Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну ! - Глеб Раздольнов

***

В себя Петр пришел от глубоко оскорбившей его фразы. "Смоковницын хороший опер, но следователь никудышный," - это произнес все тот же ненавистный ему голос, по-прежнему вокалируя гласными.

Он дернулся сперва, влекомый первым естественным желанием отмстить обидчику жестоко, но пыл растаял, как только милиционер вспомнил, где находится и как опростоволосился с недавними умозаключениями.

От стыда ему захотелось незаметно сдохнуть, оставить проклятый с парадоксальными вывертами мир, или превратиться в маленького человечка, гномика, и исчезнуть где-нибудь в подполье, чтобы больше никогда не показываться людям на глаза.

Но не имея такой физической возможности, Петр предпочел, как можно дольше симулировать обморок, не участвуя в общем обсуждении известных событий, неожиданно приведших в грязный сырой подвал столь разных собеседников.

- Я не могу поверить, - все еще постанывая и хлюпая носом говорила Симон, - нет, не могу, Лярвин - предатель, подумать только!

- Милая! - с некоторой веселостью отвечал уверенный, хорошо поставленный голос со столь неприятным милиционеру восточным акцентом, - я могу еще раз перечислить все доказательства того, что губернатор - виновник всего произошедшего.

Мы все - пострадавшие, только он на свободе, плетет дальше хитрые сети. А я знаю, что за сети...

- Слушайте, - перебил вдруг Веня, - а что если и Лярвин тута?.. Давайте покличим, ощупаем кругом все, может зря валим на него?

И он, повысив голос, строго и четко позвал, как видавший виды педагог шаловливого ученика: "Ля-арвин! Лярви-ин!"

Ответа не было.

К Вене присоединилась Симон, они дружно затянули "Ля-а-арвинн! Игорь Па-арисыч!",- казалось, будто снегурочка с массовиком-затейником кличат деда Мороза к новогодней елке.

Смоковницын понимал, что просчитался на все сто. Его лихорадочно созданные версии рухнули. Он вынужден был признать правоту Маргела, который противно хихикал невдалеке над ищущими в кромешной тьме губернатора, Веней и Еленой.

Нужно было признавать свое полное поражение, но Петр не мог себя перебороть, больно было уступать пальму первенства гэбисту Арутюнову, а потому молил и молил про себя Бога, чтобы Лярвин оказался вместе с ними в подвале. Хотя и осозновал полнейшую абсурдность невероятного желания.

И поиски ничем не увенчались.

Петр так и не подал голоса, продолжал имитировать обморок. Веня брал пару раз его за руку, убеждался, что пульс присутствует, успокаивался и продолжал беседовать об обманувшем всех Лярвине.

- Я знаю, что за сети плел Игорь Лярвин, - спокойно продолжал выдержанный разведчик, - он мстительный, честолюбивый, а кроме того и душевно больной человек. Не мог он простить обиды за невинно погибшую семью и то, что жизнь его выкинула с проезжей части на обочину. Его заслуг перед отечеством никто не оценил, так он считал...

- Ну здесь он прав, - вставил Веня, - безусловно прав.

- Опустим, - не стал пускаться в дискуссию Арутюнов, - смысл в том, что целью своей Игорь Парисыч выбрал президентское место...

- Да ну! - воскликнул пораженный стрингер, - а вы, Елена, знали о том?

Девушка промолчала.

- Нет, - сказал Арутюнов, - об этом, понятно, никто не знал. Ему удалось в качестве компенсации за потери свои выбить лояльность Кремля на выборах в губернии. Мадам Симон с высочайшего позволения президента ссудила Лярвину немалые суммы, ведь так?

Симон прокряхтела что-то невразумительное, в целом, вроде, подтверждающее сказанное.

- Тогда никто не мог знать, что аппетиты губернатора не ограничатся масштабами региона. Тем более, что покойный Иван Исаевич уверенно контролировал ситуацию, так казалось. А вот когда возникли подозрения, было поздно, Лярвин опередил всех и нанес, не без помощи присутствующей здесь дамы, решительный и беспощадный удар.

Арутюнов замолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, а Смоковницына от театральности паузы едва не стошнило.

- Ну и какой удар? - не выдержал Веня.

- Что вы про меня сказали? - очнулась Симон.

Арутюнов зашебуршал в своем углу, кряхтел, пылил, охал. От едкой пыли, вставшей столбом, благодаря возне гэбэшника у Петра зачесалось в носу. Не выдержал - чихнул. Смачно. Брызги разлетелись в стороны, не успел прикрыть нос ладошкой.

- Ой, - мяукнул Веня, - Петька, вроде, очнулся! Петя, а мы Лярвину кости моем!

Милиционер пробурчал в ответ какие-то слова, смысла которых и сам не разобрал.

- А вот и хорошо! - обрадовался Арутюнов, - как раз самое интересное узнает.

- Вы про меня что-то имели в виду, - настойчиво напомнила Симон.

