Первомай (СИ) - Ромов Дмитрий

Все, кроме Голода, Храпа и Зубатого вышли. Ирина Артуровна не появлялась. Не гремели лопасти вертолётов, не спускались по верёвкам спецназовцы и не забрасывали помещение дымовыми шашками.

— Давай, Зуб, — кивнул атаман. — Покажи, на что способен. Храп, ты слыхал, что он мясником на рынке работал? Сейчас вырезку для Ксюхи напластает. Шашлычок будет, язык проглотишь.

Он засмеялся, а Зубатый снял куртку и начал закатывать рукава свитера.

— Ну что, фраерок, если не хочешь стать шашлыком, давай, колись. Рассказывай, где бабки. А то я лично твоё сердце сожру. Без соли и перца.

Зубатый наклонился надо мной и с силой рванул за ворот пальто. Послышался треск и полетели пуговицы. Твою мать! Придётся новое покупать…

— Эх день-день-деньжата, деньги, денежки, — пропел Голод . — Слаще пряничка, милее девушки…

Зуб достал узкий изогнутый нож и вставил мне между шеей и воротом, а потом надавил, рванул и легко прорезал ткань.

— Нихера какой острый, — удивился Храп.

— Так что, поговорим? — спросил Голод.

Ну, Ирина, сука, Артуровна! Ты где там валандаешься⁈ Я сидел на стуле, связанный, с разбитой рожей, в разрезанной до пупа рубахе, а эта манда никуда не торопилась!

— Надо сначала что-нибудь отрезать, — усмехнулся мент, — тогда и разговор лучше пойдёт.

И я уже не был уверен, приедет ли она вообще! Вдруг… показалось или нет? Вроде хлопнула дверь машины. Да, точно! Я услышал звук мотора и в тот же миг из зала раздался шум. Захлопала дверь, затопали ноги и зычно заревела женщина. Ай, да Ирина, ай, да Артуровна!

— Это что там? — нахмурился Голод. — Чё за кипишь, Храп?

Храп не ответил, дверь распахнулась и на пороге появилась женщина. Её толкнули и она с разворота залепила обидчику по роже.

— Жаров! — закричала она. — Ты почему не на работе⁈

Она вдруг осеклась и замолчала.

— Да… дела были. Скоро вернусь, Зинаида Михайловна…

Ирины на горизонте не было и, похоже, выбираться нужно было самостоятельно…

19. ЮДМ

— Это ещё кто? — удивлённо спросил Голод, глядя на Ткачиху. — Мамаша, тебе чего?

— Она за Жаром припёрлась, — ответил один из бандосов. — Знала, что он здесь.

— Да ты чё? Мамка, ты кто такая?

Поняв, что всё здесь слишком уж не похоже на водевиль и оперетку, Зинаида вдруг испугалась. Она начала пятиться и ошеломлённо крутить головой, пытаясь сориентироваться и нащупать пути к отступлению.

— Чё молчишь? — прикрикнул на неё Храп.

Она остановилась и вытянулась в струнку.

— Отвечай, когда серьёзные люди спрашивают.

— Я его начальница… — пролепетала она.

— Не понял, — насупился Голод и несколько раз перевёл пытливый взгляд с меня на Ткачиху. — А как ты здесь-то оказалась, начальница? Как узнала, где его искать?

— Начальник, — загомонили сзади, — ты чё, в натуре, мокруху шьёшь!

— А ну, замолкли! — прикрикнул Голод.

— Мне Андрей Кошкин сказал… — пролепетала Зинаида.

— А это что за кент такой, Андрей твой Кошкин?

— Сотрудник…

При слове «сотрудник» урки замолчали и переглянулись.

— Какой сотрудник? — прищурился Голод.

— Наш, из отдела…

— Ментовская сука! — донеслось сзади.

— Мой подчинённый, — растеряно пояснила Ткачиха. — На фабрике… Он услышал, как Александр Петрович по телефону объяснял, как добраться…

— Сука, я тебе щас башку откушу, — взорвался пахан. — Кто такой Александр Петрович?

Зина побелела и показала на меня пальцем:

— Так вот… он…

— Тьфу!

Если бы в главной роли был не я, можно было бы даже посмеяться, настолько ситуация казалась нелепой.

— Петрович, сска, ты кому адресок сообщил? — уставился на меня Голод. — Ну-ка, Зуб, отрежь ему чё-нибудь.

— Так я же с Саней разговаривал! — с выражением праведного гнева воскликнул я. — Он мне на работу звонил. В общаге-то телефона нет.

— А ты в общаге и не ночевал вчера, — подмигнул Зуб. — И на турбазе не ночевал. Где пропадал?

— У бабы… — пожал я плечами, а Ткачиха сжала зубы.

