Девушка сбитого летчика - Инна Бачинская

– Потенциал выживаемости… – повторила Баська с удовольствием. – Это потому, что ее два раза чуть не убили?

– Три. Помните, Аня, вы рассказывали, что Свиридов приходил к вам? И вы недоумевали зачем. Помните?

Я кивнула.

– Он еще опрокинул чашку, когда пришли Владик и Веня. Я думаю, он приходил за картиной.

– А чашка при чем? – спросила Баська.

Федор пожал плечами и не ответил. Я сглотнула и тоже промолчала. Не хочу! Волик хотел меня отравить? Я вспомнила его неуверенный вид, то, как он мялся, не зная, что сказать…

«Не верю! Не знаю. Не хочу знать. Это недоказуемо. Бедная Ольгица, нужно позвонить. К черту! Проклятая картина! Подарю ее музею. Не нужно было никакой экспертизы, не нужно мне лотерейных чудес. Хватит! Господи, как я устала! Ну, и как жить после этого?»

Мысли эти беспорядочно проносились в моей бедной голове, и мне хотелось сжать ладонями виски, закрыть глаза и провалиться. Я встретилась глазами с Федором, он кивнул – понимаю, мол. Понимаю и сочувствую. Успокойся, все уже позади…

– Господи, да что в ней такого, в этой картине! – воскликнула Баська. – Сдай опять на экспертизу! Кстати, откуда она у тебя?

– Ни за что! Пусть висит так. Не знаю, откуда. Она была всегда. Не думаю, чтобы… Понимаете? Была бы семейная легенда, какой-то намек на то, что это такое, история покупки… Понимаете? Но ничего подобного не было и в помине. Я не знаю, откуда она взялась.

– Анечка, возможно, это подарок благодарного пациента вашему отцу?

– С ума сойти! Конечно! – загорелась Баська. – И никто даже не подозревал, что это… чей-нибудь оригинал! А ты ведь чувствовала, раз пошла к эксперту.

– Скорее деду, он тоже был врач. Не знаю, зачем я пошла к эксперту. Это был импульс… Пропади она пропадом! Я видеть ее не могу. Я… я… не знаю!

– Ладно, хорош нудить! Хорошо все, что хорошо кончается, – сказала Баська, как припечатала, и пошла за шампанским.

Утверждение было спорным, но возражать не хотелось. Все в мире спорно и относительно. Для кого-то это кончилось хорошо, для кого-то – нет…

Мы посидели еще около часа. Федор развлекал нас историями о своих студиозусах, Баська хохотала и вовсю кокетничала, я была подавлена и молчала…

Потом Федор поднялся и сказал:

– Анечка, могу забросить вас домой.

И я пошла укладываться. Баська всплакнула и сказала:

– А как же «Алгоритм Золушки»? Я думала, мы еще поработаем…

– Алгоритм… кого? – не понял Федор.

– Золушки. Это название нашего нового сценария.

– И что такое этот алгоритм? – спросил Федор, присматриваясь к Баське. Наверное, решил, что она заговаривается.

– Ну, это про то, как нужно всегда ждать и надеяться…

– И о том, что счастье за поворотом?

– Ну… да. И что для этого нужно. Что-то вроде инструкции.

– Действительно, алгоритм. Как это вам удалось придумать такое необыкновенное название?

– Это мы с Анютой! У нас и другие сценарии есть. Смотрели сериал «Птица любви»?

– Боюсь, не довелось.

– Его часто повторяют. Обязательно посмотрите.

– Обязательно посмотрю. Должен вам заметить, что название «Алгоритм» бьет «Птицу любви» оригинальностью и необычностью.

– Правда? Спасибо! – обрадовалась Баська.

Он натянул плащ, взял с тумбочки шляпу.

– Может, и мне с вами? – задумалась Баська.

– Давай завтра, – сказала я. Желание попасть домой охватило меня со страшной силой. Я представляла, как вхожу, зажигаю везде свет, включаю музыку… И тут я вдруг вспомнила про Лелечку, которая оказалось чужой в собственном доме! Я схватила мобильник. Она ответила сразу. – Лелечка! Ты где?

– Анечка, это ты? Что случилось? – Голосок испуганный. – Я дома.

– Лелечка, я возвращаюсь к себе. Хочешь со мной?

– Хочу! – обрадовалась она. – Когда?

– Прямо сейчас! – Я взглянула на Федора. Он кивнул. – Мы за тобой заедем через полчаса. Успеешь?

– Успею! – обрадовалась Лелечка. – Анечка, я так тебя люблю!

Баська бросилась мне на шею и замерла надолго. Федор кашлянул. Я оторвала от себя руки Баськи, сказала, что жду ее завтра у себя, и мы наконец убрались. Баська стояла на пороге и смотрела нам вслед – прямо как на войну провожала…

Уже в машине Федор спросил:

– Лелечка – это близнец? То есть одна из? Могу я спросить почему?

