и азарта довольно привлекательным. Все это давало мне определенное представление о том, что такое разведка. Единственное, о чем я думала тогда, это о том, что мы были вне досягаемости нашей таинственной преследовательницы, и о том, что Майкрофт нам здорово помог в этом деле.

Впрочем, не буду утомлять читателя подробным отчетом о нашей поездке в Палестину; хотя в ней было немало интересного, она не имеет практически никаких точек соприкосновения с делом, которое заставило нас туда приехать. Это было отступление, основной пользой от которого было то, что мы установили баланс в наших отношениях и приняли решение о дальнейших действиях по расследованию нашего дела, в то время как Майкрофт и Лестрейд собирали для нас информацию. Эта поездка изменила мой внутренний мир, дала мне возможность почувствовать вкус истории, а ощущение Палестины как своего рода убежища сделало меня еврейкой в еще большей степени. Но все это представляет больший интерес для меня, чем для читателя.

Я не собираюсь перегружать читателя описанием местных достопримечательностей. Короче, четыре дня мы жили в грязной хижине близ Яффы, потом двинулись на юг. Мы шли через заброшенные поселения кочевников, мимо разрушенных храмов, через пустыню, раскаленную даже в январе. Мы шли и ехали по дикой местности к Мертвому морю и на исходе дня, прежде чем взошла луна, окунулись наконец в его целительные воды, и я почувствовала свет звезд на моем обнаженном теле. Мы повернули на север и прикоснулись к покрытым трещинами остаткам мозаичных полов, к выложенным из цветного камня изящным рыбам и нежным гроздям винограда, и среди впечатляющих руин храмовых стен и, уже более поздних, следов побед генерала Алленби. Мы спали в бедуинских палатках из козьих шкур и в пещерах, выдолбленных в скалах, на теплых плоских крышах под звездами и в роскошных пуховых постелях во дворце паши, и под армейским грузовиком, и под рыбацкой лодкой, и просто на земле под открытым небом. Мы пили холодный кислый лимонад с евреями в сионистском поселении, горячий, приторно сладкий мятный чай с бедуинским шейхом, «Эрл Грей» с консервированным молоком в доме высокопоставленного офицера в Хайфе. Мылись мы довольно редко (в этом заключается один из главных недостатков моего маскарада).

Мы приберегли Иерусалим на самый конец, кружа вокруг него в наших скитаниях, дважды приближаясь к нему мучительно близко и как бы в смущении удаляясь, пока наконец не подошли к нему однажды вытянутыми высохшими холмами в компании кучки бедуинов и их истощенных коз. Мы стояли в лучах заката, на вершине Елеонской горы загоревшие дочерна, со сбитыми ногами и пропыленные насквозь (даже Холмс, обычно чистоплотный как кошка). Перед нами возвышался он, город городов, пуп земли, центр Вселенной, который, кажется, растет из самых недр земли, на удивление маленький, как драгоценный камень. Сердце замерло у меня в груди, и мое сердце запело во мне, и древний иврит полился из моих уст: «Возрадуйтесь с Иерусалимом, и поставьте во главе веселия своего, вселюбящие его». Мы полюбовались закатом, после чего легли спать прямо среди могил, к ужасу наших проводников. А на утро мы увидели солнце, обнявшее нежными руками стены города, и пробудившее его к сверкающей, бурлящей жизни. Я возрадовалась и почувствовала невыразимую благодарность за все это. Мы сидели, ожидая, и только когда лучи превратили бело-золотые стены в ослепительно сверкающие, мы вошли в город. Радость переполняла меня. Три дня мы ходили по его узким улицам, ели на его базарах, вдыхали запах его храмов. Мы трогали его стены, чувствовали его пыль на губах и, когда его покидали, – ощущали в себе важную перемену.