— На больничном он, бл*дь! — процедила она. — Скотина!

Урки заржали.

— Ох, мать, — усмехнулся Голод. — Обманулась ты в пацанчике. Поверила ему, да? А он тот ещё аферюга. Всем головы запудрил, мозги заплёл. Но ничего, мы всю правду-то у него вытянем. Отомстим за честь твою девичью.

Все снова загоготали. Только Храп оставался серьёзным.

— Фуфло, — уверенно сказал он, когда смех стих. — Я разговор слушал. Он за мальцом моим не повторял.

— Не повторял, — среагировал я. — Но Кошкин, сука мусорская, параллельный телефон слушал.

— Какой ещё параллельный телефон? — чистосердечно удивилась Зина.

Ой, дура… Я вздохнул.

— Красный такой, производства фирмы ВЭФ.

— Давай-ка, Жар, поподробнее. Кому ты наплёл, что сюда едешь? Объясняй, а то Зуб тебе звёздочки по всей роже нарисует. Так что ты уж шепни мне, как там было у тебя.

— Валить надо, — сказал Зуб. — По-любому, даже если Жаров не стукнул ментам, Кошкин знает, куда эта лярва поехала. А если он ещё кому трепанул…

Мне при таком раскладе лучше было, чтобы мы поехали в другое место. В суете можно было попробовать прорваться. Но, блин, прорываться с Зиной, которая вообще не ориентируется, что к чему, было бесперспективно. Мягко говоря. И бросить нельзя было.

Подстава, короче… Я едва заметно подвигал задом. Стул подо мной зашатался. Тонкие металлические трубки были изначально хлипкими, а тут ещё и бессчётное количество задниц, сидевших на этом стуле до меня, расшатали его конструкцию весьма основательно.

— Так чё там, фраерок? — не отцеплялся от меня Храп. — С кем ты тёр, кому нашептывал, куда пойдёшь? Ты легаш, в натуре!

— С сынком твоим говорил, больше ни с кем. Подставил он меня конкретно. Походу яблочко от яблоньки не далеко падает. Чё ж вы своих-то пацанов кидаете? Как мусора, мля, последние! Храп, говорили, человек, а ты походу… дерьма кусок.

Последние два слова я намеренно произнёс очень тихо и практически не шевеля губами, так что разобрать, что я там брякнул, было невозможно, тем более что галдели все. Обсуждали белую от ужаса Зину, глумились, зная, что ничего хорошего её не ждёт.

— Чё ты там прошлёпал, фраерок? — презрительно скорчился Храп и наклонился ко мне, подставляя ухо. — Ну-ка, повтори…

Ну, я и повторил. Всёк ему от всей души. Размахнулся и как звезданул лбом в висок. Не знаю у кого там что затрещало, но, как говорится, если бы были мозги, случился бы сотряс. Храп отлетел, как кегля в боулинге и внёс сумятицу в ряды других кегель, толпящихся сзади.

Зина истошно закричала, а я наклонился вперёд, сместил центр тяжести и, вскочив на ноги, резко крутанул корпус, орудуя привязанным стулом, как тараном. Херак! Я шарахнул по не успевшему толком среагировать Зубатому и сбил его с ног. Но и сам не удержался и грохнулся на спину, снова усаживаясь на стул. Бляха-муха!

Но зато стул подо мной едва выстоял, заходив ходуном, и чуть не сложился, как карточный домик. И значит сейчас я с ним разделаюсь. Осталось ещё только один разик долбануть! Но в этот момент надо мной навис Зубатый и… неожиданно началась заваруха. И теперь уже настоящая заваруха. Снова раздался топот, но в этот раз он поддерживался воем сирен и криками ментов.

Быстро, чётко, технично. Наконец-то. Они влетели в помещение и всё увидели в наилучшем виде. На окнах — решётки, я привязан к стулу, рубаха располосована, рожа в крови. Похищение и истязание. Тут же и награбленное — ценности и оружие. Немая сцена, сила искусства! В натуре, как говорится. Николай Васильевич Гоголь мной бы гордился. Да и Илья Ефимович Репин со своей никогда не существовавшей, но широко известной картиной «Приплыли».

Никакого СОБРа, никакого ОМОНа. Обычные милиционеры в серых кителях и фуражечках. Но с калашами. По-домашнему, без излишних сценических эффектов. Эффектов и без них было достаточно.

Среди прочих, вошла и Ирина Артуровна. Как Шемахинская царица, в ладном мундире, с непокрытой головой, на шпильках, твою мать. Точёная. И кручёная. Плотоядно улыбнулась, рассмотрев меня во всей красоте. Кровь, страдания, геройство. Кажется, она была удовлетворена увиденным.