– Близнец. А второй близнец ее обижает. Понимаете, Федор, я через это прошла, до сих пор опомниться не могу. Амалия… которая подарила медальон, тетя Николеньки Биллера, настоящего, отравила мне детство! И Аичка такая же! Я до сих пор… А Лелечка как ребенок, она невзрослая, замужем не была, у нее никого нет, кроме нас – меня и Аички. И Аичка ею командует, не разрешает кофе и булочки…

Тут я спохватилась, сообразив, что чужому человеку мои словеса просто смешны – Аичка обижает Лелечку и не разрешает ей кофе и булочки! – и заткнулась. Разве объяснишь, что можно обидеть взглядом, тоном, даже… паузой? Даже молчанием? Умение держать паузу не всякому дано, многие тут же начинают суетиться, дергаться, стесняться, как я, например, и Лелечка… Федору не понять.

Он промолчал, видимо, действительно не понял, и остаток пути мы проехали молча. Я уже грызла себя за то, что вылезла с дурацкими жалобами и «что же он теперь обо мне подумает».

Лелечка ожидала нас у подъезда – в своем красном клетчатом пальто и облезшем лисьем малахае. В руках у нее был небольшой чемодан. Федор выскочил первым, схватил чемодан, галантно взял ее под локоток и препроводил в машину. Лелечка только глаза вытаращила и громким шепотом спросила:

– Анечка, это твой мальчик?

Я с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться: я для нее до сих пор девочка! Она для меня тоже девочка. Теперь нас двое, пришло мне в голову. Мысль мне не понравилась, было в ней что-то ущербное…

– Это мой друг Федор Алексеев, – сказала я. – А это Елена Дмитриевна, моя тетя.

Это было не совсем так, на самом деле она была теткой отца, но кому интересны несущественные семейные подробности?

– Можно Леля, – сказала Лелечка, стаскивая малахай и приглаживая волосы.

Федор выразил радость по поводу знакомства и похвалил погоду. Лелечка радостно ответила, что соскучилась по снегу и любит стоять у окна и смотреть, а дождь вгоняет ее в тоску. По дороге мы заехали в «Магнолию», и я купила кофе и булочки с повидлом.

Федор отнес наверх чемодан Лелечки, но зайти отказался. Я проводила его до лифта, и он сказал:

– Славная у вас тетя, Анечка. Знаете, я не очень опытный педагог, но льщу себя надеждой, что своих учней чувствую как… облупленных. Они люди креативные, со всячинкой, но всякий препод должен быть всегда готов и на шаг впереди. Среди моих студентов есть вполне взрослые ребята, а есть вечные дети… в силу разных причин. Этим приходится трудно, их часто обижают, они жалуются, копят обиды, дуются и никогда не взрослеют… – Он положил руку мне на плечо, заглянул в глаза. – Я стараюсь вытянуть их как могу, в силу своего разумения. Перед ними вся жизнь, взлеты и падения, нужно учиться вставать и идти дальше, понимаете? А иначе…

Он не закончил, но я поняла: «… а иначе вечный мальчик или вечная девочка, которым не разрешает пить кофе и кушать булочку с повидлом какая-нибудь Аичка или Амалия…»

– Не грустите, Анечка, – сказал он. – Новый год, прекрасная погода, новый сценарий с таким потрясающим названием – миллион поводов для радости. Непременно дадите почитать. И привет Савелию!

Он вошел в лифт и рухнул вниз, а я осталась…

…Федор надавил на кнопку звонка. Из-за двери раздались неторопливые шаги, и дверь распахнулась. На пороге стоял босой мужчина в белых шортах, с тряпкой – похоже, занимался уборкой. Он всмотрелся в Федора:

– Ты?

– Можно?

– Проходи. – Мужчина посторонился. – Как ты меня нашел?

– Взял адрес в полиции. Решил зайти, поговорить, глупо тогда получилось. Ты уж извини.

– Ты что, мент?

– Бывший. Сейчас преподаю в политехническом.

– Садись, я сейчас.

Он ушел, оставив Федора одного. Тот уселся на диван, потеснив с десяток бархатных подушечек, и огляделся. Старинный сервант, хрустальная посуда за небольшими тускловатыми оконцами, пышные театральные портьеры. Картины старых мастеров и фотографии в богатых черно-золотых рамах. Пейзажи – река, луг, река и песчаная полоска пляжа, цветы в вазе. Солидный интерьер вязался с обликом байкера как пресловутая корова с седлом.

На одной из фотографий – молодая красивая женщина в ярком платье с ребенком трех примерно лет на руках; на другой – женщина в черном строгом костюме и белой блузке. Высокий лоб, узкие глаза, тонкие неулыбчивые губы, гладкая прическа… Во всем облике своеобразная неяркая эстетика, экономность и угловатость черт, почти готика. Федор поднялся и подошел ближе.

– Это моя тетка Амалия, – сказал хозяин, и Федор живо обернулся – он не услышал, как тот подошел. Был мужчина уже одет – в джинсах и свитере, – но по-прежнему бос. Смотрел на Федора вопросительно: – Может, водки?