- Уважаемая, - хихикнул противно Арутюнов, - что же вы невинную мышку из себя строите?

- О чем вы? - возмутилась Симон, - я не...

Арутюнов не дал ей договорить он выкрикнул, как взвизгнул, пронзительно-тонко, словно мелкая дрянная собачонка, оглушил всех высокой нотой:

- А кто нехренаську скрал? А?..

ФАЙЛ ЗАВЕРШАЮЩИЙ.

Вспыхнула, будто взорвалась, жаркая алмазная россыпь, и посыпались кругом горящие искрометные голыши и валуны. Беспощадным скорым лезвием, осатанелой молнией ударило в глаза кипящее солярное пламя.

Ослепило.

Даже сжатые плотно - плотно, изо всех сил сжатые веки пробивал беспощадный огонь, трепал, дергал зрительные нервы, хватал их цепкими лучами и мутузил мозговые корки, царапал, царапал по ним, скребся, тянулся раскаленными когтями дальше - к сознанию, к душе тянулся...

Пленники взвыли от нестерпимой боли, от близкой смерти, от бессилья собственного завыли.

- Ай черт! - ругался Веня, пытаясь скрыть опаленное желтым светом лицо ладонями, - это он, я знаю, он!

- Кто? Что? - кричал Петр.

- Почему черт? - гневался Арутюнов.

- Нет, нет не надо! - сгинался напополам стрингер, - ой, не хочу больше я, не желаю... Я знаю, это Фова.. Фовас, Фоавос... ну его к дьяволу! Забыл как он зовется...

Световой поток схлынул, жар спал.

Но ослепленные герои никак не могли прийти в себя. От мощного излучения перед ними продолжала плыть дымовой рябью янтарная пелена, клубился рыжий туман и пестрели, мельтешили, искрились огненные точки - солнечные зайчики, как миллион шустрых чертей в сумасбродном пьяном танце.

Потребовалось еще немало времени, прежде чем зрение людей кое-как восстановилось и резь в зрачках поутихла. Теперь они смогли детально осмотреть свой пыльный холодный склеп.

Это была комнатка, вроде той, где Веня имел так и не принесшее ему счастья знакомство с чиновничьей дщерью. Только это помещение более походило на тюремный карцер, закрытый, изолированный, с развалившимся полом, сквозь который проглядывала сырая, поросшая гнилым мхом земля.

А жуткий свет струился из разверзшейся в стене ниши. Белый, стеклянный он не пропускал взгляда, все что видели пленники - большое ватное пятно в образовавшейся дыре.

- Выходите! - прогремело оттуда.

- А-а зачем? - поинтересовался Веня. Но ответа не последовало.

Собратья по несчастью сомнительно переглянулись. Никто не осмеливался перешагнуть порог света и тьмы первым. Арутюнов мелко-мелко засеменил к противоположной стене, а Симон впилась острыми пальцами в плечо Смоковницына.

- Ты того... - неуверенно выпалил стрингер, - ты это бросай, как ты там называешься Ф-фа.. фо...

- Выходите, - грохнуло в дырку.

- Да на фиг! - ответил Веня, - вот уж! Мне и тут ничего себе...

Смоковницын стряхнул с плеча дрожжащую Симон и шагнул вперед.

- Ой, - вырвалось у Арутюнова, - к-куда? Петя-я...

Капитан провалился в белую вату.

- Не... - заявил Веня, - я вот не пойду никуда. Я уже получил от этого шибздика по мозгам... Еще там головы в банках... Нет, нет!

Тут раздался вскрик Петра Смоковницына, больной, недужный, отчаяный. Так кричат в несчастье от безысходности, от бессилья или от удивления, и от неожиданности так можно крикнуть

- Пе-етя! - завопили остальные сообща и ринулись кучей в узкий проход.

Коли б Веня не держал Елену Симон за руку, он решил бы, что именно она выросла перед ним из желтой фотонной каши. Смелый капитан оглянулся на них, возрился на недавнюю собеседницу, и неторопливо перевел взгляд на новую персону. Арутюнов протирал веки, нажимал на глазные яблоки - ничего не помогало, мираж не исчезал. Одно лицо, бормотал он, одно лицо!

- Ай, - встрял тут Веня, - проходили уже такие штучки! Ну-ка, сгинь, нечисть! Давай, давай, дуй, дуй...

Женщина - телесная копия миллионерши только хмыкнула. Она изящно обернулась вокруг себя, демонстрируя идентичные со своим прототипом черты и формы, не менее, как заметили мужчины, соблазнительные. И уж совсем удивительно похоже встряхивала пышной копной рыжих волос.

- А-а-а! - взартачился телевизионщик и кинулся на странную особу с кулаками, - дрянь! Ведьма! Оборотень!..

Его сбил с ног крепкий и острый электрический разряд. Веня повалился к ногам красотки, застонав от новой боли, но удержался - не впал в беспамятство, а заверещал на всю вселенную: