Девушка сбитого летчика - Инна Бачинская

– Я не решился, тетя Аида. – Голос его дрогнул. – После смерти тети Амалии, которая меня воспитала, я был в состоянии стресса… сами понимаете. Это было трудное для меня время, я был как рыцарь на распутье, я остался совсем один…

В голосе Круизера звучали трагические нотки. Он излагал, как по писаному, и все время повторял: тетя Амалия, тетя Аида – никак Карнеги начитался, артист разговорного жанра!

– Тебя воспитала Амалия? – удивилась Аичка. – А где же мама?

– Мама вышла замуж и уехала в Германию, когда мне было одиннадцать.

– А капитан дальнего плавания из Риги? Что случилось с капитаном? Почему ты не в Риге?

– Я не все помню, тетя Аида. Знаете, переезд, отчим, новая школа… Я помню, мне было очень тяжело, я стал нервным, раздражительным, перестал спать. Помню только, как однажды мама сказала, что нам нужно поехать в Киев к ее подружке, у нее что-то случилось, какая-то трагедия, и мы уехали.

– В Киев?

– Да.

– Это правда, что ты теперь Кот? Напрасно, напрасно, я не одобряю. Не понимаю, как Амалия согласилась!

Я выглянула из прихожей. Тетя Аида величественно восседала в кресле, Круизер стоял перед ней навытяжку; Федор продолжал ухмыляться. Взволнованная Лелечка сидела в подушках и шевелила губами – не иначе повторяла про себя каждое слово новоявленного Николеньки Биллера. У Ольгицы было лицо человека, у которого болят зубы, – она ничего не понимала. Баська пожирала взглядом Круизера.

Обстановочка, как говорил Саша Черный…

Глава 34

Воспоминания детства

Мы просидели за столом до одиннадцати, и гости стали потихоньку расходиться. Первыми ушли Владик и Веник, вернее, папа Владик унес спящего Веника – тот уснул на диване.

Потом поднялась Аичка, посмотрела на Лелечку и сказала:

– Леля, пошли домой, сколько можно? Я допускаю, что была неправа. Но мы сестры и должны быть вместе. У нас больше никого нет!

«А я?» – подумала я.

Лелечка виновато посмотрела на меня, я кивнула. И она побежала за вещами.

– А вы, молодой человек, – обратилась она к Валерию, – зайдите как-нибудь, нам есть о чем поговорить. Я очень рада, что ваша мама жива. Ваша тетя Амалия была замечательным человеком и замечательной женщиной.

Оказывается, «замечательный человек» – далеко не то же самое, что «замечательная женщина», и можно быть или тем, или другим по отдельности. Есть, правда, исключения. Амалия, например, или Аичка.

Похоже, Аичка его приняла. Правда, с некоторыми сомнениями. Первый Николенька Биллер понравился ей гораздо больше: манеры, воспитание – ах, такой шарман! А этот… даже не Биллер, а вовсе Кот!

В половине двенадцатого убыла Ольгица. Потом засобирался Федор, и Валерий взглянул на часы. Баська тут же вскочила…

И я осталась одна. В пустой квартире. Часы показывали половину первого. Праздник закончен, и гаснут свечи. Карета превратилась в тыкву, мыши разбежались, и алгоритм имени Золушки рассыпался с печальным хрустальным звоном…

Я переоделась в джинсы и свитер, включила радио с ночными шлягерами и принялась убирать со стола. Баська так спешила удрать с Круизером, что даже не предложила помочь. Она даже не спросила меня как в прошлый раз: ты не будешь против, если я… А если бы спросила, я бы ответила, как тогда: руки прочь от моего Круизера!

Около двух в дверь позвонили.

– Я увидел в окнах свет, – сказал он. – Можно?

Я посторонилась, и он вошел. Мы не смотрели друг на друга. Я вернулась к мытью посуды, он уселся на табуретку. Пауза затягивалась. Что-то носилось в воздухе.

– Помнишь, как ты меня укусила? – спросил он.

Я покачала головой – нет.

– С какой радости?

– Я дал тебе фломастеры и подсунул дядин Сенин график, и ты его раскрасила… помнишь? Тебе было, наверное, четыре или пять. Был страшный бенц, тебя отшлепали, а я смеялся. А ты подошла и укусила меня за щеку. Я заорал, как ошпаренный. Неужели не помнишь?

Я пожала плечами. Я вспомнила, как фальшивый Николенька Биллер тоже предавался воспоминаниям детства, он даже вспомнил, как я разбила любимую Аичкину вазу в виде ладьи…

– А как мы дрались? – настаивал он. – Тоже не помнишь? Ты называла меня Змей-Бармалей, а я тебя – Анька-Шапокляк. У тебя была синяя вязаная шапка с помпонами, в конце концов я их оторвал, а тебе устроили выволочку. Ты была отчаянная! Тетя Амалия рассказывала…

– Амалия рассказывала? – закричала я. Ее имя подействовало на меня, как красная тряпка на быка. – Я была маленькая, глупая и неуверенная в себе, я как огня боялась твою Амалию! Она меня ненавидела, она вбивала в меня свое воспитание, и никогда, слышишь, никогда она не нашла для меня ни одного теплого слова, ни одного теплого жеста! Я до сих пор помню твою… Белую крысу! Она мне до сих пор снится! Если бы мы жили в Спарте, она сбросила бы меня с Тарпейской скалы!

