Майорат Михоровский - Гелена Мнишек

Бюгдан рассказал Люции и о своем мимолетном увлечении эрцгерцогиней — в рассказах Богдана Мария Беатриче превратилась в сущую королевну из сказки.

— А я-то думала, что ты никогда не был донжуаном… — грустно сказала Люция.

— Ого! Был, и еще каким! Мария Беатриче — лишь эпизод. Случались и вовсе безумные вещи. Помнишь мою дуэль в Варшаве? Виной всему была балетная дива. А до нее я потерял голову из-за красотки Анны — из-за ее объятий угодил в объятия рулетки. Еще немного, и покинул бы этот мир, но тут, как выражается бабушка Подгорецкая, финал стал лишь увертюрой. Такие исповеди Люции не нравились.

Княгиня Подгорецкая радовалась, глядя на девушку, словно бы помолодевшую вдруг, ставшую совсем юной. Богдана старушка любила и ценила — и за то еще, что он был для Люции лекарем, вернувшим вкус к жизни.

Люция и Богдан прекрасно дополняли друг друга. Люция умела смягчать выходки Богдана, а он умел обернуть шуткой ее капризы.

А в душе самой Люции рос непонятный страх перед Богданом — ибо она обнаружила, что стала совсем по-иному относиться к нему.

И тщетно искала спасения.

Где-то в глубине ее души еще жила иллюзия, будто она любит майората. Но образ Богдана все неотступно преследовал ее, возникая перед мысленным взором, занимая все ее думы.

Вальдемар догадался уже, что Богдан любит Люцию — и знал, что юноша добьется взаимности. И пытливо наблюдал за Людией, радуясь, что она избавилась от детских чувств к нему, однако одновременно ощущал тень сожаления — оттого, что девушка целиком попала под влияние постороннего человека, формировавшего теперь ее взгляды и убеждения. Вальдемар никогда не ответил бы на любовь Люции — но все же, из-за не постижимой человеческой непоследовательности, слегка раздражало ее «излечение».

Однако ощущения эти были мимолетными. Вальдемр чувствовал, что они продиктованы не угасшим братским стремлением опекать Люцию. Но в данном случае считал себя не вправе вмешиваться.

Люция, серьезная и смелая, была идеальной парой для горячей поэтической натуры Богдана, умела, как давно убедился Вальдемар, смягчать порывы юноши.

Брохвич утратил ее потому, что попал под ее власть, а Богдан получил ее, потому что приобрел власть в ней.

И все же…

Вальдемар опасался финала. Новые чувства Люции были для него непредвиденным ударом, раскрывавшее перед ней будущее, совершенно пока неизвестное, еле тревожило Вальдемара, чувствовавшего ответственность за девушку.

Те же мысли порой посещали и пана Мачея. Но дед и внук ни разу не говорили о мучивших обоих тревогах.

LI

Вешние воды глембовической реки бурлили, разнося вокруг веселый гул и ароматы влажной пены. Голубая, мутноватая вода, покрытая белопенными волнами, раскинулась широко, с трудом смиряя свой бег в водоворотах и омутах, шумела, словно в речных глубинах устраивали оргии водяные с русалками. Когда она успокаивалась, текла спокойно, мелодично журча, из глубин раздавались иные голоса — словно бы любовный шепот, вздохи, заклятья и обещания… Словно пенье сирен разносилось тогда над рекой, полное сладости чарующих обещаний..

Красивее всего река выглядела на участке меж парком и загоном для оленей. Там к ней с обеих сторон подступала вплотную густая чаща деревьев, далеко отбрасывавших глубокую тень. Когда стены леса пышно зеленели, река казалась синим дном глубокого оврага. Появились водные птицы и вили гнезда, прилетели белокрылые ласточки и гордые в своей красе чомги.

Богдан Михоровский старался не пугать птиц. Он тихо плыл в узкой лодке, почти не шевеля веслами. Каждый день — если только не ездил в Обронное — он выбирался на реку. Здесь он мечтал, строил дерзкие проекты, часто говорил о них вслух, обращаясь к волнам. В его душе звучало множество вопросов и ждавших ответа загадок. Богдан смело, без колебаний, искал ответы, но чуял, что те же самые вопросы возвращаются вновь и вновь. Он всей душой жаждал Люцию и знал, что уже завоевал ее. Но хотел большего — чтобы каждая ее мысль, каждый удар сердца принадлежали ему. И сам жаждал подарить ей свои мысли и чувства. Он не терял уверенности в себе. Не сомневался, что Люция любит его, что он сумеет сделать ее счастливой. Он давно уже стал другим человеком. Теперь Богдан чувствовал лишь отвращение к светским фатам, гулякам, мотам и повесам, всем этим безукоризненным джентльменам, жившим лишь развлечениями, романчиками и утехами желудка, заботившихся лишь о том, чтобы смокинг сидел на них безукоризненно, чтобы галстук не сбился на сторону, а шляпа была подобрана в тон прочей одежде. Богдан же стремился познать глубинные истины, достигнуть жизненных идеалов, найти свое счастье, что является целью каждого человека, хоть и не всякий в том сознается.

Молодому Михоровскому едва исполнилось двадцать пять лет, но он уже пережил не одно разочарование, не понаслышке знаком был с яростной схваткой с невзгодами. Но в этой борьбе с судьбой не утратил души, и сердце его не похолодело. Теперь, переживая чистую и светлую любовь, он искренне сожалел, что в его короткой жизни были и поражения, и безумные увлечения. Но успокаивал себя тем, что каждый вынужден испытать и горечь поражений, и минуты безумия, чтобы достигнуть того неподдельного, чего единственно стоит желать, — простого человеческого счастья. У каждого случаются минуты, когда под ногами с омерзительным хлюпаньем простирается болото духовной и моральной пустоты — но один гибнет в нем, а другого некая творческая мощь выносит на твердую землю. У всякого дремлет в душе эта спасительная сила, нужно лишь услышать ее, пробудить, преобразить в сильную волю, не поддаваясь слабости и праздности…

Впервые эту внутреннюю силу Богдан ощутил в Руслоцке и пережил долгие сомнения и борьбу, прежде чем сумел направить в нужную сторону.

Как и воля к жизни, любовь к Люции, проснулась в Руслоцке, теперь он это понимал. А предшествовала смутная тоска, причин которой Богдан поначалу не понимал. Лишь в Глембовичах, под Рождество перед отъездом Люции в Париж, Богдан осознал, что любит ее. Он смирился бы с тем, что она станет супругой майората, но прекрасно знал, что Вальдемар ее не любит. А там открыл, что и Люция не любит Вальдемара настоящей любовью.

Обручение баронессы с Брохвичем окончательно утвердило Богдана в его правоте, стало толчком к рискованной борьбе, начатой сперва лишь с целью спасения Люции — но завершившейся полной победой.

Теперьд он мечтал о широких горизонтах для себя, для Люции. Пока что пост администратора Белочеркаах вполне его устраивал: обширные, но содержавшиеся далеко не так культурно, как в Глембовичах, белочерасские имения являли собой изрядное поле деятельности. Богдан собирался пойти по стопам Вальдемара. Его буйная фантазия, однако, возносила его над Белочеркассами, соколиным полетом летела к незнакомым еще горизонтам. Пробудив в себе волю, решимость и трудолюбие, Богдан твердо решил сделать все, чтоб эти качества никогда не угасли в нем.