Древняя история Среднего Поволжья - Альфред Хасанович Халиков

в качестве погребальной на Сейминском могильнике, и отсутствие здесь выраженных погребений, совершенных по балановскому ритуалу. Ведь Сейминский могильник был кладбищем лишь чирковско-сейминских родов, а все посторонние члены, в первую очередь балановские женщины, очевидно, хоронились на своем кладбище. Вероятно, таким «своим кладбищем» для них был Чуркинский могильник, расположенный вблизи Сейминского[551].

Принадлежность Сейминского могильника к чирковско-сейминской культуре подтверждается и тем, что около могильника было расположено несколько довольно крупных поселков с чирковско-сейминской керамикой (рис. 43). В их числе следует отметить стоянки Володары IV (разведки В.Ф. Черникова, 1960 г.), Решетиха (Березовая Грива), Исток Мельничный (раскопки А. Давидовича, 1939 г.), «Сокорка», верхний слой Подборица-Щербининской[552]. Все они, судя по керамике, синхронны Сейминскому могильнику. Прекращение их существования следует поставить в прямую связь с активным проникновением в Нижнее Приочье в третьей четверти II тысячелетия до н. э. поздняковских племен.

Определенное подтверждение этому дает материал стоянки «Исток Мельничный». Основная керамика стоянки — чирковско-сейминская, в орнаментации которой уже появляются поздние элементы, в частности узор в виде «змейки». Здесь же есть несколько фрагментов балановской керамики ош-пандинского типа. Вся эта посуда близка, с одной стороны, керамике Сейминского могильника, а с другой — керамике Юринского поселения[553], что позволяет ее в целом датировать третьей четвертью II тысячелетия до н. э. Но в этой же коллекции имеется много ранней поздняковской керамики без «текстильных» отпечатков. В то же время на поселениях с «текстильной» керамикой в этом районе не встречено ни одного фрагмента чирковско-сейминской керамики, тогда как балановская керамика ош-пандинского типа известна (см., например, стоянки Малый Бор и Садовый Бор). Исходя из этого следует полагать, что поздняковские племена в конце третьей четверти II тысячелетия до н. э. полностью вытесняют из бассейна нижней Оки чирковско-сейминское население.

Чирковско-сейминская культура в своем развитии прошла длительный путь, что прекрасно фиксируется такими этапными памятниками, как Васильсурское и Юринское поселения (последующий за Сейминским могильником этап) и Чирковская стоянка. Будучи в основе культурой местного населения с волосовскими традициями, чирковско-сейминская культура вместе с приказанной, поздняковской, турбинской на ее борском этапе входила в группу родственных культур, одну (ведущую) часть которой составляли три первые культуры — приказанская, поздняковская и чирковско-сейминская, выросшие на базе волосовской при балановском, срубном и прочем воздействии, а на другом полюсе находилась турбинская культура. Но объединять все эти культуры в единую сейминско-турбинскую культуру, как это предлагает О.Н. Бадер[554], у нас нет оснований.

Определение керамики Сейминского могильника и выделение чирковско-сейминской культуры приближает разрешение еще одной из многочисленных археологических загадок — вопроса культурной принадлежности так называемого Галичского клада.

Предметы последнего, найденные в трех комплексах в 1835–1836 гг.[555], вызвали живой интерес со стороны археологов, но вместе с тем культурная принадлежность этого памятника получила весьма противоречивую интерпретацию.

А.М. Тальгрен, детально исследовавший место находки кладов, в ряде своих работ[556], опираясь не только на анализ металлических изделий, но и на изучение сопутствующих предметов и в особенности керамики, пришел к убеждению о фатьяновской принадлежности Галичских кладов. В основу этого предположения им была взята та часть галичской керамики, которая хотя и была изготовлена из глины с примесью органических остатков, но имела фатьяновские формы. К мнению о фатьяновской принадлежности этого памятника присоединились Г. Чайлд[557] и П.Н. Третьяков[558]. А.М. Тальгрен, а вслед за ним и П.Н. Третьяков считали, что Галичские клады предшествовали Сейминскому могильнику, и датировали первые 1400–1300 гг. до н. э.[559]

Наличие в составе кладов ряда предметов абашевского типа (серебряные полушаровидные бляшки, желобчатые браслеты, очковидная подвеска, ланцетовидные ножи) позволило некоторым исследователям отвести Галичские клады к абашевской культуре. Впервые это предположение в достаточно осторожной форме было высказано в 1928 г. Н.Н. Бортвиным[560], но последующие авторы облекли его в категорическую форму. Абашевская принадлежность Галичских кладов отмечена в первом томе 12-томной Истории СССР[561]. Более правильно и осторожно к этому подходил первоначально П.Н. Третьяков, считавший, что Галичские клады относятся к абашевскому кругу лишь по времени, а не культуре[562].

В.А. Городцов, проводивший в 1924 г. широкие раскопки Туровской стоянки, на территории которой были обнаружены клады, попытался выделить особую галичскую культуру. Он характеризовал эту культуру тремя, заведомо разновременными, группами керамики — гребенчато-ямочной, «фатьяноидной» и «текстильной»[563]. К необходимости выделения этой культуры присоединилась и М.Е. Фосс, которая также, включая в ее состав различные керамические группы, считала возможным датировать клады XIII в. до н. э. Наконец, О.Н. Бадером было выдвинуто предположение о принадлежности Галичских кладов к так называемой сейминско-турбинской культуре[564]. Все эти предположения остаются до сих пор спорными.

Неосновательность увязки кладов с фатьяновской культурой была уже показана О.Н. Бадером[565]. Действительно, ни клады, ни само Туровское поселение не содержат никаких вещей, кроме широко распространенного типа вислообушного топора, которые позволили бы аргументировать фатьяновскую принадлежность этих памятников.

Отнесение к абашевской культуре Галичских кладов на основании наличия в них некоторых металлических изделий, встреченных в абашевских памятниках, также не оправдано. Ведь все эти вещи — браслеты, полушаровидные бляшки, пронизи, очковидная подвеска и т. п. — известны далеко за пределами распространения абашевской культуры. Так, все типы галичских браслетов найдены в памятниках срубной и андроновской культур[566], полушаровидные бляшки обычны в карасукских древностях Южной Сибири[567]. В то же время многие вещи кладов и не только оружие и орудия труда, но и украшения, особенно крупные бляхи, накладки, антропоморфные и зооморфные подвески и т. п., совершенно нехарактерны для абашевских древностей. Ни в составе кладов, ни на Туровском поселении нет ни одного фрагмента керамики, который был бы похож на фрагмент абашевского сосуда. Кстати, в левобережной части Волги, выше устья р. Ветлуги, неизвестно ни одного абашевского памятника, и, по-видимому, абашевцы в этом районе не переходили Волгу. Следовательно, абашевская принадлежность Галичских кладов более чем сомнительна.

Вещевые комплексы Галичских кладов весьма своеобразны[568], на первый взгляд имеют мало аналогий в памятниках эпохи бронзы лесной и лесостепной полосы Восточной Европы. Лишь некоторые детали, как, например, рукоятки ножей с изображением змей[569] проявляют сходство с предметами из Сейминского могильника да ряд вещей свидетельствует об их изготовлении в эпоху расцвета абашевской металлургии[570]. Но если мы возьмем сопровождавшие клады и обнаруженные при раскопках стоянки керамику и кремневый инвентарь[571], то к одной из групп этих находок найдем достаточно убедительные аналогии.

При раскопках Туровской стоянки (в 1909 г. А.М. Тальгреном и в 1924 г. В.А. Городцовым) были собраны большие керамические коллекции, хранящиеся в Национальном музее Финляндии (№ 5380) и