– Тарпейская скала – в Древнем Риме. В Спарте – пропасть Кеадос[11].

– Откуда ты знаешь?

– Читал когда-то. Вообще люблю историю.

– Какая разница! Даже наш пес Ральф боялся ее как огня! И мне не нужен ваш чертов медальон! Вы, Биллеры, мне тоже не нужны! Уходи!

Я принялась расстегивать цепочку. Руки у меня дрожали. Мне хотелось плакать, я чувствовала, что вернулись мои детские страхи и постоянное чувство вины. И этот Биллер… достойный наследничек Амалии! Замочек не расстегивался, я дергала все сильнее. И вдруг расплакалась.

Он молчал, лицо у него было каменным, и я подумала, что он сейчас поднимется и уйдет. Ну и пусть!

Вдруг он сказал ни с того ни с сего:

– Оставь, не возись. Домоешь завтра.

– Ненавижу оставлять немытую посуду! – взвилась я, тут же забыв о медальоне. – Мог бы помочь!

– Кухня – женское дело. Что, Амалия выдрессировала?

– Женское? А мужское какое? Гонять на агрегате и дуть виски? – завопила я. – Мотаться по свету и валять дурака?

– В том числе, – ухмыльнулся он. – Мужик должен перебеситься. Ну и характерец у тебя, Анька! Орать-то зачем? Амалии нет уже, отпусти ее с миром. Она меня тоже доставала будь здоров, но и я ей не спускал. Правда, я был постарше тебя и мужик. Между прочим, тетка работала директором городского лицея, и у них не брали взяток. Диплом лицея – со знаком качества, все в городе знали. У нее была сильная команда. Думаешь, она не понимала про себя? Все понимала. И с людьми не умела, и с детей спрос, как со взрослых, никаких поблажек, да и себе тоже. Наверное, так воспитывали в Спарте. Получались или бойцы, или ломались, и тогда их сбрасывали… – Он снова ухмыльнулся. – Знаешь, Анька, не похоже, что ты сломалась. Просто зануда. Все теперь в прошлом, считай, что ты выстояла и победила. И я выстоял и победил, поняла? И я не Биллер, я – Кот.

– Я – зануда?! – задохнулась я от возмущения. – А ты кто?

– Я же сказал. Я – Кот. Можно бродячий. Я необидчивый. – Он помолчал немного, потом добавил: – Кстати, о твоей собаке, Ральфе. Ты помнишь, как ты напялила на него шляпу Амалии?

– Какую шляпу? Мужскую, с полями?

– Ну! Даже я не позволил бы себе ничего подобного! Шляпа Амалии – это святое.

– А зачем ты обсуждал меня с фальшивым Биллером? Откуда он все про нас знал?

– Ага, как канадские лесорубы – о работе и о бабах. Я видел тебя в последний раз, когда тебе было четыре года, чего тут обсуждать? Ты была зловредная и непослушная девчонка, ты надела на Ральфа шляпу Амалии. Я просто упомянул этому, как ты говоришь, фальшивому Биллеру – мы жили в одном доме, – что выполнил теткину последнюю волю и отдал тебе семейную реликвию.

– Очень надо! И не помню я никакой шляпы. Как ты не понимаешь, твоя Амалия мне до сих пор, снится! Я стою навытяжку перед ней, руки за спиной, а она меня… – Я запнулась.

– Не моя Амалия, а наша. А вообще, в твоем возрасте должны сниться другие сны, – ухмыльнулся он. – Ты почему не замужем?

– Не твое дело! – Я швырнула в него тарелку. Промахнулась, и тарелка грохнулась оземь.

Он не шелохнулся. Смотрел молча, скалил зубы. Потом встал, и я попятилась. Он открыл дверцу буфета, достал коробку с кофе, засыпал в кофеварку, налил воды. Щелкнул кнопкой. Сказал:

– Хорошо сидим. Кофе будешь?

– Иди ты!

– Дура ты, Анька! А подружка у тебя классная. Рассказала о новом сценарии… что-то про Золушку и алгоритм. Непонятно, каким боком одно к другому, но красиво.

– Какого черта ты вернулся?

– А как по-твоему?

Он смотрел на меня в упор, улыбаясь своей волчьей улыбкой. Я, к своему неудовольствию, почувствовала, что краснею, и не нашлась что сказать. Пауза затягивалась. Он налил себе кофе, взглянул вопросительно. Я неожиданно для себя кивнула. Он налил, протянул мне чашку. Похоже, он везде был как дома.

Мы молча пили кофе. Часы показывали без пятнадцати три. Теперь точно не уснуть.

– Отбой, – сказал он, допив кофе. – Постели мне на диване. Завтрак в восемь.

– Чего?!

– А то уйду к Басе.

– Ты! – Я задохнулась и бросилась на него с кулаками. – Ты! Чертов змей!